Гай Мэннеринг, или Астролог - Вальтер Скотт

Громкие взрывы смеха, беспрестанно доносившиеся из разных концов дома, доказывали, что труды хозяйки не пропадают даром, а всячески поощряются ее щедрыми посетителями. Мэннеринг и Динмонт попросили одного из слуг проводить их в комнату, где находился законовед, веселившийся на традиционной субботней пирушке. Зрелище, которое предстало их глазам, и особенно состояние и вид самого адвоката, главного действующего лица во всем спектакле, привели его будущих клиентов в немалое замешательство.

Мистер Плейдел был человеком необычайно подвижным, с профессиональной строгостью во взгляде и, пожалуй, даже с какой-то профессиональной церемонностью в обращении. Но все это вместе взятое, равно как и свой треххвостый парик и черный кафтан, он легко скидывал с себя в субботу вечером, стоило ему только очутиться среди своих шумных собутыльников и настроиться, как он говорил, на веселый лад. В этот день пиршество началось с четырех часов, и в конце концов, под предводительством одного из почтеннейших гуляк, которому за свою жизнь приходилось делить игры и забавы целых трех поколений, собравшаяся там веселая компания принялась за старую и давно уже забытую игру хайджинкс. В игру эту можно было играть по-разному. Чаще всего участники ее бросали кости, и те, кому выпадал жребий, должны были в течение определенного времени разыгрывать какую-нибудь роль или повторять в определенном порядке известное число непристойных стихов. Если же они нечаянно сбивались со своей роли или память им вдруг изменяла, они подвергались штрафу — должны были выпить лишний бокал вина или заплатить небольшой выкуп. Этой-то игрой и была занята вся веселая компания в ту минуту, когда Мэннеринг вошел в комнату.

Советник Плейдел, внешность которого мы уже описали, изображал монарха, восседая, как на троне, в кресле, водруженном на стол. Парик его съехал на сторону, голова была увенчана подставкою для бутылок, глаза блестели от веселья и от винных паров; окружавшая его свита хором повторяла шуточные стишки:

Герунто где? Поплыл он и пропал.Не жди Герунто, к ракам он попал…

Так, о Фемида, забавлялись некогда сыны твои в Шотландии! Динмонт вошел первым. С минуту он простоял неподвижно, совсем оторопев, а потом вдруг воскликнул:

— Ну да, это он самый и есть! Черт его возьми, никогда я еще его таким не видывал!

Едва только услыхав слова: «Мистер Динмонт и полковник Мэннеринг желают говорить с вами, сэр», Плейдел обернулся. Вид и осанка полковника заставили его слегка покраснеть. Он, однако, последовал примеру Фальстафа[225], сказавшего: «Вон отсюда, негодяи, не мешайте нам играть пьесу», благоразумно рассудив, что лучше всего будет не выказывать своего смущения.

— Где же наша стража? — вопросил новоявленный Юстиниан[226]. — Вы что, не видите разве, что странствующий рыцарь прибыл из чужих земель в Холируд[227], к нашему двору, вместе с Эндрю Динмонтом, нашим отважным иоменом[228], который так зорко следит за королевскими стадами в Джедвудском лесу, где благодаря нашей царственной заботе и попечению барашки пасутся не хуже, чем в долине Файфа? Где же наши герольды и их помощники, наш Лайон, наш Марчмвня, наш Кэрик и наш Сноудаун[229]? Пусть гостей усадят с нами за стол и угостят так, как подобает их достоинству. Сегодня у нас праздник, а завтра мы выслушаем их просьбы.

— Осмелюсь заметить, государь, что завтра воскресенье, — сказал один из придворных.

— Вот как, воскресенье? Если так, то мы не будем оскорблять святыни церкви, аудиенция будет дана в понедельник.

Мэннеринг, который вначале еще раздумывал, не лучше ли ему вообще удалиться, решил вдруг тоже войти в роль, в душе ругая, правда, Мак-Морлана за то, что тот направил его к этому чудаку. Он вышел вперед и, низко поклонившись три раза, попросил позволения повергнуть к стопам шотландского монарха свои верительные грамоты, чтобы его величество, когда сочтет возможным, ознакомился с ними. Серьезность, с которой он вошел в эту веселую игру и сначала низко поклонился и отказался от предложенного церемониймейстером стула, а потом с таким же поклоном согласился сесть, вызвала троекратно повторившийся взрыв рукоплесканий.

«Провалиться мне на этом месте, если они оба не тронулись! — подумал Динмонт, усаживаясь без особых церемоний на конце стола. — Или это у них святки раньше времени начались и тут одни ряженые?»

Мэннерингу поднесли большой бокал бордоского вина, и он тут же осушил его во здравие государя.

— Вы, без сомнения, знаменитый сэр Майлз Мэннеринг, столь прославившийся в войнах с Францией[230], — сказал монарх, — и вы нам скажете, теряют ли госконские вина свой аромат у нас на севере.

Мэннеринг, приятно польщенный намеком на славу своего знаменитого предка, заявил в ответ, что он всего лишь далекий родич этого доблестного рыцаря, но добавил, что, по его мнению, вино прекрасное.

— Для моего брюха оно что-то слабовато, — сказал Динмонт, но тем не менее допил бокал до дна.

— Ну, это мы быстро исправим, — ответил король Паулус, первый из королей носивший это имя, — мы не забыли, что сырой воздух нашей Лидсдейлской равнины располагает к напиткам покрепче. Сенешаль[231], поднесите нашему доброму иомену чарку водки, это ему придется больше по вкусу.

— А теперь, — сказал Мэннеринг, — раз уж мы так непрошенно вторглись к вашему величеству в часы веселья, то соизвольте сказать чужеземцу, когда ему сможет быть предоставлена аудиенция по тому важному делу, которое привело его в вашу северную столицу.

Монарх распечатал письмо Мак-Морлана и, быстро пробежав его, воскликнул уже своим обычным голосом:

— Люси Бертрам Элленгауэн, бедная девочка!

— Штраф, штраф! — закричал хором десяток голосов. — Его величество забыли о своем королевском достоинстве.

— Ничуть, ничуть, — ответил король. — Пусть этот рыцарь будет судьей. Разве монарх не может полюбить девушку низкого происхождения? Разве пример короля Кофетуа и нищенки не есть лучший довод в мою пользу[232]?

— Судейский язык! Судейский язык! Опять штраф! — закричали разбушевавшиеся придворные.

— Разве у наших царственных предков, — продолжал монарх, возвышая голос, чтобы заглушить неодобрительные возгласы, — не было своих Джин Логи и Бесси Кармайкл, разных Олифант, Сэндиленд и Уэйр? Кто же осмелится запретить нам назвать имя девушки, которую мы хотим отметить своей любовью? Нет, если так, то пусть гибнет государство и власть наша вместе с ним! Подобно Карлу Пятому[233], мы отречемся от престола и в тиши домашней жизни обретем то счастье, в котором отказано трону!