Все романы в одном томе (сборник) - Джордж Оруэлл

Дороти. Как холодно, как холодно! Ноги, кажется, совершенно онемели.

Миссис Макэллигот. Остывшая уже опосля чаю драного? Я уж вот тоже вся зазябла.

Мистер Толлбойс (сам себе). Хлопоты пастыря, хлопоты пастыря! Мои устроенные на лужайке базары благодетельных салфеточек рукодельных, горшочков расписных! Мои лекции Дружным Матерям – «Миссионерство в Западном Китае», с волшебным фонарем, четырнадцать слайдов в наборе! Мой юношеский крикет-клуб «Только для трезвенников!», мои занятия по подготовке к таинству конфирмации: воспитание непорочности раз в месяц на скамьях зала церковного! Мои бойскаутские оргии: отряду Отважных Волчат салютовать Великим Воем! Отдел моих «добрых домашних советов» читателям журнала приходского: «Поршень от вашей старой авторучки еще послужит превосходной клизмой для вашей канарейки».

Чарли (поет). «Ису-ус, души моей возлю-ю-убленный…»

Рыжий. Подымайся, братва, – утюг прется!

Папуля высовывается из пальто. Появляется патрульный полицейский.

Полисмен (трясет спящих на соседней скамейке). Ну-ка, вставай, вставай! Проснись! Спать хочешь, домой иди. Ночлежку себе развели! Живо вставай! Ну!

Миссис Бендиго. Ишь ты черт, молодой да проворный. В начальники лезет; волю ему, так и дыхнуть не даст.

Чарли (поет).

Ису-ус, души моей возлю-ю-убленный,Просторы духа открыва-а-ающий…

Полисмен. Ну ты, заткнись! Это чего тебе, молельня у баптистов? (Живчику.) Мигом вставай, и безо всяких!

Чарли. Затычки нет, сержант. В самом нутре гармоника – музыка из меня наружу как натуральность.

Полисмен (трясет миссис Бендиго). Вставай, мамаша!

Миссис Бендиго. Мамаша! Кто это мамаша? А хоть бы и мамаша, да не такому чертову сынку! Скажу еще, констебль, те по секрету: мне как захочется, чтоб меня жирной мужской лапой за тело хапали, – к тебе не попрошусь. Найду кого, кто малость покрасивше.

Полисмен. Ладно-ладно! Нечего тут обиды строить, закон есть. Приказ имеем, при исполнении. (Величественно удаляется.)

Хрюкач (вполголоса). Сынок папаши долбаного, сучьей матери!

Чарли (поет).

Пока волна катится бур-рна,Пока гр-роза гр-ремит над ней!

Последние два года я в Дартмурской тюряге басом на хоре пел.

Миссис Бендиго. Мамаша я ему! (Кричит вслед полисмену.) Че ж ты домушников драных не ловишь, все ходишь суваться к женщине уважаемой, замужней?

Рыжий. Вались, братва. Уперся вроде.

Папуля уползает в глубь пальто.

Проныра-Ватсон. А как щас в Дартмуре? Джем в завтрак-то дают?

Миссис Уэйн. Конечно, это уж действительно нельзя, чтобы народ в улицах спал. Вид как бы очень неприятный, и потачки нельзя для разных всяких, у кого жилища даже не имеется, типа вот некоторой шушеры…

Мистер Толлбойс. Златые дни, златые дни! Скаутские походы с ученицами в ближний лесок – фургончик напрокат, гладкие чалые лошадки, сам я в костюме сером фланелевом, шляпе соломенной, в неброском светском галстуке. Булочки, имбирное пиво под вязами зелеными. Дюжина школьниц скромных, благонравных, пылко резвящихся в высоком папоротнике, и я, счастливейший наставник их духовный, весьма спортивный, in loco parentis[76] задочки девичьи пошлепывающий…

Миссис Макэллигот. Ну, кому дрых, а мне уж сна на ету ночь не станет от моих старых костей клятых. Силов нету так шкиперять, как мы прежде-то, когда с Майклом.

Чарли. Джем не дают, но сыр там теперь на неделю по два раза.

Живчик. Ой, Боже! Мочи моей нет, ток идти попроситься в Совет приютский.

Дороти встает, но едва не падает – колени одеревенели от холода.

Рыжий. Ну и загонят враз в работный дом. Двинем, что ль, утром на базар? Рано к рынку придем, яблоки-груши настреляем.

Чарли. По горло я, браток, сыт этим паршивым Дартмуром. Нас там, сорок парнишек, адски уделали за то, что вниз пошли к старухам деревенским. Грымзы одна другой страшней. Отлично погуляли! Нас после на хлеб и воду, да еще к стенке прицепили – чуть, сволочи, не загробили.

Миссис Бендирго. Ни в жисть! Да ни ногой, пока муж чертов там ошивается. Спасибо, хватит мне и одного фингала на неделе.

Мистер Толлбойс (нараспев, цитируя).

«Как нам петь притеснителям в земле чужой?На вербах Вавилона повесили мы арфы наши!»

Миссис Макэллигот. Держися, детка! Ногам топай, чтоб кровя бегали. В прогулку щас пойдем с тобой до Павла[77].

Глухарь. Эх, бури-бури…

Биг-Бен бьет одиннадцать.

Хрюкач. Шесть долбаных часов еще! Хрен дела!

Проходит час. Замирает очередной бой Биг-Бена. Туман рассеивается, холод усиливается. Сквозь тучи по южному краю неба крадется грязноватый лунный диск.

Несколько самых закаленных бродяг остались на скамейках, где они, скрючившись, замотавшись своей одежонкой, ухитряются дремать и время от времени стонут во сне. Другие разбрелись было по сторонам с намерением до утра греть себя ходьбой, однако к полуночи почти все снова на площади. Меняется полицейская смена. Новый патрульный регулярно наведывается осматривать спящих, но не гоняет их, лишь проверяет, нет ли мертвых. Вокруг каждой скамейки вертятся кучки людей, поочередно садящихся и спустя несколько минут вскакивающих, не выдерживая холода. Рыжий и Чарли, набрав воды из фонтанов, идут на Чэндос-стрит с отчаянной надеждой заварить чай на клинкерной печке дорожных рабочих, но греющийся возле огня констебль велит им убраться прочь. Живчик внезапно исчезает – вероятно, просить бесплатную ночлежку в Совете приютов. Около часа ночи разносится слух, что какая-то дама-благотворительница раздает чай, бутерброды, сигареты под мостом Чаринг-Кросс, и народ стремительно несется туда. Слух оказывается ложным; площадь вновь постепенно заполняется. Непрерывная перемена сидящих и стоящих, ускоряясь, приобретает сходство с игрой в «музыкальные стулья». На скамье, сунув руки под мышки, людям удается впасть в некое полуобморочное забытье, когда две-три минуты кажутся вечностью, а в провалах темных бессвязных снов не покидает сознание мучительной реальности. Ночь все яснее и холоднее. Хор переливающихся звуков: стоны, проклятия, пение, взрывы смеха – все сквозь дробь непроизвольно стучащих зубов.

Мистер Толлбойс (нараспев, цитируя). «Излился я, как вода, и кости мои рассыпались!»

Миссис Макэллигот. Два часа пробродилися с Эллен на Сити. Ей-бог, точно в склепу могильном. Фонарищи наскрозь тя светят, а людев нисколь нету, ток топтуны легавые впару гулят.

Хрюкач. Пять чертовых минут второго, с полдня не жрал ни крохи! Подвезло нам с этой долбаной ночкой!

Мистер Толлбойс. Я предпочел бы назвать ее «ночкой для попойки». Однако у каждого свой вкус. (Нараспев.) «Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани!»

Чарли. Сказать, чего щас было? Налет с Пронырой сделали. Он увидал, что у табачника в витрине «Золотых хлопьев» прям горой наставлено. «Добуду, грит, цигарок чертовых, хоть, грит, по новой пускай садят!» Навернул шарф на кулак, ждем, когда близко грузовик потяжелей загромыхает, потом Проныра в стекло нокаутом – шаррах! Мы хвать десяток пачек – и дунули, пыль столбом, никто б и жопы наши не приметил. За углом одну пачку распатронили, а ни фига! Пустых адских оберток стырили – я оборжался!

Дороти. Ног не чувствую, сейчас просто упаду.

Миссис Бендиго. Вот сволочь, гад! В такую чертову ночь женщину с дома выставить! Погоди, я тебя в субботу джином так напою, не замахнешься. В лепешку тогда раскатаю! Станешь у меня отбитый, как антрекот двухпенсовый!

Миссис Макэллигот. Эй, двиньтеся, дайте детке подсесть. Жмися, миленька, к стару Папуле, под руку ему подлезь. Пущай блохастый, а угреет тебя.

Рыжий (притоптывая на месте). Топай ногой, ребята, другой печки нету. И запевай, черт, кто-нибудь, чтобы нам, к дьяволу, приплясывать веселей!

Папуля (просыпаясь и высовываясь). Чой-то? (Сонная голова отваливается, рот открыт, острый кадык торчит из жилистой стариковской шеи подобно томагавку.)

Миссис Бендиго. Какая бы супруга то имела, что я от его приняла, она б давно щелоку ему в чай драный подсыпала.