ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КРЭГА - Ольга Ларионова

– У меня, между прочим, зелененые-то не только ошейники…

Харра аж мороз по спине продрал – это ж на всю оставшуюся жизнь!

Девочка между тем кивнула ему, как старому знакомому, и принялась сноровисто растирать братнину руку. Делала она это не только привычно – в ее обхождении с Завлом было что-то такое, что бывает у взрослых людей, объединенных одной тайной. И что-то не похоже было, что это – детские забавы…

Впрочем, уж его-то это совершенно не касалось. Пока круглозадая пигалица трудилась, приводя братца в норму, Харр набрал из мешка глины и сотворил на полу десять крепеньких кучек; в каждую воткнул прут.

– Что, рубить? – Завл так и рванулся из сестриных ручонок.

– Попробуй.

С норовом был малыш. И скорее всего, ему уже приходилось перерубать здоровые палки вроде той, что была у Харра в руках. А вот тоненькие прутики – нет. Подлая хворостина вздрагивала, завихряясь ободранной корой, и укладывалась набок, приминая бороздку в мокрой глине. Завл чуть не плакал.

– Заповедь вторая, – с излишним, наверное, занудством проговорил новоявленный наставник, – прежде чем в бой ввязываться, оружие наточи да на шелковой нитке проверь.

Он круто повернулся на каблуке:

– Тебя, красавица, как кличут?

Пигалица по-взрослому повела тонкой бровью:

– Для своих я – Зава, а для опричных – Завулонь.

– Давай-ка, Завка, бери это полотенчико в зубы и чеши по-быстрому наверх; как влезешь, крикни погромче и кидай его вниз.

Завулонь какой-то миг размышляла – не обидеться ли? – но потом передумала и, послушно перекинув полотенчико через плечо и придерживая его зубами, проворно полезла вверх по висячей лесенке. Харр всеми силами удержал себя от того, чтобы не стрельнуть ей вслед блудливым взором. Вместо этого он подошел к аманту, наклонился за своим мечом и нравоучительно изрек:

– Вот гляди, как надо юного отрока обучать, когда я в отлучке буду.

Он стоял в непринужденной позе – во всяком случае, так могло показаться со стороны, – ожидая окрика сверху. Наконец послышалось звонкое «Эгей!», и он, молниеносно выхватив меч из ножен, подскочил к первому пруту, срубил его почти не глядя, легким козлиным прыжком перемахнул через бревно, срубил второй, обогнул груду камней… Не успело полотенце коснуться утоптанного настила, как все десять прутов были срублены под корень, хотя для этого пришлось пересечь по косой линии весь двор.

– Это, как говорится, присказка, – улыбнулся Харр юному наследнику, взиравшему на его прыжки и увертки, как на плясунью или фокусника. Насобачишься на простой рубке – я тут еще и воинов понаставлю, и сетей понавешу. Не соскучишься. Ну, мы пошли вечерять, а ты еще поупражняться можешь, только меч подточи.

Он подымался за Иддсом в обеденный покой, прыгая по ступенькам как мальчишка. Надо же – выкрутился! И самым неожиданным образом: от него ждали нешуточной боевой науки, а он взамен этого придумал игрище, а уж в этом-то он был мастак! И все довольны. Теперь он сколько угодно его сердцу будет забавляться с наследником, сохраняя при этом вид наисерьезнейший, а наскучит – оставит вместо себя Дяхона и подастся какой-нибудь караван сопровождать, амант ведь обещался.

Перспектива открывалась самая радужная.

– На дорогу сегодня не пойду, – предупредил он аманта, налегая на пироги. – Сяду с отрядом возле ворот, так чтоб до любой напасти было рукой подать. А ты разведчиков вперед разошли, можно и из лихолетцев.

– У нас пирлюхи – самые надежные разведчики, – отмахнулся амант. – Вчера, если приглядеться, их наверху мелькало видимо-невидимо, а сегодня одна-две, не более. Похоже, подались вонючки к Межозерью, не ждали у нас такой отпор получить. Но ежели и там им не отколется, вполне могут по второму разу на нас попереть. Бывало.

– А обратно к себе в лес не уползли?

– И так возможно, – амант тоже налегал на снедь, было видно – битвы сегодня ночью не ожидается, – Только у себя они не залягут, бабы ихние не дадут: ведь ежели поднялись, то значит, совсем нечего есть. Раненых бросят да на закат подадутся, к Медоставу Ярому. Ох и чуден нектарный стан, и аманты поют там не врозь, а вотрое… Жалко будет, если гробанут.

Харр поглядел на него искоса, и ему почудилось, что солдатская душа аманта прикрыта не листовым щитом, а плетеной кольчугой, и в крошечные дырочки нет-нет да и проглядывает что-то мягкое, розоватое, точно тельце улитки. До слез жалеет, а вот чтобы подмогнуть – так это маком, и в мыслях не затеплится. Вот и он подавать такую идею не стал, не его это земля, не его заботы. Еще накличешь хворобу себе на шею.

– Я вот о чем думаю, – амант выбрал самый сладкий кус медового пирога и задумчиво покачивал им перед носом гостя. – Боюсь я в лихие времена выпускать на улицу владычицу дома моего. А она скучает. Ежели сегодня ночью тревоги не случится, приставлю-ка я тебя к ней обережником.

У Харра аж в глазах потемнело. Вот только холуйской должности ему и не хватало! Только намылился с караванами постранствовать…

– Аль не доволен? – изумился амант.

– Меня ты не спрашивай, мне в обережниках ходить не впервой, – умудрился вывернуться Харр. – А вот что ты доволен не будешь, так это я тебе наперед голову прозакладывать могу. Вот не поверишь: хоть бы раз мне с чести такой превеликой не бежать в темный лес, хорошо если не без порток. А уж было там что или не было, значения не имеет…

Иддс даже жевать перестал и молча уперся в гостя немигающими глазами цвета темного пива. Только сейчас Харр понял, что напоминало ему это лицо с двумя вытянутыми окружьями смоляного волоса, обрамлявшими глаз и часть щеки: ежели черное на белое поменять да три хохла на загривке вздыбить, то как раз получится голова диковинной птицы, обитавшей на крыше маленького замка принцессы Сэниа,

Амант сглотнул комок, застрявший в горле, и как-то не совсем внятно пробормотал:

– Слушай, я тебе как мужик мужику скажу – ты ж урод…

Харр только хмыкнул:

– А ты лет так через тридцать о том свою властительницу спроси; ежели ничего промеж нами не будет, так она тебе правду скажет, а вот если… хм… то и соврет.

– Утопить бы тебя в блевотине, потрох ты свинячий! – загрохотал амант.

– Не родился еще такой гад, чтоб меня с ног до головы обгадить, примирительно проговорил по-Харрада. – И кончим про владычицу дома. А вот дочку ты береги, шустра больно.

С тем и ушел к воротам, до смерти довольный, что и тут вывернулся. И пирог еще целый за пазуху прихватил, правда, незнамо с чем.

Ночь они прокоротали вдвоем с Дяхоном, прислонившись к теплой не по-ночному стене и поглядывая вверх, где, свесив ноги наружу, все время несли вахту два стражника, зорко вглядывавшихся в темноту: не зажужжит ли, наливаясь тревожным светом, вестник нападения? Но пирли иногда пролетали, со свистом рассекая влажный воздух – невидимые. Звезды мигали, чуть притушенные туманом, и никакой злобы не было в лучах скромной зеленоватой плошки… так светится глаз у сытого волка. Даже не верится, какой страшной она была всего седьмицу назад.