Вечный юноша - Софиев Юрий Борисович

Мы спасены от снос благополучья.! И острый парус бедственней ладьи Царапает и разрывает тучи. Спасенье или гибель впереди? Но никогда с такой предельной силой Во мне не трепетало чувство «мы». Я знаю, это бедствия открыли Сердца и теплотой прожгли умы.

(Юрий Софиев — Н.Ч.).

(Обрывок конверта с адресом Виктора Мамченко: «Франция, EXP V. Mamtchenko. 23, rue Pasteur 92 — Meudon. France» — Н.Ч.).

34.

Суббота, 15 октября.

Опять сильнейший приступ — резкая длительная боль в сердце. Минут 20 пролежал на кровати в полном одиночестве, пытаясь обратить на себя внимание стуком в стену к соседям — тщетно. Встал, добрался до дверей, крикнул Катю. «Скорая помощь», которая в свою очередь <вызвала> «инфарктную» машину. Электрокардиограмма. — Результаты неясны. В итоге опять больница. Резкая и почти непрерывная аритмия, иногда доходящая до резких болей в сердце.

35.

Из цикла «Память Черномора».

Снежная оторопь степью курганною Крылья раскинула в дальний полет; Солнце февральское розою алою Вспыхнула в окнах и будто поет. Дева высокая, убрано белая, Снежною пылью стоит у окна; Мать все поет, у стола что-то делая. Плачет о деве — как дева бледна… Что же в окно, среди снежного шепота, Снежного чуда и детского сна, К мальчику тихо из вьюжного пропада Солнечным, тополем бьется весна… Дивная песня метелится ветрами, Жарко взлетает, как искры в огне, Смотрит в глаза его буднями светлыми, Инеем звездным мерцает в окне. И не уйти от тревоги и радости, — О, как родная рука горяча!.. Мальчику страшно от песни и жалости, — У материнского плачет плеча.

Виктор Мамченко.

36.

…Милый Гриша Лаврененко приводит меня иногда в состояние невменяемости — он заботлив, по-родственному близок, но все-таки это такой музейный экспонат, что выслушивать его рассуждения — для меня самоубийство.

Его отрада кинокартины из прежней жизни, в особенности с участием военных. Причем радует не содержание, а созерцание форм — гусарских, уланских и пр.

Раскритиковал I часть «Войны и мира»:

— Как же это так? Не показать атаку кавалергардов при Аустерлице?

— Неужели тебе недостаточно батальных картин на наших экранах? — спрашиваю я.

— Как, как это? Это знаменитая атака кавалергардов, такая красота!

— Нет, Гриша, слава Богу, что воздержались еще от одной очередной батальной бутафории.

Однажды очень возмутился, заметив в каком-то фильме, что на гусарских штанах, вероятно сзади, был вышит какой-то узор, не соответствующий уставному!

Но вообще его судьба по-настоящему плачевна. У него четыре сестры старшая недавно умерла в Ленинграде, так и не повидав Гришу), дядя академик Ив. Ив. Мещанинов. Одна из сестер, Маруся, в Москве за инженером-медиком Пузицким, который в юности тоже бывал в семье Мещанинова, и за 11 лет никто его не позвал к себе, хотя бы чтобы повидаться после 30-летней разлуки.

С людьми этого склада произошло печальное недоразумение. В свое время на чужбине война, тревога, боль и гордость за Родину, искренний патриотизм взбудоражили их души, но не внесли ясности ни в ум, ни в сердце. Не сделали их новыми людьми. Не о них я думал, когда писал:

…С прошлым расстались навеки У больших европейских дорог. Повесть о человеке, Что дважды родиться мог…

Они прошли мимо главного, мимо смысла и чаяний Октября.

…Ни фабричный гудок и лопата (…Трудный опыт, прошедший не зря, Нам открыли, жестоко и внятно, Смысл и чаянья Октября).

Не поняли и по существу остались чуждыми основному источнику нашей жизни и потому со всем своим русским, а не советским патриотизмом смотрят назад, в прошлое, и не способны, конечно, смотреть вперед, в будущее.

Я думаю — таким, как Гриша, а их немало, куда было бы уютнее доживать свой век в привычной для них эмигрантской атмосфере, за стаканом пинара встречаясь со старыми друзьями, для которых и до сего дня значительно и отрадно вспоминать, какой узор носили они на своей гусарской или уланской жопе при царе Горохе.

37.

(Газетная вырезка «Тайна «Острова смерти», «Известия», № 219 (15307), 1966 г., где рассказывается об экспедиции четырех английских ученых на остров Гринард, расположенный в миле от пустынного шотландского побережья Западный Росс. Остров был поражен сибирской язвой. — Н.Ч.)

Все, что пишешь о твоих литературных бедах, все это очень мне понятно. «Милые и умные», далеко не «по неисповедимости путей Господних», часто поступают далеко не по-милому и не по-умному.

Скажи мне правду — для кого печатались «воспоминания» Шебанова?

Между прочим, сколько я не просил выслать мне эти издания — ни привета, ни ответа. Хотя Юр. Светличный обещал мне… (дальше порвано — Н.Ч.) он зачем-то испортил целую (машинописную?) ленту на меня. Разве что для …(порвано — Н.Ч.) издания для связи с зарубежными соотечественниками. Они распространяются только у вас. И ведь не для дефективных же детей это пишется. И разве нельзя это поднять на уровень хотя бы относительного лит. мастерства и с какой-то совестливостью по отношению к правдоподобию (это, вероятно, отрывок письма к В.Мамченко — Н.Ч.)

38.

(Вырезка стихотворения Юрия Софиева с его комментариями — Н.Ч.)

Ты шла тропой кремнистой над потоком, С тяжелою вязанкой на плечах, В той юбке черногорской, в той широкой, Что черной птицей реет на ветрах. Весной овец с тупыми бубенцами На пастбища альпийские гнала, Где над обрывом, солнечными днями, Следили мы за реяньем орла, Где ночью голову мне на колени Ты клала. Тишина росла в горах. (Склоняла) Моей страны чудесные виденья Вились и плыли в дыме от костра. Рассказам о неведомой России С какою жадностью внимала ты, И, может быть, такой была впервые От счастья, нежности и теплоты. Мы в этих скалах били из винтовки, В соревновании дырявя цель. Для быстроногой черноглазой Новки Сиял её семнадцатый апрель… (Но шли года и мирный быт был скошен Смерчем войны и яростью врагов. Враги топтали кованой подошвой Простой уют славянских очагов.)