Обойдемся без магии! - Евгений Гаркушев

– Спускайся ниже, враг, – предложил он. – Я слышу не так хорошо, как мой маг, но не хочу говорить при свидетелях.

Я кивнул дьяку Фалалею, и тот следом за мной прокричал:

– Опасаемся ловушки. Останемся над схваткой. Мне нечего скрывать. Если желаешь, мы сбросим канат, и ты поднимешься.

Лузгаш рассмеялся:

– Вы считаете меня полным идиотом?

– Не полным. Умеренно толстым и наряженным в доспехи, – не удержался я. – Но мы могли бы пристрелить тебя и сверху. Несмотря на все железо, что ты нацепил на себя.

– Я опасаюсь не вашего вероломства, хотя в честности тоже не уверен. Оставь я войско хоть на минуту при таких странных обстоятельствах, вспыхнет бунт. Враги будут орать, что меня подменили. Что я – это не я. И прочую чушь, – спокойно объяснил Лузгаш, естественно, не пользуясь услугами глашатая.

– Да у тебя мания преследования, – тихо сказал я.

– Да у тебя… – трубно заорал Фалалей, но я дернул его за рукав, и он замолчал на полуслове.

Воины Лузгаша ловили каждое слово дьяка, обратив взоры к нашему дирижаблю. Ведь слов своего повелителя они слышать не могли, а исход переговоров очень их волновал.

– Принимаешь условия? – спросил я, кивнув дьяку. Тот громогласно повторил вопрос.

– Не верю, что вы отпускаете мою армию просто так. После всего, что мои люди здесь сделали.

– Поверь мне, это не так легко, – честно заявил я. – Но мы ставим соображения разума выше чувства мести. Уходите, оставив пленных, и вас не тронут.

– Хорошо, – согласился Лузгаш. – Я оставлю ваших людишек. Не хочется терять войска в схватке у Врат. Но оружие мы возьмем с собой. Без него нас истребят даже в Луштамге. Если вы настаиваете на нашем разоружении, мы перебьем пленных и пойдем на штурм. Ты понимаешь, что рано или поздно мы сметем ваши малочисленные отряды у Врат. Каким бы оружием они ни были оснащены.

– Не сметете. Но мы не хотим чумы из-за обилия гниющих трупов. Ваших трупов. Так и быть, вы пройдете с оружием. Корону княжества Бештаун ты отдашь мне сейчас.

– А ты отдашь мне украденный тобой кинжал, – сказал Лузгаш.

– Нет, – твердо ответил я. – Этот кинжал я подарил своей возлюбленной, которая погибла из-за тебя. Пусть он будет вирой за мои потери.

Лузгаш задумался. Войско напряженно ожидало. Каждый понимал, что от решения повелителя зависит его собственная жизнь. Ведь именно им придется грудью идти на парометы и своими телами засыпать вражеские рвы.

Через две минуты повелитель Луштамга кивнул ординарцу, и тот вынес из шатра корону.

– Спустись и возьми, – предложил он. – Ведь ты – тот великий воин, который сдерживал мою армию в ущелье? Я до сих пор полагаю, что там не обошлось без хитрого колдовского трюка… Или парочки парометов, установленных в горах…

Мне было наплевать на то, что думает Лузгаш. Но сбить спесь с него и его приближенных не мешало. Для укрепления морального превосходства наших сил над его армией. По моей просьбе капитан отец Василий сбросил вниз легкий прочный канат.

– Если они попытаются за канат стянуть «Ласточку» вниз, обрубайте его и уходите, – приказал я. – Возможно, я сумею позаботиться о себе сам. А когда корона будет в моих руках, а сам я возьмусь за канат – поднимайтесь еще выше, не дожидаясь, пока я взберусь в гондолу.

Капитан кивнул, а я соскользнул по канату прямо к Лузгашу.

– Возможно, мы еще встретимся, – сказал я, глядя в прорезь шлема повелителя Луштамга. Глаз, к сожалению, видно не было. – В другом мире.

– Возможно, – ощерился он.

Я забрал корону Валии из рук ординарца, но не спешил отступать.

– Заурбека оставьте вместе с пленными. Его будут судить.

– Извини, – хмыкнул Лузгаш. – Твое желание запоздало. Но я его уже выполнил! Заурбека осудил мой трибунал как предавшего своего господина младшего бея. Он остался на дороге в качестве подарка княжне Валие. Жаль, мне не пришлось свидеться с ней. Хорошая девочка?

– С тобой я ее обсуждать не буду. Да и ни с кем другим тоже. А где Лакерт?

– Его я повесил еще в Бештауне. Слишком много знал. Жаль, тебе не рассказал, верно? Если вы не нашли тело, значит, его кто-то съел…

Лузгаш мерзко захихикал, и я окончательно убедился в том, что с головой у него не все в порядке. Впрочем, я и раньше не слишком в этом сомневался. Узнаете их по делам их…

– Это ты питаешь пристрастие к трупам, – бросил я Лузгашу. – Но, несмотря на все твои шалости, надеюсь, инстинкт самосохранения у тебя работает. В течение суток ты выдашь всех пленных Валие. Она на это время прекратит наступление. Сигналом для нее, что ты готов начать сдачу бештаунцев, станет белый флаг. Но помни – танки будут стрелять при малейшей опасности. Когда я получу сигнал, что пленные возвращены, мои люди откроют Врата. Но мы будем проверять каждого проходящего…

– Что же мешает тебе перестрелять нас после того, как мы отпустим пленных? – спросил Лузгаш. – Только не говори, что верность слову. Я в такое не верю.

– Жаль. Тогда оставьте сто пленников, которых передаст нам последний отряд.

– Сто? Да это не помешало бы мне нарушить любой договор, – хмыкнул Лузгаш. – И вы поступите точно так же.

– Мы не поступим так же, – поморщился я. – Мы отпустим тебя, потому что ты не представляешь для нас угрозы. Мы тебя не боимся. А каждый человек стремится уничтожить только то, что представляет для него реальную опасность. На вещь, которая не может причинить ему вреда, нормальные люди просто не обращают внимания.

– Под вещью ты подразумеваешь меня? Или моих людей? – Лузгаш скривился, уловив в моем голосе презрение.

– Твои неодухотворенные стремления. Я все сказал. Если вы не начнете отпускать пленных, через три часа мы атакуем. Мало кто останется в живых после этого.

Я ухватился за свисающий с «Ласточки» канат. Дирижабль резко пошел вверх. Техники убрали распорки, перегретый воздух хлынул в гондолу, и за минуту аэростат поднялся на сотню метров.

Забравшись по канату в гондолу, я попросил капитана следовать в сторону выхода из ущелья. Полковник Терентьев обойдется несколько часов без меня. А я должен проследить за тем, как будет идти процесс передачи пленных.

Конвойные отряды под белыми флагами вели изможденных бештаунцев. Многие были сильно избиты. Раненым не оказывалось никакой помощи. Никого из пленных не кормили в течение нескольких дней. Выпить воды удавалось тоже далеко не всем.

При взгляде на униженных, оскорбленных и измученных пленных так и хотелось отдать приказ открыть огонь из всех парометов. Или, по крайней мере, вылить в ущелье пару цистерн веселящего газа. Но мы, в отличие от луш-тамговцев, были людьми слова.