Тяжесть венца - Симона Вилар

Правду говоря, Анна опасалась, что предприимчивый Бекингем не упустит случая воспользоваться тем, что она оказалась в его власти. Однако, после того как они провели за беседой весь вечер, обсуждая, как представить беглянку ко двору, чтобы это не вызвало всеобщего недоумения, а затем герцог, учтиво простившись, удалился, Анна испытала нечто похожее на разочарование и еще долго не могла уснуть, не понимая, отчего чувствует себя недовольной. О, она умела владеть собой! Если бы Бекингем позволил себе малейшую вольность, она бы воспротивилась, ибо не доверяла этому сподвижнику Глостера, тем не менее, холод и тоска вновь вернулись к ней, и она долго ворочалась в постели, взбивая тугую подушку, то сбрасывая одеяло, то укрываясь вновь. Чтобы отвлечься, она принялась обдумывать предложенный Бекингемом план. Действительно, герцогу нельзя было отказать в сообразительности. Не имеет смысла слишком долго скрывать ее пребывание в «Леопарде». Рано или поздно возникнут подозрения, кто-нибудь может узнать либо ее, либо Уильяма Херберта, особенно сейчас, когда в городе полным-полно шпионов лорда-протектора, выискивающих сторонников Вудвилей. Бекингем предложил уже завтра отвезти ее в Вестминстер. На этот день был назначен торжественный банкет по случаю получения Джоном Ховардом титула герцога Норфолкского. Бекингем посоветовал Анне воспользоваться именно этим торжеством, чтобы с пышной свитой и в его сопровождении прибыть ко двору, дабы ее появление не выглядело возвращением беглянки. Тогда герцог Глостер не станет предавать огласке ее тайное бегство и будет вынужден принять супругу с подобающими почестями. Поскольку рядом с ней будет Бекингем, Ричард поймет, что его союзник покровительствует Анне, и не захочет обострять с ним отношения, тем более сейчас, когда ему так необходима поддержка. О тайной причине, побудившей ее спешно приехать в Лондон, Анна не проронила ни слова и была благодарна Стаффорду, что тот не допытывался.

Когда на другой день Анна поделилась с Уильямом планом Бекингема, юноша нашел его вполне приемлемым, однако особого воодушевления не проявил. Он явно ревновал, и отвлечь его от мрачных мыслей ей удалось, лишь сообщив, что супруг не обеспокоен ее бегством и даже объявил, что со дня на день ждет Анну Невиль в Лондоне.

– Очень трудно понять, что на уме у лорда-протектора, – задумчиво теребя золотистую прядь волос, заметил юный Херберт. – Я не думаю, что Брэкенбери или Тирелл все скрыли от него. Однако то, что нас не преследовали в дороге и до сих пор не оповещено о вашем исчезновении, а, наоборот, речь идет о том, что вы скоро объявитесь, очень странно.

Их разговор был прерван появлением оруженосца Бекингема Ральфа Баннастера, который привез для Анны и ее спутника пышные одежды для выезда.

– Милорд Стаффорд просил передать, чтобы вы ждали его, после того как отзвонят Nones[67], – возвестил он, широко улыбаясь и кланяясь Анне.

Присланный Бекингемом для Анны туалет был великолепен: роскошное, из золотой парчи нижнее платье с узкими рукавами и элегантное верхнее сюрко из зеленовато-голубого переливчатого бархата, лиф которого был пышно украшен царственным горностаем – снежно-белым с изысканными темными хвостиками. Нежный тон верхнего сюрко придал глазам Анны особый бирюзовый оттенок. И необыкновенно богатым был головной убор: не очень высокий, но роскошно выполненный из густой и жесткой золотой сетки с вкраплениями мелких сапфиров, он был округлым на итальянский манер, носился чуть сдвинутым на затылок, что позволяло видеть разделенные на прямой пробор волосы, а на середину лба на тончайшей цепочке спускалась искристо сверкающая голубая капля аквамарина.

Когда Анна, блистая всем этим великолепием, под руку с Уильямом Хербертом спустилась во двор, она ощутила на себе множество восхищенных взглядов. Герцог Бекингем замер, удерживая под уздцы двух коней – вороного белоногого Молнию, которого Анна тотчас узнала, и серую в яблоках лошадь для нее самой.

Какой-то гостиничный лакей, забывшись, ошарашенно спросил у герцога, придерживавшего Анне стремя:

– Кто это? Фея или волшебница?

Милорд Бекингем помог герцогине сесть в седло и, смеясь, ответил:

– Бери выше, приятель, это Анна Невиль!

Весть, как и рассчитывал Бекингем, разнеслась молниеносно. К тому же кортеж, в котором Анна ехала рядом с герцогом Бекингемом, был великолепен. Далеко впереди бежали вестовые, за ними шли герольды, трубя в сверкающие трубы, следом двигались вымпелоносцы, а уж затем, во главе свиты из пажей, придворных и вельмож – Анна и герцог.

– Вы видите, как встречает вас Лондон! Клянусь Всевышним – быть вам властительницей этого города.

Анна вздрогнула и посмотрела на герцога, но тот, беспечно щурясь, устремил взгляд вперед.

Со всех сторон стекались люди: зазывалы оставили свои места, чтобы взглянуть на дочь знаменитого Уорвика, подмастерья в передниках выбегали из мастерских, няньки поднимали ребятишек повыше.

– Смотри, смотри дитя мое! Потом сможешь рассказывать, что видел дочь самого Делателя Королей!

Анна, улыбаясь, глядела по сторонам, но в глазах ее не было тепла. Она помнила этот город враждебным и угрюмым. Тогда она ехала по тем же улицам с безумным королем Генрихом, и люди едва ли не плевали ей вслед. Она помнила время, когда, словно нищенка, пробиралась по лондонским закоулкам и любой из горожан был готов продать и предать ее*. О нет, она ничего не забыла! Ее отец любил этот город, который и его бездумно предал, обвинив во всех своих бедах. Теперь же имя Уорвика было у всех на устах, люди громко славили его и до хрипоты приветствовали его дочь.

Они миновали узкую, кишащую народом Флит-стрит, проехали Темпл-Бар. Впереди начинался славящийся своими дворцами Стренд. Здесь движение кавалькады ускорилось. Герольды отступили, давая проход всадникам, перешедшим на рысь. Впереди показались устремившиеся к небу шпили Вестминстера. Анна начала волноваться.

– Генри, – вполголоса воскликнула она, не замечая, что обращается к Бекингему по имени. – Генри, мне не по себе!

– Не бойся, я с тобой. Видишь, что творится? Ты популярна в Лондоне, и мы непременно выиграем эту партию.

Когда они миновали Чарринг-Кросс, под копыта коней неожиданно бросилась женщина в черном.

– Милосердия, миледи Анна! Ради памяти Ланкастеров, я молю о милосердии!

Лошадь Анны испуганно шарахнулась, и ей пришлось натянуть поводья, осаживая ее.

– Леди Маргарита Бофор, что вы делаете! – гневно вскричал Бекингем, поднимая коня на дыбы.

Анна не сразу узнала первую щеголиху двора Ланкастеров. Она приняла бы ее за монахиню, если бы ее почти монашеская одежда не была сшита из дорогих тканей.