Тайны господина Синтеза - Луи Буссенар

Как и Земля при своем возникновении, наш маленький искусственный мирок пережил свой катаклизм, соразмерный с его величиной и детерминированный искусственно. И вот каким образом. Я забыл сказать, дорогой коллега, что усовершенствованная мной динамо-машина производит куда большее количество энергии, чем другие машины ее класса. Вы предполагали, что вся производимая ею энергия за незначительным вычетом должна быть направлена на электризацию воздуха в лаборатории.

— Да, Мэтр, это так.

— Э-э, дружок, вы бы не могли, даже если бы и захотели, подсчитать ее мощность, поскольку вам неизвестно одно из моих изобретений. Я, не предупредив вас, экспериментировал с новым прибором и, закончив опыт, забыл его выключить. Вот, дорогой мой, единственная причина этого беспорядка, результат которого, надеюсь, ограничится лишь несколькими выбитыми стеклами и поднятой тревогой.

И последнее, чтобы больше не возвращаться ни к избыточной энергии, ни к способу, которым я хочу ее использовать. Вы ведь изучали влияние света на растительные клетки?

— Конечно, Мэтр.

— Следовательно, знаете, что растению для разложения на составные части углекислоты и усвоения углерода, — одним словом, питания, — необходимо некоторое количество тепловых и особенно световых лучей.

— Да, Мэтр, и наиболее удачные опыты, которые я ставил, позволяют прийти к следующему выводу: развитие каждого злака требует теплового и светового действия определенной дозы, а также определенной длительности, причем длительность обратно пропорциональна действию.

— Совершенно верно.

— Таким образом, развитие происходит тем быстрее, чем щедрее дарит Солнце световое тепло в меньший отрезок времени. Продолжительность вегетации, как, кстати, и всего живого, при условии, что пройден первый период адаптации [347], тем меньше, чем выше широта, то есть чем длиннее летний световой день. К примеру, на широте 59°47' в Хальсне в Норвегии длительность вегетации ячменя — сто семнадцать дней, сто два дня в Бодо на 67", девяносто восемь дней в Странде, на 66°47' и девяносто три в Скиботтене на 69"28'.

— И каковы ваши выводы?

— Солнце, вместо того чтобы стоять в небе четырнадцать с половиной часов, как на широте Парижа, в Хальсне стоит восемнадцать, в Бодо — двадцать с половиной и двадцать два часа в Скиботтене при температурах 13°, 11°3', 10"9' и 10°7'. Кстати говоря, итог умножения температуры на количество часов, в течение которых растение облучено солнечными лучами, во всех случаях одинаков.

— Отлично, мой мальчик. А теперь, не думаете ли вы, что длительное воздействие световых лучей способствует процессу созревания, вернее усиливает его и у наиболее близко стоящих к растениям примитивных одноклеточных организмов, находящихся в лагуне?

— Охотно в это верю.

— А я это утверждаю. Если бы солнце сияло здесь двадцать и двадцать два часа, как в тех странах, о которых вы только что упомянули, если бы даже оно оставалось на нашем горизонте в течение многих месяцев, как на Полярном круге, наши амебы, наши планеады, наши брюхоногие и прочие развивались бы куда быстрее и давали бы куда больший прирост.

— Мне это кажется вполне возможным.

— Я иду даже дальше. По моему мнению, не только простейшие одноклеточные организмы, но и многоклеточные, и низшие позвоночные используют постоянный солнечный свет — их рост пропорционален количеству световых лучей. Словом, если бы не было ночи, они росли бы вдвое быстрей.

— Но для этого есть один способ, — живо перебил химик, и его единственный глаз засверкал.

— Вы в этом уверены?

— Мэтр, мне думается, я смогу ускорить процесс…

— Вы хотите ночью использовать электрическое освещение, не правда ли?

— Совершенно верно. Припоминаю, что перед самым нашим отъездом господин Сайменс опубликовал отчет об эксперименте, из которого следовало, что электрический свет, интенсивностью равный тысяче четыремстам свечей, чей источник расположен на расстоянии двух метров от вызревающих растений, соответствует дневному свету в зимний период, а более эффективные результаты достигаются при увеличении мощности светового источника.

— Вот почему, мой милый, я решил увеличить производительность динамо-машины и, сам того не желая, позволил разбушеваться силе, повлекшей за собой тревогу.

В тот же день одновременно с устранением поломок, вызванных искусственной грозой, начался монтаж электрических осветительных установок. Через неделю работы были закончены. И вот тогда, в одно прекрасное утро, в лабораторию вбежал ликующий Роже-Адамс, неся образцы, при виде которых у господина Синтеза вырвался радостный возглас:

— Черви! Серия сделала огромный скачок.

— Пока еще это очень рудиментарные организмы, — ответил зоолог, — но их появление вскоре после брюхоногих событие экстраординарное [348]. Я и надеяться не смел на такую быструю трансформацию.

— Поглядим, что вы тут принесли. Если не ошибаюсь, ascula.

— Да, Мэтр. Ascula известково-губчатая. Я и впрямь был далек от мысли ее здесь увидеть.

— Ко всему надо быть готовым, месье. Вот вам наглядный пример. Перед вами отличный экземпляр. Как ярко выражена выпирающая зародышевая клетка, примитивный кишечник, рот — простое отверстие, желудочный карман, состоящий из двух книжек (одна — кишечная, другая — кожная). Как мы уже далеки от ресничных червей!

— Это верно.

— Я счастлив встретить тут образчики этой группы, демонстрирующие показательные характеристики примитивного типа, существовавшего в те таинственные эпохи, когда формировались виды.

Подумать только — в течение столетий этот жалкий червь был самым совершенным созданием на Земле! И такие организмы, с трудом передвигающиеся собственными силами, с едва выраженными элементарнейшими физиологическими функциями, в течение тысячелетий были «царями природы»! В общем, превосходный урок для нынешних властителей мира, прапрапрародитель которых всего лишь примитивная монера. Да и сами они для исследователя будущего просто-напросто представители одного из звеньев нескончаемой и непрерывной эволюции!

Вскоре за низшими червями или прачервями последовали существа чуть более высокого порядка, специальное изучение которых входит скорее в компетенцию профессиональных естествоиспытателей. Достаточно лишь немного упомянуть об их отличительных характеристиках.

Ученые разделили эти создания на два класса: черви, лишенные настоящей полости внутренних органов (acoelo-mathes) и снабженные ею (coelomathes). Для нас они просто черви, простейшие беспозвоночные, которые постепенно совершенствуются для того, чтобы вскоре смешаться с предками другой, более важной секции — позвоночных.