Автономное плавание - Виктор Устьянцев

Убедившись, что все идет так, как нужно, Стрешнев снова поднялся на мостик и услышал доносящиеся с "берега" крики. Встревоженно спросил вахтенного офицера:

- Что там случилось?

- Ничего. В футбол играют.

Действительно, недалеко от пирса матросы гоняли но льду мяч. Их оранжевые жилеты на фоне льдов напомнили Матвею шиповник, который он однажды зимой видел в лесу. Крупные капли ягод вот так же отчетливо выделялись на снегу.

Аксенов метался между мячом и игроками, должно быть, он судил это необычный матч. Тут же бегали кинооператоры с камерами, ловко увертываясь от ошалевших игроков.

- Пойдемте и мы прогуляемся, - предложил Стрешнев стоявшему на мостике Пашкову.

- С удовольствием, вот только фотоаппарат захвачу. Пашков сходил за аппаратом, и они спустились на лед.

Понаблюдав немного за азартной игрой футболистов, они направились к океанологам, расположившимся метрах в трехстах от "пирса". Лишь подойдя совсем близко, заметили, что океанологи сидят на "берегу" небольшой полыньи. Стрешнев удивился, этой полыньи из-подо льда они почему-то не видели, неужели она только что образовалась. Если это так, то, вероятно, идет подвижка льда, как бы лодку не затерло и не пришлось бы погружаться раньше, чем будут выполнены все работы.

Но Корнеев успокоил:

- Это не полынья, а озеро. И представьте, пресное. Вот попробуйте. - Он зачерпнул мензуркой воду и протянул Стрешневу.

Вода и в самом деле оказалась пресной.

- Откуда она тут?

- А вы лeд попробуйте. - Корнеев протянул небольшой кристаллик. - Как, соленый?

Лед был тоже пресный, лишь чуть-чуть горьковатый.

- Дело в том, - пояснил Корнеев, - что соль из верхних слоев морского льда постепенно переходит в нижние. А сейчас лето, видимо, несколько дней здесь стоит хорошая погода, сверху лед подтаял и образовалось это "озеро".

- В пищу эта вода годится?

- Вполне. А уж для баньки лучше и не сыщешь, ею особенно голову мыть хорошо.

Вызвав боцмана, Стрешнев приказал набрать этой воды столько, чтобы можно было помыть весь экипаж.

- Устроим сегодня банный день. Скажите баталеру, чтобы выдал чистое нательное и постельное белье.

Когда боцман ушел, Пашков сказал:

- А я думал провести сегодня партийное собрание. Поступило три заявления о приеме, хорошо бы именно здесь принять.

- Одно другому не помешает. Коммунисты могут помыться позже.

- Но я хотел провести открытое. Наверняка все захотят присутствовать. И еще просьба: собрание провести до поднятия на льду государственного флага. Пусть молодые коммунисты и поднимут его. Кстати, они и устанавливают мачту, - Пашков кивнул на троих моряков, долбящих лед недалеко от северной кромки полыньи.

- Хорошо, готовьте собрание. Начнем сразу после обеда.

Президиум разместился на льду, куда вынесли стол, покрыли красной скатертью, поставили графин с водой и стакан. На "берегу" же расположилась и половина экипажа, в основном из боевых частей - два и три, не связанных с работой по швартовке и погружению. Остальные разместились на палубе лодки и на мостике. Для вахтенных, оставшихся внизу, включили трансляционную сеть.

Первым рассматривали заявление лейтенанта Иванова. Рекомендовали его Гречихин, Осипенко и Пашков. Пока зачитывали рекомендации, Иванов смущенно краснел и посматривал на Стрешнева. Видимо, он опасался, что командир скажет о его рапорте. Этот рапорт по-прежнему лежал в сейфе командира, и сколько Иванов ни просил вернуть его, Стрешнев отшучивался:

- Передам его вам вместе с командирской должностью. Раньше и не надейтесь.

Сейчас, поймав встревоженный взгляд лейтенанта, Стрешнев успокаивающе улыбнулся и подмигнул ему.

Вторым вопросом повестки собрания был доклад Стрешнева об итогах похода к полюсу и задачах на обратный переход. И сейчас Матвей, обдумывая, как бы покороче изложить эти итоги и задачи, слушал не очень внимательно. Зачитывались заявления, рекомендации и анкеты, потом, как обычно, следовали вопросы по Программе и Уставу партии, заслушивались автобиографии вступающих. С этими биографиями Матвей ознакомился еще раньше, по "личным делам", ничего особенного они не представляли. Родился там-то и тогда-то, в таком-то классе вступил в комсомол, потом окончил среднюю школу... В лучшем случае биография занимает три четверти странички обыкновенного форматного листа бумаги, строчек двадцать - двадцать пять. Да и о чем им еще писать, если каждому по двадцать лет, вот только Иванову двадцать три и в его "личном деле" появилась запись о вступлении в брак с Лидией Васильевной Кузьминой.

Потом, когда этим троим снова придется писать автобиографию, они добавят еще одну строчку о том, что в таком-то году вступили кандидатами в члены КПСС. Наверно, даже не упомянут, что вступали не где-нибудь, а на Северном полюсе.

"А ведь иной человек за всю свою жизнь не сделает столько, сколько сделал каждый из этих ребят за последний месяц", - подумалось вдруг Матвею. Он-то знал, чего каждому из них стоил этот поход, хотя все шло в своей будничной последовательности, предусмотренной распорядком дня и графиком похода. Но кто найдет меру тому физическому и нравственному напряжению, которое каждый из них испытал? Кто оценит их умение и находчивость, нравственную силу и стойкость, которые они проявили в этом походе? Ведь, казалось бы, ничего особенного не произошло, не было ни аварий, ни поломок, ни чрезвычайных происшествий. А потому и не было, что вот эти ребята делали все, что им положено делать. И далеко не каждому из их ровесников это оказалось бы по силам. Через год-полтора они уйдут в запас, наденут штатские костюмы и отрастят прически, будут поступать в институт или на работу, и кадровик, прочитав их автобиографии, не увидит в них ничего особенного, может быть, даже причислит этих ребят к лику длинноволосых бездельников и не поверит, что из них может выйти толк...

Как часто мы судим о людях поверхностно, лишь по анкетным данным. И упаси бог, если ты когда-нибудь совершил оплошность и это попадет в "личное дело"!

Матвей вспомнил, как уже после его беседы с главкомом, когда вопрос о назначении командиром лодки был решен окончательно, работник управления кадров, прочитав в одной из аттестаций подчеркнутую синим карандашом запись о том, что "лейтенант Стрешнев М. Н. иногда проявлял невыдержанность характера, доходящую до грубости со старшими", с сомнением сказал:

- Странно, странно.

Должно быть, ему и в самом деле показалось странным, как это главком "прохлопал" и назначил командиром атомной лодки человека, способного не только противоречить, а даже грубить старшим. Не важно, что это было десять с лишним лет назад и что все последующие аттестации разрисованы лишь красным карандашом. А уж об обстоятельствах, при которых возникла эта подчеркнутая синим карандашом запись, за десять лет Матвея так никто и не спросил, об этом помнит лишь он сам, да еще Дубровский.