Атаман царского Спецназа - Юрий Корчевский

Я взобрался на третий этаж башни. Отсюда вся Тула была как на ладони. Мощная река людей, телег, животных, стремящихся укрыться в крепости, постепенно мелела, превращаясь в жиденький ручеек из отдельных людей.

Вдали, верстах в десяти, были видны черные дымы пожарищ. Там татары уже жгли русские деревни. Горе тому, кто не успел уйти, укрыться – хотя бы в лесу. Конные татары не имели привычки шастать по лесу. Ни разогнаться там для копейного удара, ни из лука пострелять. С заводными конями туда не поскачешь, а у оседланного полно шансов сломать ногу в барсучьей норе или в буреломе. Посему лес испокон века – защитник народа русского. Так же как свинья – источник мяса. Татары – мусульмане, для стола резали коров, баранов, коней, брезгуя свининой.

Для большой конной массы надо и места много, а перед крупными городами то деревня, то поле вспаханное, да и стоят города на берегах рек, часто на изгибах. Все это не позволяет разогнаться войску, татары разделяются на многочисленные потоки, идущие параллельно по многим дорогам. Не последнюю роль играет и кормежка. Ну-ка, накорми травою многотысячный табун. После прохода орды трава выщипана конями и вытоптана копытами – этакий черный широкий шрам в поле или степи.

Решив не болтаться почем зря, я улегся у стены, лишь периодически поглядывая в бойницу. Все бы ничего, но сквозило через бойницу изрядно, хотя на улице было тепло. Даже летнее солнце не смогло прогреть до конца толстенные стены. М-да, хорошо стены сложены, добротно, на извести, как бетонный монолит.

Я, кажется, слегка вздремнул, когда ратник у бойницы вскричал:

– Поганые показались!

Я вскинулся к узкой прорези бойницы. Точно! Вдали, приближаясь к посадам, неслась конная полусотня, как всегда – с визгом, с копьями наперевес. Я зевнул: «Эти только попугают. Что они крепости сделать могут? Только из луков пострелять, сшибут пару неосторожных любопытных». Я пригнул голову молодого воина, неосторожно вставшего у бойницы. Вовремя. В стену рядом с бойницей ударила короткая татарская стрела. Были крымчаки еще далековато для точной и прицельной стрельбы, но, по своему обыкновению, начали осыпать противника стрелами. Через пару минут подскакали поближе, стали кричать на татарском и русском призывы сдаваться на милость Шиг-алея, да продлит Аллах годы его жизни.

Лучники со стен дали залп, проредив ряды крымчаков. Завизжав, татары постреляли в ответ, впрочем, безрезультатно, и унеслись обратно. Теперь стоит ждать основных сил.

Почти до вечера, как я и предсказывал, нас никто не беспокоил, поэтому мы не спеша пообедали. И когда уже защитники крепости решили, что день пройдет спокойно, появилась основная орда. Сначала заклубилась пыль, затем стал нарастать шум передвижения большого конного войска, в разных местах предместья появились дымы – то татары жгли дома горожан. Обычно во время похода поджогами татары не занимались, чтобы не обнаружить себя раньше времени, застать врасплох. А уж теперь стесняться не будут.

Со стен жители с болью в душе смотрели, как горят их дома.

– Гляди, Акинфий, по-моему – в Кузнечной стороне горит, – сказал один ремесленник другому.

Внезапно сразу с нескольких параллельных улиц на площадь перед крепостью вынеслась орда.

– Господи, как же их много! – вырвалось у многих воинов и горожан. Пространство вокруг кремля по всему его периметру было свободно от застроек для удобной обороны. Сейчас все оно было заполнено татарами.

На защитников посыпались стрелы, появились первые раненые и убитые. Затем стрельба затихла, и от группы богато одетых в блестящих кирасах и шлемах татар прилетела стрела. Была она без железного наконечника, с привязанной к ней запиской.

Обычно татары в своей переписке пользовались услугами писцов-уйгуров, поскольку эта народность малочисленная и ее письменности никто не знал. В принципе неплохая задумка – даже если письмо попадет в чужие руки, прочитать его никто не может.

Здесь же записка была на русском. Ее передали старшему – боярину Бобрину, он отвечал за оборону всей восточной стены с ее тремя башнями и воротами. Шевеля губами и морща лоб, боярин вслух прочитал:

– Кто из неверных не трус – выйди на честный поединок.

Воины вокруг зашептались:

– На поединок вызывают.

Так часто бывало среди противоборствующих сторон. Перед началом боя выходило по одному поединщику с каждой стороны. Бой шел смертный, проигравшая сторона иногда уходила без боя, считалась побежденной. Когда войско было многочисленным – никто не уходил, но воины победившего поединщика получали бурю положительных эмоций, боевой дух их возрастал и креп. Верившие в предсказания воины считали победу добрым знаком и к поединкам перед боем относились серьезно, так же как и к выбору воина-поединщика.

Все дружно выглянули через бойницы в башнях и зубцы на стенах на татар.

От орды выделился и вышел вперед здоровенный татарин – ростом под два метра, узкоглазый, безбородый, могучий, как бык. Мне показалось, что при каждом его движении кольчуга на нем трещит. Плоский татарский шлем прикрывал голову, в руке – короткое татарское копье с бунчуком, на поясе – сабля. Штаны атласные, зеленые, на ногах – красные сапожки. Видно – не простой татарин, не меньше как сотник. Он вскинул вверх огромной ручищей копье, повернулся к своим и что-то заорал по-татарски. Орда взревела в ответ. Затем он повернулся к нам, воткнул копье подтоком в землю, грохнул кулаком себя по груди и протянул руку к крепости. Вызывал на поединок. Наши ратники немного сробели. Как же – такой здоровяк, он и без оружия голыми руками удавит или кости переломает.

Пока я раздумывал – выходить или нет, из ратников выдвинулся туляк, тоже здоровенный, пониже ростом, чем татарин, но шире в плечах, такой же могучий. «Никита Кожемяка, – пронесся шепоток, – кулачный боец, на Масленицу в кулачном бою никто против него устоять не может». Но здесь предстоял смертный поединок, и нужно было не кулаками махать, а искусно владеть оружием. Кожемяка мял и выделывал кожи; в этой работе слабым делать нечего, в его силе я не сомневался. Но татарин всю жизнь в седле, все время в боях, работали за него рабы. Наверняка оружием владеет хорошо. Ой, сомневаюсь я в исходе поединка.

Никита был внешне спокоен, играл мускулами, кичливо поглядывая сверху, со стены, на татарина. На теле у бойца была байдана – вид кольчуги из колец крупного размера. Она была прочнее кольчуги, могла выдержать рубящий удар мечом или саблей, но колющий удар не держала. Слишком велики были отверстия в кольцах.

Богатыря обвязали пеньковой веревкой и спустили со стены вниз. Открывать ворота не решились – вдруг татары ринутся? Никита не спеша отвязал веревку, помахал нам рукой и зашагал в сторону татарина. Ратники и горожане столпились на стене, всех интересовал поединок. Никто из воинов противоборствующих сторон не имел права вмешиваться, оказывать помощь, иначе исход поединка не засчитывался. Татары загалдели, завизжали, принялись бить саблями по щитам. Гам поднялся неимоверный. Наши поддерживали Никиту криками одобрения.

Поединщики сошлись ближе, между ними метров десять-пятнадцать. Медленно переступая ногами, не сводя друг с друга глаз, они описывают круги.

Перед броском копья вес тела переносят на одну ногу. Важно не упустить этот момент, иначе можно не успеть уклониться от летящего копья – расстояние слишком мало. Я сам внимательно смотрел на татарина, но момент броска не увидел. Обычно отводят правую руку назад и древко лежит в ладони сверху. Татарин же бросил копье, как кидают нож – снизу, почти без замаха, и ладонь была сверху древка. Видимо, был слишком силен и знал свои возможности.

Никита проморгал бросок, так же как и другие наши воины. Копье вошло в живот, пробив байдану и выйдя со спины. Крымчаки уже предвидели бросок своего поединщика – скорее всего он демонстрировал его не раз – сразу восторженно взревели. По логике, Никита должен был упасть замертво. Но слишком силен Никита. В несколько бросков богатырь достиг крымчака, обхватил его ручищами и сдавил так, что хруст костей услышали даже мы на стене. У татарина горлом хлынула кровь, лицо резко побледнело, руки безжизненно обвисли. Никита отпустил татарина, и он рухнул на землю. Поединщик взялся за древко копья, пытаясь его вытащить, но и у него изо рта пошла кровь, он зашатался и упал на крымчака. Несколько секунд стояла мертвая тишина. Затем победно закричали наши воины. Ничья!

Татары раздосадованно плевались. Что-то прокричал их сотник, а может быть, и темник; из толпы выскочило несколько татар, схватили нашего Никиту и, подтащив к стенам, обвязали тело веревкой, чтобы мы могли втащить его в крепость. Другие крымчаки унесли тело своего поединщика. Всадники развернулись и скрылись в глубине улиц.

Вечером, после отпевания, Никиту похоронили недалеко от Наугольной башни.

Ночью татары не предпринимали попыток штурма, а наутро кинулись разом, со всех трех сторон – с четвертой крепость прикрывала река Упа. Наступали пешие: передние несли длинные лестницы, споро ставили их на стены. Но большинство лестниц донести до стены не удалось – лучники и пушкари не дремали, выбивали в первую очередь тех, кто нес лестницу. Ров у стены был наполовину завален трупами. Кое-где татарам удалось взобраться на стену, после ожесточенной сечи стену очистили, трупы посбрасывали вниз.