Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльмира Нетесова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яма должна быть такой, чтобы она сумела вылезти наружу. И белолобый старался, забыв все на свете, пока не очутился под сворой накинувшихся на него собак. От двоих, особо назойливых, он отбился. Но их было слишком много. Одному было не справиться. Тут нужна была бы целая стая. Но стаи нет. Он был один, и ему пришлось бежать от собачьей своры так, что свистел в ушах ветер. Зло, насмешливо.
Вот и не стало слышно собачьего лая. Не чувствуется запахов села. Едва уцелел. Чудом вырвался из собачьих озверелых пастей, так и не увидев свою подругу, не отняв ее у человека. Может, и убил он волчицу… А вдруг она сама не захотела вернуться к нему? Вспомнился трос, каким был привязан к дереву капкан. С такого не сорваться. Значит, просто не смогла сбежать подруга. А может, волчата уже появились? С ними разве уйдешь? Малы. Да и куда? Ни еды, ни логова… Одни беды. Вот и не решилась волчица? Как ни плохо ей у человека, зато потомство никакая стая не порвет, ни один зверь не обидит. Разве только собаки. Но они даже от него волчицу охраняют. Не пустили к ней. Берегут, никому не дадут в обиду. Вот только не выйти ей больше в тундровые снега. Не свидеться с белолобым. Отнял их друг у друга человек. А каково перенести эту разлуку волчьему сердцу!
Полукровку свою белолобый видел даже во сне. Вот они снова бегут по тундре. Подруга загоняет зайца. Он такой белый, как снег, его трудно вытащить из сугроба. Но полукровка хитра. Заяц вон уже в зубах у нее трепыхается! Вот она кладет его перед ним, но тут раздается лай собак, и он, проснувшись, вскакивает, готовый бежать от своры куда глаза глядят. Вокруг серая, оттаивающая тундра, дождь, тоска. Нет своры, нет подруги, нет зайца. Белолобый не знает, что ему делать. Куда идти? К таким, как сам? Но в эту пору никто к себе его не подпустит. Весенняя тундра голодна. Всяк норовит себя прокормить. Весною — серые особо злы. Волк с волком не могут мирно пройти мимо друг друга. Чуть потеплеет — станут терпимей. Белолобый остановился на краю болота. Смотрит, как утки гнездо вьют. Парами. Селезни — настоящие трудяги, все в гнездо тащат. Торопятся. Когда гнездо совьют, тогда утки и о селезнях вспомнят. Иначе зачем гнездо вили? Устроят свои дома, линять начнут. Тогда им не до воды. В тундре кормиться станут. Здесь их не только волк — волчонок без труда словит. За день стольких можно съесть, что потом ночью, в самое время волчьей охоты, можно спокойно спать в логове. У кого оно есть. Белолобый с досадой крутнул башкой. Отвернулся от уток. И тут же приметил куропаток. Эти уже успели свое белое зимнее перо сменить на серое, весеннее. И на радостях, что незаметными сделались в тундре, тоже в пары сбиваются. Вон куропатка, сама невзрачная, а из трех самцов выбор имеет. Не каждой волчице так повезет. Хоть она и зверь. Не чета птахе, какую не всяк волк, проглотив, в животе почувствует. А ведь вот живут и радуются. И на них человек капкан не ставит. И еды им нужно мало. По теплу — шикша, по холоду — рябина или стланиковые орехи. Им за сытостью бегать не надо. Она у них под лапами растет. Только успевай склевывать и глотать. Потому и птенцы у них всегда сытые, жирные, беззаботные. Корму полно, в гнезде тепло. Не то, что волкам достается. Белолобый видит, как из-за куста на куропаток лиса метнулась. Схватила самого большого петуха и к себе в нору потащила. Лисятам. Рыжие всегда умеют прокормиться. Едва лисята сами промышлять научатся, лисы мужиков своих из нор гонят. Жить одной сытнее. Вот так и волчицы. Редко какая пара к концу лета не распадется. Изгоняют волков из логов недавние подруги. Перестал быть единственным кормильцем — уходи. Самой — проще. Да и от подросших детей останется часть их добычи. Волк в логове нужен лишь на первых порах. Пока волчата слабы. А потом…
Но белолобый совсем никому не нужен. Собаки прогнали. Ни логова, ни волчицы, ни волчат нет. Отвернувшись от куропаток, он поднял морду к плачущему, словно тоже осиротевшему, небу и завыл жалобно, надрывно, точно кляня свое горькое, вынужденное одиночество.
С тех пор, как человек увез полукровку из тундры, прошло целое лето. И белолобый, долго не решавшийся подойти к селу, однажды не выдержал и ночью подкрался к знакомому строению.
Вожак уже был совсем иным. Сильным, матерым волком при острых клыках и когтях, какими он при желании сумел бы задрать не одну собаку. В логовах своих собратьев он нередко видел подрастающее поколение волчат. Уже окрепших, начавших свою жизнь в тундре. Наблюдая за ними, белолобый все сильнее хотел увидеть своих малышей.
На этот раз собак не было ни около сарая, ни возле дома. Видно, вместе с человеком ушли в тундру. Спокойно обойдя сарай, он, увидев открытую дверь, вошел внутрь. Из многих запахов отыскал, учуял совсем недавний — полукровки. Вот здесь она лежала. Тут, на бревне, оставила следы зубов. Верно, хотела прогрызть стену, чтоб вырваться в тундру. Ее следы вместе с собачьими выводят его за село, в тундру. Белолобый, перескакивая кочки и коряги, мчится не оглядываясь. След полукровки совсем свежий, теплый. Она уже недалеко. Скоро он ее найдет, разгонит собак и они снова будут вместе.
Внезапно следы волчицы оборвались у берега реки. Волк поднял морду и в темноте отчетливо увидел на другом берегу костер. Не в силах сдержать себя, он завыл протяжно, зовуще. Потом стих. Вслушался. Волчица должна была отозваться на зов. Она хорошо знала его голос. Но ответа не последовало. Волк взвыл еще раз. И тут же выстрел заставил его умолкнуть.
Белолобый осторожно вошел в воду и тихо поплыл. Он знал, что, если чем-то выдаст себя, ему не спастись. В воде не сбежишь. В ней и самый сильный волк беспомощен перед человеком. В воде — всяк уязвим…
Белолобый незамеченным переплыл реку, не отряхиваясь, вышел на берег. Всмотрелся. Коротко взвыл. Отошел к воде. Стал ждать. И вдруг из тумана прямо на него выскочила полукровка. Она была свободной. Без троса и ремней. Живая, сытая, веселая. Она глянула на него. Обернулась. И вожак увидел четверых волчат, прибежавших следом за матерью. Они были подвижными, резвыми, похожими на волчицу. Остановились неподалеку. Не подходили. Порыкивали испуганно. Звали волчицу уйти от этого незнакомого волка. Они не признали его. Полукровка виновато крутнула хвостом, хоть и знала, что в том нет ее вины. Подойдя к белолобому, она лизнула его бок, когда-то порезанный человеком. Вожак подтолкнул подругу к реке. Позвал за собой. Но волчица внезапно отскочила от него. Оглянулась на подросшее, недоумевающее потомство, не понявшее, что этот волк — отец. Волчата ощетинились. Приготовились защищать мать.
Белолобый еще раз подтолкнул волчицу к реке. Рыкнув уже злее. Она отскочила в сторону. Отвернулась от него. Смотрела на волчат. Те подбежали к ней вприпрыжку, совсем по-собачьи. В них не было волчьей осторожности. Лишь крупные головы на неподвижных волчьих шеях, жесткая шерсть на загривках, желтые немигающие глаза, да сильные не по возрасту лапы отличали малышей от собак. У всех четверых на лбу жило отцовское белое пятно. Материнские «подмороженные» уши не торчали как у волков. Ее же крутящийся хвост унаследовали все четверо. В рычании их не было злобы стаи. В них не было волчьей осанки и достоинства. Все это заменила свирепая беззаботность своры, готовой драться не за себя — за человека. Белолобый понял, что волчатам живется легко. Иначе не лоснились бы бока, не бежали бы за волчицей вместо того, чтобы искать добычу. Как настоящие волчата — их ровесники в тундре. Волк знал: его малыши — потеряны для стаи. Привычные к легкому куску — не приживутся в тундре. Она для них совсем чужая. Эти не пойдут за отцом. Не оценят волчьей свободы. Рожденные в жилье человека, они стали собаками. Тундра им уже не нужна. Он подошел к волчице и снова толкнул ее в бок. Оскалив пасть, она отошла от него. И волк догадался, что навсегда потерял свою подругу. Ее подчинил себе человек. Она стала собакой и привыкла к человеку. Наверное, тот был к ней очень добр и хорошо кормил.
Белолобый, тихо сидя у воды, смотрел, как уходит от него волчица. Она оставалась с малышами, а он должен уйти, как все волки-отцы. У юных белолобых появилась иная жизнь: своя свора, никем не отнятый кусок и надежное логово, дарованное человеком.
— Кэрны! — вдруг донесся до слуха белолобого голос. Волк припал к песку. Из тумана вышел человек. Он сразу понял все. Гладя па полукровку, он грустно сказан: — Нашел, однако. Знать, шибко любил. Да только опоздал ты, паря. Щенков не ты, а я помог ей вырастить. Бабы, даже зверьи, такое помнят крепко. Не уйдет она к тебе. Не зови. Другую ищи. И детей своих не сманивай. Им иначе жить надо. У меня. Друзьями моими. А ты иди. Иди! Тебя не трону. Хороших ездовиков из твоих детей сделаю. За них тебя не обижу. Хоть и зверь, а все же ты отец им. Ну да еще наплодишь себе в утеху. Если приведется… А от этих — отступись. Злишься, что против тебя их ращу? Оно и верно: против стай. Всяк себя бережет как может. Вот и я твоими детьми с тобой враждовать буду. Большая тундра, да только и в ней нам с тобой не разойтись когда-нибудь… Так уж лучше уходи. Пока я добрый, однако.