Ведьмино кольцо. Советский Союз XXI века - Александр Шубин

Эскалатор вынес своего пассажира на смотровую площадку, с которой открывались два гиганта — дворец юстиции и базилика Святого Сердца, построенные еще тогда, когда Брюссель впервые был имперской столицей. На горизонте виднелся купол космопорта. Дымка размыла его очертания. А вот почти законченный пластибутовый купол нового здания безвластного Европарламента выглядел неважно — его уже продырявили ракетами, выпущенными неизвестно кем, слишком много группировок взяли на себя ответственность за эту акцию.

Сергеич подумал, что каждый раз, когда бельгийцы самоутверждались в архитектуре, доказывая Европе свою мощь, вскоре их кто-нибудь завоевывал. Как оно сложится на этот раз? Сергеич взглянул на грубую мощь громадной базилики Святого Сердца, возвышавшуюся на горизонте. Неужели и ее переделают в мечеть, как Святую Софию? И это даже будет проще, приделы так похожи на минареты. В XX веке западная культура стремилась доказать исламу свою политкорректную близость, готовность принять его в свое лоно. Но не наоборот. Европа ощущала превосходство своей эпохи. Что для исламских стран было в диковинку, Европе уже приелось. И нынешняя мировая война лишь воспоминание о прошлом столетии, о мировых революционных мечтах и кровавых оргиях мировых держав. Нет, не справиться исламу с этой утомленной опытом цивилизацией. И придется ему со временем возвращаться к роли одной из мирных и миролюбивых мировых религий, как католичеству или социализму.

Рассуждая подобным образом, Сергеич подъехал к другому гиганту — дворцу юстиции, дому-кварталу в стиле французской третьей империи. Жажда имперского будущего, надежда стать новым Вавилоном. Эта мечта сбывалась здесь не раз, принося городу новые возможности и новые беды.

Сегодня европейские институты раздавили средневековый Брюссель, оставив нетронутым только ядро старого города. Кругом небоскребы, причем сплошь и рядом недостроенные. А между ними остатки когда-то уютных улочек.

То же произошло и с европейскими нациями, которые сейчас бунтуют против Евросоюза. Еще бы. Объединялись ради еще большего процветания, а великий кризис привел всех вместе в нынешнее болото. Вот и винят друг друга шотландцы и австрийцы, баварцы и каталонцы. Сергеич намеренно не стал встречаться сейчас с руководителями многочисленных брюссельских бюрократий, стремительно терявших рычаги управления европейскими регионами и войсками группировки «НАТО-Европа». Подождем-посмотрим. Сыграют умело — останутся в силе, подомнут поднявших голову национальных президентов и монархов. Наделают глупостей — сами станут голыми королями, данью традиции, которую оплачивают из жалости и по мере возможности. Сейчас возможности невелики. Попробуют вернуть свое нахрапом — развалят оставшееся. Таковы судьбы союзов и империй.

С такими размышлениями, вполне, впрочем, типичными для самодовольных жителей Союза, Сергеич прошел сканирование в дверях дворца, встал на стойку, которая понесла его по коридорам к кабинету Принтама.

Академик Принтам был типом француза, отличным как от Распайля, так и от Вальжана (о Черном Дани не приходилось и говорить). Более всего Принтам напоминал Эркюля Пуаро.

Подали настоящий кофе с ликером и свежие букрики. Похоже, их выпекали здесь же. Принтам не мог скрыть эстетических мучений от звуков французского языка в версии романовского автопереводчика (а у Сергеича был хороший переводчик, но в Академии текста все были помешаны на чистоте и качестве родной речи).

Романов изложил Принтаму свой план спасения ценностей европейской культуры, но академик с ходу отверг его:

— Все уже готово к эвакуации, но не в Союз, а в Швецию. Адлеркрейц все подготовил на крайний случай. Но я хотел говорить с вами не об этом.

Принтам развернул перед Романовым перспективу грядущего, которое важнее сегодняшних социальных потрясений и, в сущности, не зависит от исхода нынешнего завихрения в потоке времен. Предстоит Битва смыслов. Кто бы ни победил: какой-то Дани, плебеи или аристократы, империя или республика, все сойдет к одному. Все участники драмы говорят на одном языке, и язык программирует развитие их судеб. Тексты — основа мышления, а значит, и человеческой жизни. Несовершенство мира очевидно, но менять его можно, только овладев таинством текста. Познавая смыслы, вы управляете сознанием.

Сергеич заметил, что управление чужим сознанием — дело не очень благородное. К тому же нынешние завихрения в потоке оплачиваются страданиями людей, и хотелось бы уменьшить эту плату. Тем более что экспансия с Юга создает угрозу и людям, и текстам, и смыслам. Там — другие смыслы.

Слова о страданиях и цене Принтам, видимо, счел данью политической корректности и не обратил на них внимания. А вот экспансия исламского мира его живо интересовала.

— Вам, как историку, конечно ясно, что наши нынешние страсти — рябь на океане, течения которого идут из древности. Север и Юг могут сосуществовать, но они не могут смешаться. Смыслы ислама плохо переводимы на иные смысловые языки, и поэтому он не сможет завоевать мир. В своем буйстве он нанесет разрушения, и застынет там, где мы с вами его остановим.

— Почему мы с вами? «Мы» еще ничего не решили.

— Но для вас-то вопрос, вероятно, решен. Вы ведь испытали их удар на себе.

— А я не уверен, что это был их удар.

Сергеич сказал это из духа противоречия. Но про себя подумал: «А действительно, в свете всего известного вовсе не факт, что Халифат заказал покушение на меня».

Лицо собеседника было совершенно спокойно и непроницаемо. Сергеич посмотрел не на лицо, а за лицо и увидел замешательство. Академик Принтам выстроил весь разговор, и тут в тексте образовалась дыра, которая была для него как для филолога непереносима. Принтам был поражен: оказывается, Романов не верил, что на него покушались исламисты. При всей очевидности этого факта он знал что-то еще. Что?

— Тогда чей же?

— Мы ищем.

— Могу ли я чем-либо помочь в этих поисках?

— Можете. Вы общались с Софьей незадолго...

— Ах, Софья! Сама мудрость! Да, это было очень интересно, у меня есть запись. Хотя какое это имеет отношение к вашему делу?

— Похоже, у нас с Софьей были общие враги. Вы, кстати, не боитесь пострадать от этой развязанной сейчас охоты на экспертов?

Романов давно готовился ввернуть этот коварный вопрос, и вот Принтам сам «подставился» под него. Если он что-то знает о заказчиках охоты на экспертов, где они с Софьей стали мишенями, обязательно выдаст себя. В общем, надежда оправдалась, но как-то странно. Принтам заохал:

— В наше время всего стоит опасаться. Бедная Софья. Но вы тут ни при чем. На вас, почтеннейший Серж, никто не охотится.