Раскол русской Церкви в середине XVII в. - А. Крамер

Множество тяжелых конфликтов, беспокоивших власти и очень вредных, в общем, для народной нравственности, постоянно возникали «по всей Руси великой» между крестьянами и назначенными к ним в село духовными консисториями православными священниками — выпускниками духовных семинарий; иначе, конечно, и быть не могло и не может при отсутствии выборности священника его паствой. Страдавшей стороной в этих конфликтах почти всегда был православный священник, полностью экономически зависевший от своих прихожан и часто становившийся объектом их справедливых или несправедливых жалоб в консисторию. Он же, конечно, выглядел бы смешно и нелепо, если бы вздумал жаловаться на крестьян, мало платящих за требы, да и некому было жаловаться; коллеги и правящий архиерей могли только в лучшем случае посочувствовать (а в худшем — за спиной посмеяться). Архиерей же мог и перевести беспокоящего его своими жалобами священника в худший, еще более бедный приход; на лучшие приходы всегда была «очередь» желающих. «Самая «идеалистическая» профессия по иронии судьбы порождала самые «материалистические» стремления» [111, с. 487]. Однако власти не желали отказаться от назначения православных священников и допустить их выборность; они совершенно правильно чувствовали (хотя это всегда замалчивалось), что это повело бы к постепенному «сдвигу» всей крестьянской массы в сторону старого обряда. А этого власти не желали допустить ни в коем случае! Следует помнить и то, что крестьяне-старообрядцы (и поповцы, и беспоповцы) были зажиточнее крестьян православных, и поэтому им было легче содержать своего попа или наставника.

Не могу умолчать еще об одном — самом замечательном — проявлении в старообрядчестве «взаимного доверия и строгой нравственной дисциплины». На всем пути или, точнее говоря, на всех путях из сибирской ссылки и с сахалинской каторги тысячи сибиряков — старообрядцев давали приют, убежище, пищу, одежду и обувь старообрядцам, бежавшим с каторги или с поселения, куда они были сосланы «за веру». И беглецы с помощью этих помощников-странноприимцев добирались живые и здоровые до своих домов и семей где-нибудь под Москвой или под Нижним Новгородом за год или два года пешего пути; при этом спасшие их от холода, голода, зверей, слежки и погони странноприимцы становились, конечно, их лучшими друзьями на всю жизнь, хотя встречаться им после этого, как правило, не приходилось, и связывала их (если можно так выразиться, невидимой, но реальной цепью, проходящей через небо) только молитва друг о друге. Каждый беглец пользовался на своем очень долгом пути кровом и помощью сотен странноприимцев, и каждый странноприимец давал кров и помощь сотням беглецов; таким образом, «странноприимческая сеть» была немаловажным (хотя и невидимым, душевным) фактором скрепления единства всего старообрядчества, отчасти компенсирующим его разделение на согласия (толки). Складываться она начала очень рано; вероятно, именно благодаря ей Разинские казаки добирались с Волги до Соловок, а Неронов — с Соловок до Москвы. Странноприимство было до 1905 г. важной (и морально, и экономически) и обязательной статьей расхода очень многих старообрядческих семей во всей России вплоть до ее самых дальних и заброшенных углов, особенно там, где оно часто оказывалось «востребованным», то есть необходимым их единоверцам. Позднее оно утратило конфессиональный характер и превратилось в просто гостеприимство, которым я не раз пользовался (и которому всегда удивлялся) сам в Карелии и Архангельской, Костромской и Вологодской областях. Это странноприимство не следует смешивать со специфическим (так сказать, профессиональным) странноприимством «жиловых» бегунов-скрытников, хотя, конечно, два эти странноприимства, так сказать соприкасались друг с другом и поддерживали друг друга, вероятно, часто сосуществуя в одном доме или в одной деревне.

Выше я назвал религиозность типичного русского старообрядца до 1917 г. «напряженной» и «деятельной»; добавлю: ориентированной на стяжание благ вечных. Напротив, во множестве книг, докладов и диссертаций можно прочитать, что старообрядцы — невежды, буквоеды, лицемеры и стяжатели. Но вот что писал о старом обряде А.Денисов: «Обряд соблюдается с намерением спасительнолюбительным; <…> Древлеправославныя церкви уставы соблюдаем, да вечное спасение душам своим получим»; цит. по [25, с. 542].

Старообрядцев отличали развившиеся в течение XVIII в. и сохранившиеся до 1917 г. высокая грамотность и «интеллектуализм». Это несомненно, и объясняется:

а) Общей направленностью интересов старообрядчества именно на церковно-религиозные вопросы, разобраться в которых можно было только путем усиленного чтения именно в этой (и только в этой, чем и объясняется старообрядческая «умственная узость») области, и обдумывания и обсуждения прочитанного. Эта же направленность интересов требовала и ежедневных строго-уставных продолжительных молитв по старым книгам и обрядам, требовавших, в свою очередь, немалой, хотя и очень, опять-таки, узкой грамотности. Я знал стариков-старообрядцев, которые, читая до-никоновские богослужебные книги так легко, правильно и красиво, как не может читать напечатанные гораздо более легким и удобным шрифтом православные богослужебные книги начала XX в. ни один студент духовной академии, не могли прочитать 3 строчки в газете.

б) Вышеобсуждавшейся трезвостью и деловитостью. Трезвый крестьянин может, а деловитый желает и сознательно заинтересован стать грамотнее; трезвый и деловитый в одном лице быстро и легко осуществляет эту возможность и, преследуя свой интерес, выполняет это желание; он требует этого и от своих детей и помогает им в этом. Крестьяиин-пьяница не может, а лентяй и бестолочь не хочет стать грамотнее, и не понимает, что он в этом заинтересован. То же и относительно его детей.

в) Вышеобсуждавшейся насыщенностью старообрядческого общества русскими рукописными (с большим разнообразием почерков, требующим большого опыта в чтении) и печатными богослужебными, четьими и певческими до-никоновскими, переписанными и перепечатанными книгами.

г) Вышеобсуждавшейся зажиточностью крестьян — старообрядцев. Русскому крестьянину-бедняку некогда было читать или, тем более, учиться читать, и он не мог позволить это ни одному члену своей семьи (кроме калек-инвалидов). Им было не до того. Зажиточный крестьянин мог найти время для чтения и учебы, а его тоже зажиточные, более грамотные соседи могли найти время помочь в этом (в высшей степени богоугодном и, в то же время, нужном, по мнению всех, без исключения, старообрядцев) деле ему или его детям; находилось и чем отблагодарить за эту помощь.

д) Отсутствием поблизости, как правило, богослужения по старым книгам и обрядам в церкви, и необходимостью, поэтому, много молиться и читать (по до-никоновским богослужебным книгам, или их спискам или перепечаткам) дома. Собрание нескольких семей в одном доме часто было опасно (донос), поэтому в почти каждой семье должен был быть хорошо умеющий читать человек (часто — женщина, или девица-инокиня), в каждой семье должно было быть несколько книг, книги должны были быть доступны по цене, и их, следовательно, вообще, должно было быть много, следовательно, должно было быть много и переписчиков книг. (Подлинные дониконовские книги были, конечно, с одной стороны, уже в начале XVIII в. и, тем более, в последующие времена, слишком малочисленны для всех русских старообрядцев, с другой, как величайшая святыня, почти никогда не продавались и не покупались, но лишь завещались и — очень редко — дарились, а с третьей, несмотря на благоговение, все же истлевали и «выходили из строя» от многолетнего ежедневного употребления). Книги с до-никоновским текстом — святыня; следовательно, их переписка, переплетение и украшение — святое дело, и, поэтому, требует благоговения, тщательности и высокой квалификации, которая возможна только на общем высоком фоне грамотности. Дома молились, то есть пели; почти в каждой семье были певческие («знаменные» или «крюковые») книги и человек, умеющий разбирать их; их переписка требовала квалификации особой. Все исследователи народной грамотности в России отмечали, что уровень ее среди православных крестьян очень низкий, один из самых низких в Европе, а среди крестьян-старообрядцев очень высокий среди мужчин и даже — что особенно замечательно — среди женщин. Здесь кстати будет отметить, что в старообрядческих семьях грамотность женщины (нередко девицы-инокини) и, поэтому, ее важная роль в домашней молитве, естественно способствовали росту уважения к ней, со всеми позитивными последствиями.

Хороший пример — воспитание Н. А. Клюева. «Мать поэта, Прасковья Дмитриевна, происходила из старообрядческой семьи. Получив соответствующее воспитание, она была грамотным и начитанным человеком. В доме Клюевых имелась целая библиотека из рукописных и старопечатных книг религиозного содержания» [76, с. 6]. Я написал, что подлинные до-никоновские книги были, начиная с XVIII в. слишком малочисленны для всех русских старообрядцев. Почему? Не потому, что старообрядцев стало намного больше; наоборот, пытки, ссылки, казни, бегство в лесные «пустыни», «в казаки» и за границы уменьшали их число в России. И не потому, что количество этих книг в старообрядческих руках сильно уменьшилось; наоборот, оно все время постепенно увеличивалось, хотя одновременно и несколько уменьшалось заботами и трудами властей, а также благодаря тому, что «беглецы» вывозили книги с собой. А потому, что при убывании в неблагоприятные старообрядцам эпохи численности их в России или при постепенном ее росте в благоприятные им эпохи, непропорционально быстро росла грамотность в старообрядческой среде; процент читающих, молящихся и поющих по этим книгам и среди старообрядцев, и среди русских, симпатизирующих старым обрядам и книгам, рос постоянно и быстро. Старообрядцы любили читать, молиться и петь и охотно учились и учили этому. Думаю, что в конце XVIII в. старообрядцев было — в 2 раза больше, чем в конце XVII в., а старообрядцев, умеющих читать, молиться и петь по богослужебным и четьим книгам было в десятки (а может быть, даже и в сотни) раз больше, чем в конце XVII. В той же пропорции, естественно, росла и нехватка книг, и спрос на них, и спрос на «книгоизготовительные» профессии, следовательно, и их изготовление.