Ведьма и князь - Симона Вилар

– Вот она, проклятая! Палить ее, не миловать! Смерть ей, смерть!

Крики неслись отовсюду, злобные, лютые. Малфрида отвела взор, опустила глаза. На душе было гадко, со дна, как взбаламученный ил, поднималась тихая ярость. Они ненавидят ее, потому, что она не такая, как все, ненавидят, потому, что верят в возведенную на нее напраслину. И она тоже ненавидит их. Со зверьем лютым, с лешаками лучше жить, чем среди глупого и недоброго человеческого племени. Ну, ничего... Она еще себя проявит. Малфрида боялась только, что получила от Перуна недостаточно силы, что не сможет совладать со всеми... И от этого было страшно.

Стражники подталкивали ее в спину древками копий, люди расступались, но отовсюду летел низкий глухой ропот, неслись проклятия. Кто-то из толпы запустил в пленницу сухой корягой, кто-то бросил конский помет. Стражникам пришлось даже ограждать ведьму от рвавшейся к ней злобной толпы, отталкивать самых ретивых.

Малфрида старалась не глядеть по сторонам, но все примечала. И прыгавшего рядом полубезумного нищего с седой бороденкой, и корчившего рожи мальчишку с дыркой на месте молочного зуба, старуху, выкрикивавшую злобные проклятия. Сколько ненависти, сколько злобы! Ей стало тяжело, горько. И когда толпа расступилась, пропуская сидевшего на высоком коне князя Мала, она едва нашла в себе силы поглядеть на него.

Князь тоже смотрел на ведьму. Сначала сурово, потом даже с легким удивлением. Признал, похоже, однако виду не подал. Поднял руку, требуя тишины, и громогласно возвестил, что сегодня, на третий Мокошин день месяца студня, в славном городе Искоростене он велит сжечь на огне чародейку, которая принесла его племени много зла. И тут же приказал вызвать видоков[123], которые должны рассказать все, что натворила ведьма.

Первым из толпы вышел Мокей-вдовий сын. Малфрида смотрела на него из-под упавших на глаза прядей волос, слушала его рассказ о том, как она подняла из могилы прах его отца, как тот ходил между избами и звал к себе живых. Сказал, и как вурдалаки напали на его селище, и как навьи налетали на людей. В толпе послышался гул, но голос Мокея звучал громко и уверенно. Он стоял посреди толпы подбоченясь, в расшитом узорами коротком кожушке, в богатой куньей шапочке на длинных волосах. Подумать только, а ведь когда-то он ей нравился...

– Что же ты не припомнил, Мокей, как я тебя выхаживала, после того как оборотень покусал тебя? – подала, наконец, голос Малфрида.

Мокей запнулся. Но тут вперед вышла его жена Простя, стала рассказывать, как ведьма мороком принудила ее указать дорогу в селение Сладкий Источник, как превратила ее брата в оборотня, а отца так извела чарами, что тот едва не кинулся на своих же людей, мешая ловить чародейку.

Народу было интересно послушать страшные рассказы, любо видеть беспомощность той, которая наделала столько зла. То один, то другой свидетель выходил на лобное место, жаловался, рассказывая, как негаданно стала гибнуть скотина, некоторые и приключившиеся с ними болезни приписывали чарам колдуньи, другие винили ее в неудаче на охоте, будто она зверя отгоняла и заставляла стрелы лететь мимо цели. Со стороны послушать, так во всех бедах древлянской земли повинна эта плененная ведьма. И толпа то и дело взрывалась злобными выкриками, волновалась так, что стражникам приходилось сдерживать ее напор. Даже волхв с очистительным огнем еле смог пробиться сквозь толчею, по обычаю, стал раскачивать подвешенную на цепочках чашу с горевшим маслом, овевать колдунью дымком, шепча положенные заговоры. Слабый был служитель, кроме белых одежд, ничего ведовского в нем не угадывалось, но привычное почтение к волхвам заставляло людей ждать, пока он окончит ритуал.

– Что повелите сделать с супостаткой, люди добрые? – выкрикнул сидя на коне князь. – Отдадим волхвам или сами отомстим за обиды?

– Отомстим! Отомстим! Сжечь ее!

Тогда князь махнул рукой, и Малфриду вновь потащили куда-то, стражи обороняли ее от вопящей и рвущейся к ней толпы.

Потревоженные их криком, с кровель взлетали галки, волновались кони под прибывшими поглядеть на казнь боярами и гостями-волынянами. Теперь толпа двинулась за городские ворота, туда, где на открытом пространстве возвышался помост с врытым столбом, вокруг которого были навалены вязанки хвороста. Высокий был помост, много дров разложили там, даже больше, чем на Масленицу, когда сжигают чучело Зимы-Морены. У Малфриды при виде места казни стали подкашиваться ноги, навалился страх. Что она сможет сделать, если воля всех этих людей давит на нее, если каждый в толпе, обладает он силой или нет, шепчет заговоры и злые проклятия, направленные против нее.

Ее почти волоком затащили на возвышение, стали скручивать руки. Она непроизвольно рванулась, закричала, и тут же вся толпа вокруг взорвалась ликующими воплями. До сих пор спокойствие ведьмы, будто пугало людей, теперь же, увидев ее слабость и страх, люди пришли в оживление, смеялись, посылали проклятия. А тут еще страж в стеганой шапке, злясь неведомо на что, ударил ее по голове рукоятью меча, да так сильно, что у Малфриды на миг все поплыло перед глазами. Ослабла, почти повиснув на веревках, которыми ее прикручивали к столбу. А когда подняла голову... Померещилось ли или и на самом деле от дальнего леса несся к ней темный всадник, развевался его широкий плащ. Малфрида заморгала, сама себе не веря, что этот темный дух из видений настиг ее и при свете ясного дня. Но странным было другое. За темным всадником из леса показался еще один. На светлом легком скакуне, в алом, горящем на солнце плаще, в сверкающем островерхом шлеме.

Кроме нее, похоже, всадников никто не замечал. Люди были возбуждены, кричали:

– Жги! Начинай! Не тяни! Порадуй душеньку, дай посмотреть, как затрещит под огнем кожа проклятой супостатки.

Мокей едва ли не первым подскочил к зажигавшему факел охраннику, вырвал его из рук, ткнул в хворост. Сухая вязанка занялась быстро, затрещала, от нее занялась и другая, быстрые огоньки перекинулись на третью, задымило, когда огонь нашел сложенные под помостом осмоленные поленья.

Малфрида ощутила запах гари, на нее повеяло теплом. Еще не жаром, еще только теплом, но ведьма уже испытала такой ужас, что больше не могла сдерживаться. Она пронзительно и зло взвизгнула, мотнула головой – и разлетелись, почти вставая дыбом, ее волосы, засветились желтым светом темные очи.

– Данварррр, тухни, не горрри! Данваррр! Ашшшш!

Она металась в путах, уже не замечая приближавшихся всадников, не видя толпы, с легкой радостью выпуская силу. И толпа невольно затихла, удивленно взирая на то, как только что вспыхнувшее пламя стало гаснуть, как отлетел в сторону заклубившийся темный дым.