Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

Борис Вячеславич как скакал впереди своих дружинников, так и сгиб одним из первых. Его сокрушил мечом киевский дружинник. Пал Борис, и никто не вынес его на плаще с поля боя, потому что никому он был мертвый уже не нужен — без отчины, без братьев, без детей, изгой, обретавшийся в чужой стороне. А может быть, уже невыносимой стала жизнь для Бориса на чужом подворье?

Тмутараканцы еще держались, когда в бой пошли воины Ярополка и Владимира Мономаха.

Владимир поначалу еще следил за золотым шишаком Олега, а потом потерял его из вида, вошел со своими смолянами в гущу боя, крушил мечом головы врагов, успевал закрываться щитом, увертывался от нацеленных на него копий. Рядом дрались его ближние люди, прикрывали своими мечами, копьями, телами князя.

В середине боя, когда еще неясно было, чей будет верх, там, где находился великий князь Изяслав, произошло какое-то замешательство. Владимир лишь уловил некое движение и почувствовал неладное, но оглядываться и выяснять, что же случилось в той стороне, было некогда — бой кипел вовсю, тмутараканская дружина уже прогибалась под натиском превосходившего его войска Ярославичей, и надо было сделать еще усилие, чтобы склонить чашу весов в свою пользу. Владимир прошел уже многие сечи, но лишь недавно вдруг стал понимать вот это внутреннее состояние битвы, когда кажется, дерутся друг с другом похожие люди, одинаково вооруженные, на одинаковых конях, и вдруг оказывается, что одни падают духом и сразу пропадает у них сила в руках, слабеет удар, их кони начинают метаться без толку в разные стороны; другие вдруг будто загораются, все у них складывается, все удается, каждый удар обретает двойную силу.

Он с усиленной яростью бросился вперед. Упоение сечи захватило его, и Олегова рать все прогибалась и прогибалась, распадаясь под натиском смолян, а с другой стороны ее теснили Всеволодовы воины, где-то сбоку слышался победный клич вышгородцев.

И вот он, долгожданный миг: тмутараканцы дрогнули и побежали! Бегущий всегда скачет быстрее победителя, и войско Ярославичей не преследовало своих врагов, да и осталось их в живых не так уж много, — вся долина близ Нежатиной Нивы была уложена людьми — и своими и чужими.

И только тут Владимир узнал о том, что случилось в стане Изяслава. В разгар боя великий князь сошел с коня и подошел к своим пешцам, встал вместе с ними, полагая ввести их в бой, и в это время откуда-то сбоку выехали на них люди Бориса, и не успели пешцы поднять оружие, как один из врагов нанес князю смертельный удар в спину.

Теперь сеча закончилась. Вот они лежат рядом — дядя и племянник — великий князь Изяслав и Борис Вячеславич, а дальше — рядами убитые киевляне, туровцы, смоляне, тмутараканцы, среди них близкие люди Олега.

Сам же Олег исчез.

Над затихшим полем боя уже слышался властный голос князя Всеволода. Он приказывал везти тело брата в Киев в сопровождении небольшой дружины, а основной рати немедля идти назад к Чернигову.

Это было 3 октября 1078 года. Едва весть о разгроме тмутараканекой рати, гибели Бориса и бегстве Олега достигла Чернигова, город сдался на милость победителей. Теперь оставалось обезопасить Русь от шедших на помощь к Олегу половцев. Навстречу кочевникам Всеволод послал Владимира и Ярополка, наказав братьям не искать боя, а постараться договориться с половцами миром.

Несколько дней прождали половецкую конницу на подступах к Чернигову братья, но тщетно. Кочевники так и не появились. Их сторожи промелькнули несколько раз вдалеке, да обозначили себя половцы несколькими большими заревами в местах, где находились приграничные поселения. Потом все стихло. Узнав об исходе битвы под Нежатиной Нивой, половцы ушли в степь.

Не задерживаясь в сгоревшем Чернигове, князья спешили в Киев вслед за телом великого князя Изяслава.

К середине октября, захоронив брата в мраморной раке церкви Богородицы, Всеволод установил на Руси новый порядок владения столами. Сам он согласно княжеской лествице сел, как старший в роде, на столе своего отца в Киеве, сохранив за собой переяславский стол. Чернигов, второй стол на Руси, был отдан Владимиру Мономаху. За ним же сохранились смоленский и ростово-суздальский столы.

Изяславовы сыновья сразу же были оттеснены в сторону: Святополк так и остался в далеком от больших княжеских хитростей Новгороде, Ярополка Всеволод вывел из Вышгорода и отправил в дальний Владимир-Волынский, придав ему, чтобы притушить обиду, некогда славный в княжеской лествице, но ныне захиревший Туров. Всех заметных князей-изгоев Всеволод собрал здесь же, во Владимире-Волынском, Ростиславичей — Володаря и Василько, а также Давыда Игоревича, поместил их под надзор Ярополка.

Святославичам Всеволод тоже дал столы — за Романом оставил Тмутаракань, а Олегу велел сказать, чтобы шел княжить в лесной Муром.

После этого раздела дом Всеволода взял в свои руки все знаменитые русские города — Киев, Чернигов, Переяславль, Смоленск и иные. Больше половины русских земель стали достоянием этого дома. Двадцатипятилетний Мономах волею судьбы снова обошел всех своих двоюродных братьев, став вторым на Руси князем. Его земли простирались от полоцких лесов до границы с половецкой степью. Но Владимир понимал, что теперь его злейшим врагами становились не только Святославичи, но и сыновья Изяслава. А там подрастают Ростиславичи — Володарь и Василько, мужает князь-изгой молодой Давыд Игоревич, сын Игоря Ярославича.

Владимиру становилось страшно от этого неожиданного и тяжкого бремени силы и власти, и он попытался поделиться своими сомнениями с отцом.

Но отец весь преобразился. Теперь, казалось, в нем не осталось ничего от того спокойного, мудрого, понимающего суету всего мирского человека. Перед Владимиром был решительный, жесткий, порою коварный владыка, который вовсе не собирался упускать возможности, предоставленные ему судьбой.

Владимир понимал, что победа означала новые междоусобия, войны, кровь, клятвопреступления, и отец вставал на этот путь и приказывал следовать за ним и помогать ему.

Именно в эти дни Мономах с ужасающей силой почувствовал всю губительность княжеского властолюбия, всю гибельность безудержной жажды власти, стремления вверх через несчастья, трупы ближних, гибельность для людей, гибельность для Русской земли. Он, прошедший уже с боями от Полоцка до половецкой степи, от Чешского леса до Оки, все больше осознавал иссушающую душу, обескровливающую народ бессмысленную по сути своей борьбу. И сколько раз он, ставший уже опытным воином, бесстрашным руководителем русских дружин, в глубине сердца своего давал клятву поднимать меч лишь против иноземных врагов, но всякий раз жизнь пока опрокидывала его намерения.

Первым ответил на новый раздел Руси Роман Святославич, князь тмутараканский. Он вышел в конце июля 1079 года к Воиню — днепровской пристани, откуда тянулись пути в Киев, Чернигов, Переяславль. Вместе с ним снова шла половцы. Теперь без их вмешательства не обходилась уже ни одна междукняжеская русская усобица. Пока Роман собирался решить свой старый спор с Всеволодом и Владимиром Мономахом, кочевники, как и прежде, разоряли русские земли, но делали это теперь на законных началах.

Роман еще только подходил к Воиню, а гонцы Всеволода — половцы из окружения жены Анны — уже скакали навстречу половецким союзникам Романа. Сам великий князь встал с войском у Переяславля, прикрывая город от захвата.

«Великий князь даст вам без боя что захотите, — передали гонцы хану Всеволодовы речи, — золотые и серебряные сосуды, паволоки, узорочье и чернь, ковры и прочее, что пожелаете, покиньте Романа, не то принесет он неисчислимые бедствия Русской земле, да и вам в степи не будет от него покоя».

Половцы согласились. И когда Роман двинулся со своей небольшой дружиной на Всеволодово войско, то половцы даже не шелохнулись. Тихим и сонным выглядел их стан в жаркий августовский полдень.

Киевское войско спокойно ждало подхода неприятелей, не предпринимая никаких военных действий, и Роман дрогнул. Остановив тмутараканцев, он бросился с несколькими дружинниками в половецкий стан, ворвался в ханский шатер. Хан возлежал на коврах и неторопливо прихлебывал из золотой чаши охлажденный в земле кумыс. Округлым движением руки он показал Роману на место возле себя, но Святославич не принял приглашения хана. Он остановился у входа и закричал:

— Твои люди спят, а ты пьешь кумыс, когда киевское войско уже выстроилось для боя!

Хан еще раз пригласил Романа сесть и тихо сказал:

— Отныне наше колено учинило с великим князем киевским мир и любовь.

Роман снова закричал на хана, обвиняя половцев в измене, напомнил, сколько золота он передавал им, сколько имения они награбили в русских землях. Хан сделал знак неподвижно стоящим у входа телохранителям. Сверкнули в полутьме шатра кривые половецкие сабли, и Роман, обливаясь кровью, рухнул на пушистый ковер.