Век Екатерины - Казовский Михаил Григорьевич

Новоиспеченный граф Строганов восклицал:

— Он не понимает! Общество — не машина, не механизм, не армия. Управлять обществом нельзя по-военному. И суровостью наказаний ничего не добьешься. Мир нашел иные способы регуляции.

— Ты попробуй заикнуться ему об этом, — хмыкал Александр. — Живо окажешься — уж и не в Москве, а в Сибири верно!

— Знаю, знаю, — перекатывал желваки Попо. — Император даже шляпы на французский манер запретил, чтоб не напоминали ему о якобинцах. А уж Конституции и подавно никакой не допустит!

Да, российский монарх собирался заключить военный союз с Пруссией и Австрией, чтобы задушить беспорядки во Франции и восстановить в ней старую династию. К Англии относился прохладно, но переговоры с ней тоже вел.

Он назначил Попо действительным камергером — распорядителем придворных церемониалов. Тот служил не слишком ревностно, но обязанности свои исполнял в точности. Находясь в свите императора, получил возможность чаще видеться с Александром. Дружба их становилась крепче.

Строганов-старший тоже был в фаворе и, подкинув царю идею о строительстве на Невском проспекте нового собора — во имя святой иконы Казанской Божьей Матери, сделался главой комиссии конкурса на лучший проект будущего храма.

— Мы желаем, — заявил Павел, — чтобы был он не менее величествен и монументален, нежели собор Святого Петра в Ватикане. Помню, мы с Марией Федоровной, путешествуя по Европе и заехав в Рим, поразились его мощной колоннадою, грандиозным куполом, общей благодатью, шедшей изнутри. Так и передай конкурсантам, Александр Сергеевич. Пусть ужо попотеют как следует.

Конкурсантов оказалось немало, в том числе именитые иностранцы, работавшие в России, — Камерон, Гонзаго и Тома да Тамон. Принял участие и Воронихин. Он действительно взял за основу храм Святого Петра, но не слепо скопировал, и его купол выглядел не таким массивным — словно бы парил над своим основанием. А еще предложил выстроить рядом колокольню по оригинальным чертежам и уютное здание для церковнослужителей.

Мнения членов комиссии разделились: большинством голосов был одобрен проект Камерона, сам же Строганов протежировал Воронихина, записав в протоколе свое особое мнение. И представил Павлу оба проекта.

Император засомневался, свежие решения Камерона ему нравились, здание обещало быть действительно грандиозным, не похожим на другие храмы Петербурга и Европы, но зато Воронихин воплотил желание самодержца, и сам факт тоже подкупал. Царь спросил Строганова:

— Как ты полагаешь, а какой вариант выбрала бы маменька, царствие ей небесное?

Строганов, перекрестившись, ответил:

— Безусловно, мистера Камерона. Он ходил у нея в любимчиках, столько строил под приглядом императрицы…

— Помню, помню. — Заложив руки за спину, покачался с каблука на носок. — Но не слишком ли воронихинский собор совпадет с оригиналом? Скажут, что мы взяли и украли его беззастенчиво, как считаешь?

Александр Сергеевич чуть было не ляпнул: «Вы же сами этого хотели, ваше величество!» — но в последний момент мудро спохватился. И проговорил:

— Нет, не думаю. Сохранен образ, пафос, замысел, но детали свои, несомненно, оригинальные.

Павел снова пошелестел бумагами. Проворчал:

— Да и смета непомерно большая. Больше трех мильонов из казны не дадим.

— И не надо, ваше величество. Можно не возводить колокольню. Да и домиком церковнослужителей без труда пожертвуем. И уложимся аккурат в три мильона.

— Да, пожалуй, — обмакнул царь в чернильницу гусиное перо. — Но скажи Воронихину, что велели мы строить не более трех лет. А иначе получит от нас на орехи. — И размашисто начертал на проекте: «Посему быть. Павел».

Кутерьма двора сильно утомляла Попо. Светские интриги, сплетни, закулисные разговоры, полунамеки, и подводные камни, на которые можно напороться непреднамеренно, постоянное хождение по лезвию бритвы — от строптивого монарха можно ожидать что угодно в любой момент: чуть не по нему — вспышка гнева, ругань, наказание, вплоть до высылки. Скажем, Римский-Корсаков: государь в Москве, во время коронации, вдруг его увидел в толпе встречающих, рассердился, распетушился: «Этот негодяй почему здесь?» — и велел не просто выставить, но сослать в дальнее имение под Саратовом; бедный Иван Николаевич, разумеется, покорился, и его гражданская жена, мать Попо и детей Ладомирских, вслед за ним устремилась…

Было тошно от мысли, что страна медленно сползает в какое-то болото, общество как будто бы замерло, недоумевая, растерялось и не понимает, к чему стремиться. Воронихину хорошо: он в работе и постройкой храма увековечит не только Павла, но и себя, попадет на скрижали истории. И папа при деле: предводитель дворянства Санкт-Петербурга, с удовольствием устраивает балы и приемы, помогает бедным художникам, будучи членом попечительского совета Академии художеств, продолжает собирать редкие полотна и книги… Трудится, как пчелка, и Гриша Строганов, редко унывает. Коля Новосильцев, выйдя в отставку, переехал в Лондон, слушает там лекции, повышает образование… А Попо? Может, пойти служить в армию? Но супруга против. Говорит, что видит его только статским, а война любая, даже справедливая, это все равно бойня, калечащая людей, и физически, и морально, не богоугодное дело. Аргументы возразить были, но в душе Попо сомневался сам, да и спорить с Софьюшкой не хотелось вовсе.

Он ее любил — нежно, пылко, совершенно иначе, чем Теруаз или Феклу, — с Соней было полное совпадение чувств и мыслей, устремлений, вкусов. Вроде медовый месяц у них длился по сию пору, и хотелось находиться все время рядом, обнимать, целовать, говорить какие-то ласковые, нежные слова, делать лишь приятное. И такой образ жизни не надоедал.

Нет, они, конечно, иногда спорили, но по мелочам. Ссоры кончались быстро — кто-то непременно делал первый шаг навстречу.

Сашка рос не по дням, а по часам, хорошо развивался умственно и к пяти годам знал стихи Державина, Ломоносова и Крылова, звонко пел и играл гаммы на клавесине.

В 1796-м родилась у них девочка, окрещенная Натальей, а спустя три года еще одна — Аделаида, но в семье ее чаще звали просто Аглаей. И Попо отдыхал дома от дворцовых глупостей, забавлялся с детьми и читал им сказки. Говорил жене: «Может быть, и нам перебраться в Лондон? Жить в нормальной среде, без российской дряни, без тревог за будущее детей?» Софья удивлялась: «Разве ты сможешь без России? Без отца? Без русского языка?» Да, не сможет. Приходилось терпеть, стиснув зубы.

В первый раз супруга спасла его от неверного шага по весне 1799 года: прискакав домой, Строганов-младший сообщил жене, что уходит все-таки в действующую армию.

— Как? Зачем? Куда? — обомлела дама.

— Император назначил Суворова командиром союзнических войск в Италии. Я поеду с ним.

— Погоди, погоди, — перебила его благоверная. — Почему Суворова? Он седой старик.

— Он такой старик, что любого молодого обставит.

— Хорошо, и с кем ты собираешься биться?

— Так с французами.

— С теми французами, на которых ты молишься?

Он надулся.

— Я молюсь на других французов. Я сторонник тех, кто боролся за Конституцию 93-го года. Ромм, Робеспьер, Дантон, Сен-Жюст — вот мои кумиры. Их, увы, нет, их давно убили, и теперешняя власть во Франции не имеет ничего общего с революцией. Им нужна большая война, чтоб отвлечь народ от экономических трудностей.

— Хорошо, — повторила Софья. — Эти французы никуда не годятся, допустим. Но кого ты собираешься защищать в таком случае? Австрияков, чье господство в Италии — притча во языцех? Итальянцы хотят жить самостоятельно — вот с кем надо объединяться. А не с Австрией против Франции или с Францией против Австрии.

Побежденный Попо развел руками:

— Итальянцы одни ничего не смогут.

— Значит, и ты оставь их в покое. У тебя семья, дети. Дел в России невпроворот, а Италия — не твоя забота.

Он остыл, смирился, но для вида поворчал, отступая: