Секретный террор Сталина. Исповедь резидента - Георгий Агабеков

Начальник восточного отдела ОГПУ и одновременно член ЦКК – Петерс кроме своей квартиры имеет несколько других, где содержит своих возлюбленных. Я помню, как-то об этом факте, ставшем мне известным, поделился с нач [альником] Пограничного управления Вележевым (бывшим на заграничной работе под фамилией Ведерников), возмущаясь поведением Петерса.

– Ты не хочешь понять закона целесообразности, ведь так, по крайней мере, Петерс теряет меньше времени на женщин, чем если бы он каждый раз искал их на улице. А время для крупных наших работников – это все, – ответил мне с усмешкой Ведерников.

Стоит ли приводить факты деяний всех начальников отделов? Не ясна ли картина морально разложившегося бюрократического аппарата, в котором «вожди» стараются еще сохранить звание «меча в руках пролетариата», а по существу уже ставшего орудием подавления трудящихся? Многие до того привыкли к своему положению привилегированных, что даже не замечают его. В распоряжении каждого из них автомобиль и секретарь, и этот секретарь обо всем заботится. Иногда целыми днями в сопровождении жены своего начальника мечется по магазинам и возвращается к вечеру с нагруженной продуктами, винами, материями машиной.

И все это без всякой оплаты, без денег. Да и какой председатель кооператива или магазина посмеет просить денег или отказать в чем-нибудь начальнику отдела всесильного ОГПУ, куда он может быть приведен каждую минуту как арестованный?

А ведь не только верхушка ОГПУ, но и верхушка всех советских министерств живут вот так, без денег, на всем готовом. Не отсюда ли то, что среди верхушки держится идея, что «мы уже вступили в царство социализма, где труд оплачивается по потребностям и где отпадает надобность денежного знака»?

Ибо на самом деле среди этой верхушки «социализм» в полном расцвете. Жри, сколько хочешь, и делай, что тебе вздумается, только ратуй за ЦК партии – «вот программа такого социализма».

Но ведь число этой верхушки всего несколько тысяч, а как же в остальной России? Остальные 160 миллионов живут впроголодь или голодают.

Таковы мои наблюдения за двухлетнее пребывание в Москве, и я не преминул сделать выводы при первой возможности. Я навсегда порвал с новым верхним десятком тысяч в СССР.

Шестичасовой рабочий день

Как обычно, в 9 часов утра я, поднявшись на лифте на четвертый этаж, вошел в комнату № 161, где я работал. В комнате из сотрудников находился только один Кеворкян; он, сидя за своим столом, внимательно читал «Правду». На каждом столе лежало по свежему номеру этой газеты, ибо каждый сотрудник обязан состоять подписчиком партийной газеты «Правда». Поздоровавшись с Кеворкяном, я занял свое место и, раскрыв газету, также углубился в чтение передовицы, которая является своего рода партийной директивой на текущий день.

– Пойдем завтракать, что ли? – спустя немного обратился ко мне Кеворкян. Он жил в маленькой комнатушке, где едва помещалась кровать, и не имел никаких приспособлений и посуды, чтобы позавтракать у себя, поэтому он приходил по утрам рано на службу с целью позавтракать в буфете.

– Принеси наши мешки, а потом пойдем, – ответил я, не отрываясь от чтения газеты.

Кеворкян ушел в канцелярию отдела и вскоре возвратился с двумя небольшими брезентовыми мешками. Каждый сотрудник ИНО имеет свой мешок, куда он укладывает по окончании занятий все свои бумаги. Незашитая сторона мешка имеет несколько петель, через которые продета стальная цепочка. Уложив бумаги, сотрудник запирает мешок секретным замком и сдает в канцелярию закордонной части. Утром он получает свой мешок обратно. Секрет замка известен только владельцу мешка и начальнику закордонной части, так что посторонний не сможет открыть мешок.

Следом за Кеворкяном вошла сотрудница моего сектора Вера Бортновская. Маленького роста, энергичная, живая брюнетка, она была всеобщей любимицей, ибо всегда старалась всем услужить и не болтала о том, что говорили между собой сотрудники. Несмотря на ее беспартийность, Вера пользовалась общим доверием, ибо очень давно служила в ОГПУ и вместе с тем была женой заместителя начальника Разведупра Ревсовета.

– Здравствуйте! – крикнула она нам, бросая сумочку и перчатки на свой стол. – Ты что же, Коля, не мог принести моего мешка, я всегда приношу твой, – обратилась она к Кеворкяну, увидев наши мешки.

– Не приставай ко мне с утра, Вера. Сама принесешь, не развалишься, – огрызнулся Кеворкян. – Ну, пойдем, что ли, я жрать хочу, – обратился он затем ко мне.

– Верочка, посиди в комнате, пока мы позавтракаем, – попросил я, бросая газету, и мы вышли с Кеворкяном.

Мы стали спускаться по узкой внутренней лестнице, ведущей на двор, где в одном из подвалов оборудован буфет для сотрудников.

Мы с Кеворкяном большие друзья. Он молод, но успел вступить в партию большевиков. В 1921 году был избран секретарем транспортного союза в Армении и в тот же год оказался в числе оппозиционеров и был исключен из партии. Оказавшись беспартийным, он продолжал интересоваться партийной работой и в 1924 году был вновь принят кандидатом в партию. Только в 1928 году после неоднократных экзаменов его восстановили в правах члена партии, и то благодаря его службе в ЧК. Как я упоминал, Кеворкян очень интересовался партийными вопросами и принимал близко к сердцу тот идейный разброд, который наблюдался среди вождей пролетариата в то время. По одним вопросам он был на стороне Троцкого, по другим Бухарина, и неоднократно его подмывало выступить на партийном собрании со своим мнением, но не решался, твердо зная, что вслед за выступлением последует опять исключение из партии и высылка. Со мной же он был откровенен и делился своими мыслями и сомнениями.

Мы проходили по внутреннему двору, разгороженному деревянным забором, у которого стоял часовой. За этим забором помещалась часть внутренней тюрьмы. Недалеко от часового стоял большой грузовик-ящик, окрашенный в черный цвет. Эту машину, когда она мчится по улицам Москвы, жители называют «черный ворон». Сейчас шофер возился с машиной. Видимо, чистил после ночной работы.

– Когда я вижу эту машину, меня дрожь берет, – сказал Кеворкян, обращаясь ко мне на армянском языке.

– Что, у тебя совесть нечиста? – спросил я. – Нечего дрожать, лучше привыкай. Тебе ведь не миновать внутреннего двора, – добавил я, смеясь.

Мы спустились в буфет, где была уже масса народу. Тут можно увидеть зеленую форму особого отдела или пограничной охраны, кое-где мелькают красные околыши сотрудников комендатуры. Много женщин и несколько человек в штатском. Это сотрудники иностранного отдела. Буфет – это маленький клуб сотрудников, который посещался охотнее, чем клуб ОГПУ на Большой Лубянке, ибо в буфете сотрудникам выдавались масло, яйца, хлеб, что в городе можно было достать с большим трудом.