Звезда конструктора-2 - Виталий Башун

Так, наверное, выпивоху, готового умереть ради последнего, гибельного, глотка вина, оттаскивают от кружки.

Через бесконечность времени состояние мое меняется с «очень-очень плохо» сначала на «очень плохо», потом на просто «плохо». Через некоторое время появляются редкие периоды, когда даже и… неплохо. Какое же это счастье, когда всего навсего ничего особо не болит, а просто побаливает, когда можно сказать, что чувствуешь себя ты неплохо.

Обычно не замечаешь – норма и норма. Подумаешь! Но все познается в сравнении и понимание приходит в тот момент, когда маятник состояния здоровья начинает раскачиваться. Хотя бы от «плохо» до «приемлемо». Вот тогда начинаешь ценить то, что имел раньше, но не обращал внимания, считая само собой разумеющимся.

В состоянии «приемлемо» стали слышны голоса. Некоторое время они были неразборчивы, но довольно скоро я стал понимать, о чем говорят и, главное, кто говорит.

Мои давние знакомые по снам – детишки эльфята – пыхтели, сопели, покрикивали друг на друга, спорили и периодически повторяли как заклинание:

– Папочка, только не умирай! Папочка, не умирай!

Надо же, подумалось мне, опять этот странный, очень реальный, сон. Это при моей-то ране?! Я не обольщался – без немедленной медицинской помощи никакое жреческое целительство при моих полностью истощенных запасах магической энергии и почти иссушенной ауре выжить мне не поможет. Никак. Несмотря ни на что, я все помнил – и захват генерала, и бой с его адъютанткой (удивительная девушка), и мощный взрыв, после которого нас бросило в объятия друг друга и даже, можно сказать, обручило одним осколком на двоих. Кроме прочего, я еще ощутил краем сознания, как словно наждаком по спине прошлась щебенка, обдирая гоблинский мундир, а в лицо плеснула кровь из раны девушки.

Что со мной теперь происходит – ни малейшего представления не имею. Разве что голоса, якобы, моих детей из неизвестно где и от кого. Я-то уж точно знаю, что ни с одной эльфийкой ни-ни. Да и, как понимаю, ни одна не стала бы связываться с чужой… хм… добычей. Правда, было один раз. С Альмилирой. Тоже в одном очень реальном сне. Но сон ведь не явь? Может быть это какое-то проявление эльфийской магии? Чуть что – и тут же эльфы сниться начинают. Напоминают о своем существовании. Дескать, вернись, блудный жених, так и быть, не больно накажем.

Сознание стало быстро проясняться и я, словно вживую, услышал разговор детей:

– Тащи еще одну! Видишь, эта совсем сухая.

– Вижу, – пыхтение и сопение. – Помоги! Тяжелая!

– Ага! Сока много! Стой!! А ты сказал лиане в сок лекарств для папы добавить?!

– Не-е-е-ет. Я забы-ы-ы-ыл, – хныканье и плач мальчика.

– Ну что ты такой весь недотепа?!

– Я не тепа! А у тебя… а у тебя… у тебя с животными хуже получается! Вот!

– Ну и что, – фырканье девочки. – Что толку от твоих животных? Если бы не лианы…

– А если бы волки его раны не зализывали…

– Все! Я сказала лиане. Она уже все сделала. Давай к руке папы шипом прислони…

– Знаю!

Чувствительность немного вернулась и мне показалось, будто лежу внутри стога ломкого сена или соломы. Мягко, уютно и немного щекотно.

Затем голоса слились с шепотом и шорохами леса, отдалились, затерялись, и я заснул. Уже просто заснул.

А проснулся… все так же на соломе, но явно другой, слежавшейся и уже далеко не мягкой. А уж атмосфе-е-е-ера… Чуть позже я понял в чем дело. Я снова в реальности, а она сурова и показывает мне свою неприглядную сторону. Судя по стонам и хрипам, запаху крови и естественных отправлений, я в палатке для раненых. Сначала удивился было – это как же гоблины четко сработали, что половину не половину, но треть моей команды переловили и почему-то за непрочную ткань поместили. Хотя если все ранены и неспособны передвигаться, то и замки, и стены, и решетки – не более чем дорогостоящие излишества. А тут еще и унизить противника можно, показав ему насколько тот жалок и недостоин даже легкого уважения.

Однако бред раненых на гоблинском убедил меня в том, что неведомые палачи так издеваются над собственными воинами. Интересно, за что их так. Хм. И похоже – меня приняли за одного из этих чем-то проштрафившихся бедолаг.

Я окунулся в самопроверку состояния организма и с удивлением осознал – не так уж все и плохо. Сквозная рана, которую я сам себе или с помощью жрецов-целителей заживлял бы неделю, не меньше, уже практически не беспокоила. Так. Тянула и саднила помаленьку. В остальном я был, можно сказать, полностью здоров, если бы не слабость. И еще. Я отчетливо чувствовал в своей крови множество мелких частиц, имеющих сродство с лесом. В чем оно заключалось конкретно, сказать не могу, но в памяти тут же всплывают заплаканные эльфийские детишки, опутывающие мое тело вьюнками и лианами. Перед самым засыпанием мне показалось, будто из этих плетей вырастают шипы, которые тут же впиваются в мое тело. Все же воспоминание было на грани сна и бодрствования, которое в свою очередь тоже, скорее всего, сон… В общем, снится мне сон, где я в этот раз не играю с эльфятами, а они играют со мной в доктора и больного. Причем больной – я, а доктора – они. И в этом сне я… засыпаю.

М-да. Может, мой разум отъехал куда подальше от мозга за разгадками Великих Эльфийских Лесов, да забыл дорогу назад? Вот и живу среди деревьев, кустов и лиан, а теперь даже в крови частицы Великого Леса ползают, как у себя дома. Не удивлюсь, если позеленею почище стопроцентного гоблина, пущу корни и начну расцветать на солнышке. Бутонами. Пахучими. Или вонючими, уж как получится. Осталось еще решить, что делать с листвой в зимний период? Хотя какие тут зимы? Не тридцать – тридцать пять делений от точки замерзания воды, а «всего лишь» двадцать пять – тридцать. Решено…хи-хи…буду вечнозеленым. Или лучше хвойным? На колючки никто с голым задом не полезет, рискуя ободрать важную деталь организма и экстерьера. И не с голым тоже. Интересно, а можно выбрать, какой именно древесиной быть? Или, как есть, оставаться дубом… стоеросовым.

Радует, что о собственной безопасности я даже в таком бредовом состоянии не забываю. Хоть что-то устойчивое в этом мире. Эдакий прочный якорь, впившийся лапами в ткань реальности.

Из самокопания меня вернула чужая, холодная и цепкая, рука, которая, как теперь вспомнилось, хваталась за меня с момента странного пробуждения. Может быть и раньше хваталась и мы уже давно так сцепившись лежим, но тогда я ничего не чувствовал. В моем сне этого факта не отмечается.

Из-за слабости с трудом повернул голову и справа от себя увидел девушку-адъютанта, мою противницу в бою и почти родню по совместно пробитому телу. Где-то людей связывают браслеты, где-то кольца, где-то бусы, а меня с гоблинкой связал зазубренный осколок металла, который, совсем некстати, продолжал торчать из раны в ее животе. Кто-то более-менее умело пытался перетянуть живот гоблинки бинтами и наложить мази, но делал это не очень старательно, прекрасно понимая мизерность шансов на выживание девушки.