Повелитель морей - Владимир Геннадьевич Поселягин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разброс у моей короткоствольной гаубицы на большом расстоянии, конечно, немалый, но и близкие накрытия выводят расчёты и орудия из строя. Вот я и решил с этих трёх батарей начать. Так и работал: вижу, откуда снаряды летят, в том направлении и бью. Так я отработал все три батареи, потратив одиннадцать фугасов. Решил, что хватит, и ещё две заставил замолчать, эти уже по нам работали.
Открыв кормовой люк, я выбрался на корму; танк в это время ещё раз грохнул, накрывая очередную цель. Увидев сержанта из комендантского взвода, обходившего в стороне часовых, я подозвал его, и когда он подбежал, наклонился, ухватив его за шею, и прокричал ему в ухо:
– Трёх немцев видел! У одного вроде рация, по подвалам переходили. В том провале видел.
Сержант кричать не стал, только молча кивнул и, забрав бойцов, убежал в ту сторону, куда я пальцем ткнул. Немцев мне Взор показал, эти суки, пока до штаба добрались, успели шестерых наших убить: четырёх подносчиков боеприпасов в ножи взяли, санитара и раненого, что самостоятельно шёл в тыл.
Я же перестал вести огонь и начал менять позицию. Пора, а то увлёкся и уже два десятка снарядов выпустил с одного места. Несколько новых позиций благодаря Взору, я себе уже подобрал. А пока двигался, бойцы взяли тех немцев, одного убили, двух живыми: командир разведки дивизии приказал, очень свежие языки нужны. При этом своих потеряли, ещё один ранен ножом: тёртые волчары, взять их было непросто.
Встав на новой позиции, я сделал пристрелочный выстрел по одному миномёту, больно уж он нашим мешал. Пришлось задрать ствол до предела, но накрыл, после чего продолжил работать по крупным батареям. Всего три фугаса выпустил, и раз – всё, все батареи, в том числе и среднего калибра, перестали вести огонь. Похоже, немцы решили, что их видит русский корректировщик, и пока его ищут, батареи спешно перекидывают на запасные позиции, такой убийственный огонь им явно не понравился.
Однако поставленную задачу я не выполнил. Можно говорить о полном накрытии, считай уничтожении, только пяти крупнокалиберных батарей и одного батальонного миномёта – вот и весь результат этой контрбатарейной стрельбы. С другой стороны, в городе стало неожиданно тихо, немцы не стреляли, только миномётные мины ещё хлопали, разрываясь, но редко.
Вернувшись к штабу, я доложил, что мы уничтожили пять тяжёлых батарей, разведка это подтверждает, и немцы сейчас перекидывают другие орудия на запасные позиции. Как только это будет сделано, разведка снова даст координаты. Ну а пока танк свободен, можно использовать при зачистке улиц. Так что меня направили к группам прорыва; наши снова готовились двинуть вперёд, и такой фактор, как танк, играет им на руку.
Отбив очередную воздушную атаку, я сбил двоих; парашют был только один, причём лётчик делал затяжной прыжок, собираясь открыть купол над домами: похоже, немцы отлично осведомлены о том, что их расстреливают с земли. В итоге он рухнул на крышу одного из домов уже мёртвым.
Ну а пока я зачищал улицы и дома, кидаясь на помощь то в одну сторону, то в другую, я подслушивал не только немецкие штабы, но и нашей дивизии. За мной плотно следили, каждый шаг и действие записывали и отправляли в Особый отдел армии. О том, что я накрыл немецкую артиллерию, тоже сообщили. Туда выслали самолёт, и лётчик, осмотревшись, подтвердил уничтожение батарей; там ещё дымы стояли, видимо, какую-то технику зацепил. Эта информация дошла до командира Особого отдела нашей дивизии, и он обсуждал её с подчинёнными.
Мои действия вызывали только одобрение, особисты признавали, что без моего танка мы бы задачу не выполнили, и называли меня затычкой к каждой бочке. Там ещё про дыры было, но про бочку мне больше понравилось. Ну а на уничтожение вражеских лётчиков решили закрыть глаза: идёт война, и это враг. В рапорте также было указано, что мой танк больше тысячи немцев уничтожил – подтверждено. Сильно занизили, там счёт давно за три тысячи перевалил.
Бои продолжались, район потихоньку освобождался, и к сумеркам мы закончили. Дивизия выполнила поставленную ей задачу, о чём командир дивизии доложил выше. Мы пока встали и стали выстраивать оборону. Я ещё трижды за день отъезжал за пополнением боекомплекта и дважды открывал огонь по артиллерии немцев. Если раньше немцы подозревали, что никаких корректировщиков нет и бьют по их орудиям на звук, то теперь они были уверены в этом на все сто.
В штабе пехотной дивизии это активно обсуждали и приказали выяснить, как русские это делают. А я ещё удивился, когда артиллерия у немцев заработала не вся, а всего три батареи среднего калибра по заявкам немецких войск. Я быстро одну накрыл, две сами замолчали. Потом еще одна заработала в другом месте, я её накрыл, и всё. Оказалось, они проверяли, звукач против них работает или нет. И расчёты последней батареи стреляли, дёргая за длинные верёвки, так что не пострадали, в отличие от орудий. Я, узнав об этом, со злости штаб дивизии накрыл; подвал глубокий, не завалил, но выходы обвалил, теперь откапываются. Зато вся штабная техника сгорела.
А перед темнотой им привели пленных бойцов нашей дивизии. Так немцы и узнали, кто ведёт огонь по их орудиям. Вообще-то они и так знали о моём наличии, именно мой танк был первоочередной целью для авиации, а теперь вот выяснили, кто по их артиллеристам бьёт, мешает работать.
Через восемь дней нас выводили из города, пришлось: пятьсот активных бойцов и командиров осталось, да и те почти все из тыловиков, которые постепенно заменяли бойцов на передовой. Нас сменила новенькая дивизия, вроде с Севера перекинули. Уцелевшие командиры, уже набравшие колоссальный опыт, вводили новичков в курс дела; для младшего командного состава выделили сержантов и бойцов из тех, что поопытнее. Более того, дивизия поделилась трофеями, у нас их было много, включая шесть самоходок. Боеприпасов, конечно, не
