Таежный гамбит - Юрий Достовалов

— Словно сказки какие-то рассказываешь, — дивился Острецов.

— Можешь не верить, — равнодушно бросил Файхо, — но это так. Спроси у тех, кто ходил со мной.

Они помолчали. Файхо с наслаждением пил чай из кипрея. Проглотил остатки, попросил Острецова:

— Когда наступать начнем, разрешишь мне кормить моего бога трупами белых?

— Что-о-о?! — у Острецова глаза на лоб полезли. Чего угодно можно было ждать от Файхо, но такого!

— Или ты хоронить врагов будешь? — не отставал парень.

— Да не буду я их хоронить, но… — растерялся Острецов.

— Тогда какая тебе разница, что с трупами будет?

— Да нет мне никакого дела до этих трупов! Чего ты привязался в конце-то концов? — вышел из себя Острецов.

— Значит, разрешаешь, — кивнул Файхо и вышел.

Оставшись один, Острецов подумал немного, а потом махнул рукой и решил: «Пусть делает, что хочет!»

Он только для острастки злился на Файхо, а в глубине души успел полюбить этого смышленого паренька. И готов был простить ему любую слабость.

5

Через неделю прибыли первые боеприпасы, подводы с продуктами и теплой одеждой. Опять пришли холода, но приказ есть приказ: бойцы готовились к новому наступлению. Через несколько дней Острецов ждал к себе отряд Струда, который пополнялся в Благовещенске и должен был подойти на соединение, усиленный артиллерией. Ее Острецов выпросил-таки у несговорчивых штабистов, мотивируя тем, что против Мизинова, имеющего на вооружении горные пушки, воевать просто так не получится. И вот скоро обещанные орудия должны были поступить Острецову вместе с полутора тысячами бойцов и двумя сотнями кавалерии.

Ожидая Струда, Острецов с Файхо квартировали в избе супругов Труфановых. Это были пожилой крестьянин со своей женой, женщиной болезненного вида, но невероятно доброй и гостеприимной. Как потом узнал Острецов, в прошлом году в боях с белыми под Хабаровском погибли оба их сына. Отец долго не рассказывал об этом, а когда заговорил, жена, всхлипнув, выбежала из комнаты. Труфановы кормили постояльцев на убой: утром жена готовила жареные блинчики с чаем, через час-полтора подавала жареное мясо и строганину, а еще через час звала к обеду, который, как правило, состоял из наваристого супа и огромного куска вареного мяса. Постояльцам было неловко, но отказаться не было никакой возможности: хозяйка могла обидеться. Так что, несмотря на сытость, они съедали предложенные порции полностью.

Наконец Струд явился. Острецов обнял его и осмотрел пополнение. Прекрасно укомплектованный полк хорошо вооруженных бойцов, двести всадников на крупных, сытых конях, батарея из трех орудий!

— Илмар Гунарович, ты прямо бог какой-то! — не удержался восторженный Острецов.

— Пришлось повоевать и настоять на своем, — скромно улыбнулся Струд. — Зато теперь можно и вперед, а, Степан Сергеевич?

— Непременно вперед, только вперед, дорогой ты мой! — он обнял Струда и пригласил в избу: — Пойдем диспозицию на выступление составим.

В жарко натопленной избе они скинули полушубки, сели за большой стол — хозяйка постелила чистую скатерть — и разложили перед собой карты и листы чистой бумаги.

— Задача такая, Илмар Гунарович, — начал Острецов. — С Мизиновым пора кончать. Готовится наступление на Хабаровск, и лишняя заноза в заднице нам сейчас совсем не нужна. А потому предлагаю следующее. Со своим отрядом снова пойдешь в обход. Ты ведь мастер обходных маневров, — улыбнулся Острецов. — Только нынче изменим маршрут. По горам тебя больше не пущу. Двинешь на запад, к Амуру, вдоль него выйдешь к озеру Эворон — туда, где Мизинов шел месяца два назад. И зайдешь ему в тыл. Чего-чего, а этого он, я убежден, никак не ожидает. Он думает, что его левый фланг и тыл надежно прикрыты молчановцами. Но Молчанов сейчас сам в аховом положении, да и конец ему через неделю-другую. Пушки оставишь мне. Как только выйдешь на место, свяжись со мной. Не удалось получить радиостанцию?

— Нет, Степан Сергеевич, — ответил Струд. — Их и на фронте недостаточно. У самого Блюхера на весь штаб только две Маркони[70].

— Понятно, — сокрушенно вздохнул Острецов. — Придется воевать по старинке. Значит, пошлешь ко мне гонца, а чтобы наверняка — двух гонцов, следом друг за дружкой, на случай, если перехватят. Проведешь на месте тщательную разведку. Знать о тебе Мизинов не должен. А ты внезапно ударишь ему в тыл. Понял?

— Понял, Степан Сергеевич. Когда выступать?

— Завтра на рассвете. А я дождусь еще одного крупного обоза с боеприпасами. Просил уже так — на удачу, прекрасно понимаю, что не дадут, скажут — добудете в бою. Ну да ладно. Выжду еще пару деньков, а там и ты поспеешь. Вот тогда и начнем, Илмар Гунарович! Славно начнем с тобой!

… Однако получилось все не совсем так, как предполагал Острецов. Мизинов не дал ему возможности выполнить свой так гладко задуманный сценарий. В тот день, когда Струд выступил в свой амурский поход, Мизинов собрал офицеров на срочное совещание. Спешность диктовалась тем, что конные разъезды Мизинова обнаружили в западных отрогах Чекундинского склона, возле Бурсинской часовни, что на реке Бере, крупный обоз красных с боеприпасами и одеждой, охраняемый лишь ротой красноармейцев. Это был тот самый обоз, дождаться которого Острецов и не предполагал, понимая, что все направлено под Хабаровск, для генерального наступления. Но боеприпасы были выделены, только не штабом фронта, а приказом Блюхера из запасов фронтового тыла, склады которого располагались в деревнях Красноярово и Мазаново севернее Благовещенска. Сообщение о выступлении обоза Острецову было выслано специальным нарочным, однако до адресата он не доехал. Лошадь споткнулась, при ее падении гонец сломал ногу и замерз в тайге. Следовательно, про этот обоз Острецов не знал ничего. Но узнали конники Мизинова, и генерал воспрянул от такой удачи, катившейся прямо в руки.

Было решено выделить на дело пластунов и забайкальцев. Взгромоздившись на коней по двое, казаки перевалили Чекундинский склон и быстро вышли к Бурсинской часовне. Дождавшись ночи, незаметно сняли обозных постовых, перерезали спящих красноармейцев и в целости и сохранности доставили обоз в отряд.

— Теперь наступать, Евгений Карлович, — сказал Мизинов Яблонскому. — Иначе все перемерзнем в холодной тайге. Перерезать железную дорогу, устраивать диверсии на коммуникациях. Острецов вряд ли предполагает, что в такие лютые морозы мы отважимся выступить. Но мы выступим. К тому же по сути перед нами лишь отряд Острецова, основные силы красных — вдоль железной дороги. А перерезать ее мы вполне в состоянии. Распорядитесь насчет оленьих упряжек, Евгений Карлович…