Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марина Цветаева
(1892–1941)Марина Ивановна Цветаева – поэтесса трагического склада, трагической судьбы. Романтик по строю души, она не принимала “организованного насилия” поэтических школ. Отвергая любую структуру, она признавала любую стихию: природу, язык… Темперамент, бунтарский дух, принципиальная независимость, откровенная страсть, стилистическое своеобразие делают поэзию Цветаевой масштабным явлением в истории русской литературы.
В 1922 году Цветаева эмигрировала, но тоска по родине заставила ее вернуться в Россию (1939). Однако аресты близких, одиночество, война, эвакуация превысили меру душевных сил поэтессы. В 1941 году в Елабуге она покончила с собой.
* * *Идешь, на меня похожий,Глаза устремляя вниз.Я их опускала – тоже!Прохожий, остановись!
Прочти – слепоты куринойИ маков набрав букет —Что звали меня МаринойИ сколько мне было лет.
Не думай, что здесь – могила,И я появлюсь, грозя…Я слишком сама любилаСмеяться, когда нельзя!
И кровь приливала к коже,И кудри мои вились…Я тоже была, прохожий!Прохожий, остановись!
Сорви себе стебель дикийИ ягоду ему вслед:Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет.
Но только не стой угрюмо,Главу опустив на грудь.Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь.
Как луч тебя освещает!Ты весь в золотой пыли…– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.
3 мая 1913 * * *Моим стихам, написанным так рано,Что и не знала я, что я – поэт,Сорвавшимся, как брызги из фонтана,Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,В святилище, где сон и фимиам,Моим стихам о юности и смерти,– Нечитанным стихам! —
Разбросанным в пыли по магазинам,Где их никто не брал и не берет,Моим стихам, как драгоценным винам,Настанет свой черед.
Май 1913 * * *Уж сколько их упало в бездну,Разверзстую вдали!Настанет день, когда и я исчезнуС поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,Сияло и рвалось:И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,С забывчивостью дня.И будет все – как будто бы под небомИ не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,И так недолго злой,Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,И колокол в селе…– Меня, такой живой и настоящейНа ласковой земле!
К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,Чужие и свои?! —Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:За правду да и нет,За то, что мне так часто – слишком грустноИ только двадцать лет,
За то, что мне – прямая неизбежность —Прощение обид,За всю мою безудержную нежностьИ слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,За правду, за игру…– Послушайте! – еще меня любитеЗа то, что я умру.
8 декабря 1913 БабушкеПродолговатый и твердый овал,Черного платья раструбы…Юная бабушка, кто целовалВаши надменные губы?
Руки, которые в залах дворцаВальсы Шопена играли…По сторонам ледяного лицаВолосы в виде спирали.
Темный, прямой и взыскательный взгляд.Взгляд, к обороне готовый.Юные женщины так не глядят.Юная бабушка, кто вы?
Сколько возможностей вы унесли,И невозможностей – сколько? —В ненасытимую прорву земли,Двадцатилетняя полька![507]
День был невинен, и ветер был свеж.Темные звезды погасли.– Бабушка! – Этот жестокий мятежВ сердце моем – не от вас ли?..
4 сентября 1914 Из ЦИКЛА “П. Э.”[508] 6Осыпались листья над Вашей могилой,И пахнет зимой.Послушайте, мертвый, послушаете, милый:Вы все-таки мой!
Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной!Луна высока.Мой – так несомненно и так непреложно,Как эта рука.
Опять с узелком подойду утром раноК больничным дверям.Вы просто уехали в жаркие страны,К великим морям.
Я Вас целовала! Я Вам колдовала!Смеюсь над загробною тьмой!Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала —Домой.
Пусть листья осыпались, смыты и стертыНа траурных лентах слова.И, если для целого мира Вы мертвый, —Я тоже мертва.
Я вижу, я чувствую, – чую Вас всюду!– Что ленты от Ваших венков! —Я Вас не забыла и Вас не забудуВо веки веков!
Таких обещаний я знаю бесцельность,Я знаю тщету.– Письмо в бесконечность. – Письмов беспредельность. —Письмо в пустоту.
4 октября 1914 Из цикла “Подруга"[509] 2Под лаской плюшевого пледаВчерашний вызываю сон.Что это было? – Чья победа?Кто побежден?
Всё передумываю снова,Всем перемучиваюсь вновь.В том, для чего не знаю слова,Была ль любовь?
Кто был охотник? Кто – добыча?Всё дьявольски-наоборот!Что понял, длительно мурлыча,Сибирский кот?
В том поединке своеволийКто, в чьей руке был только мяч?Чье сердце – Ваше ли, мое ли —Летело вскачь?
И все-таки – что ж это было?Чего так хочется и жаль?Так и не знаю: победила ль?Побеждена ль?
23 октября 1914 15Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать – куда Вам путьИ где пристанище.
Я вижу: мачта корабля,И Вы – на палубе…Вы – в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе…
Вечерние поля в росе,Над ними – вороны…– Благословляю Вас на всеЧетыре стороны!
3 мая 1915 * * *Мне нравится, что Вы больны не мной,[510]Мне нравится, что я больна не Вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной —Распущенной – и не играть словами,И не краснеть удушливой волной,Слегка соприкоснувшись рукавами.
Мне нравится еще, что Вы при мнеСпокойно обнимаете другую,Не прочите мне в адовом огнеГореть за то, что я не Вас целую.Что имя нежное мое, мой нежный, неУпоминаете ни днем ни ночью – всуе…Что никогда в церковной тишинеНе пропоют над нами: аллилуйя!
Спасибо Вам и сердцем и рукойЗа то, что Вы меня – не зная сами! —Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами,За наши не-гулянья под луной.За солнце, не у нас над головами, —За то, что Вы больны – увы! – не мной,За то, что я больна – увы! – не Вами!
3 мая 1915 Из цикла “Стихи к Блоку" 1Имя твое – птица в руке,Имя твое – льдинка на языке.Одно единственное движенье губ,Имя твое – пять букв.Мячик, пойманный на лету,Серебряный бубенец во рту.
Камень, кинутый в тихий пруд,Всхлипнет так, как тебя зовут.В легком щелканье ночных копытГромкое имя твое гремит.И назовет его нам в високЗвонко щелкающий курок.
Имя твое – ах, нельзя! —Имя твое – поцелуй в глаза,В нежную стужу недвижных век,Имя твое – поцелуй в снег.Ключевой, ледяной, голубой глоток.С именем твоим – сон глубок.
15 апреля 1916 15Без зова, без слова, —Как кровельщик падает с крыш.А может быть, сноваПришел, – в колыбели лежишь?
Горишь и не меркнешь,Светильник немногих недель…Какая из смертныхКачает твою колыбель?
Блаженная тяжесть!Пророческий певчий камыш!О, кто мне расскажет,В какой колыбели лежишь?
“Покамест не продан!” —Лишь с ревностью этой в умеВеликим обходомПойду по российской земле.
Полночные страныПройду из конца и в конец.Где рот-его-рана,Очей синеватый свинец?
Схватить его! Крепче!Любить и любить его лишь!О, кто мне нашепчет,В какой колыбели лежишь?
Жемчужные зерна,Кисейная сонная сень.Не лавром, а терном —Чепца острозубая тень.
Не полог, а птицаРаскрыла два белых крыла!– И снова родиться,Чтоб снова метель замела?!
Рвануть его! Выше!Держать! Не отдать его лишь!О, кто мне надышит,В какой колыбели лежишь?
А может быть, ложенМой подвиг, и даром – труды.Как в землю положен,Быть может, – проспишь до трубы.
Огромную впалостьВисков твоих – вижу опять.Такую усталость —Ее и трубой не поднять!
Державная пажить,Надежная, ржавая тишь.Мне сторож покажет,В какой колыбели лежишь.
22 ноября 1921 Из цикла “Стихи о Москве” 9Красною кистьюРябина зажглась.Падали листья.Я родилась.
Спорили сотниКолоколов.День был субботний:Иоанн Богослов.
Мне и донынеХочется грызтьЖаркой рябиныГорькую кисть.
16 августа 1916 Из цикла “Бессонница" 10Вот опять окно,Где опять не спят.Может – пьют вино,Может – так сидят.Или просто – рукНе разнимут двое.В каждом доме, друг,Есть окно такое.
Крик разлук и встреч —Ты, окно в ночи!Может – сотни свеч,Может – три свечи…Нет и нет умуМоему – покоя.И в моем домуЗавелось такое.
Помолись, дружок, за бессонный дом,За окно с огнем!
23 декабря 1916 Две песни 2Вчера еще в глаза глядел,А нынче – все косится в сторону!Вчера еще до птиц сидел, —Все жаворонки нынче – вороны!
Я глупая, а ты умен,Живой, а я остолбенелая.О вопль женщин всех времен:“Мой милый, что тебе я сделала?!”
И слезы ей – вода, и кровь —Вода, – в крови, в слезах умылася!Не мать, а мачеха – Любовь:Не ждите ни суда, ни милости.
Увозят милых корабли,Уводит их дорога белая…И стон стоит вдоль всей земли:“Мой милый, что тебе я сделала?”
Вчера еще – в ногах лежал!Равнял с Китайскою державою!Враз обе рученьки разжал, —Жизнь выпала – копейкой ржавою!
Детоубийцей на судуСтою – немилая, несмелая.Я и в аду тебе скажу:“Мой милый, что тебе я сделала?”
Спрошу я стул, спрошу кровать:“За что, за что терплю и бедствую?”“Отцеловал – колесовать:Другую целовать”, – ответствуют.
Жить приучил в самом огне,Сам бросил – в степь заледенелую!Вот что ты, милый, сделал мне!Мой милый, что тебе – я сделала?
Всё ведаю – не прекословь!Вновь зрячая – уж не любовница!Где отступается Любовь,Там подступает Смерть-садовница.
Само – что дерево трясти! —В срок яблоко спадает спелое…– За всё, за всё меня прости,Мой милый, – что тебе я сделала!
14 июня 1920 * * *Тоска по родине! ДавноРазоблаченная морока!Мне совершенно все равно —Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домойБрести с кошелкою базарнойВ дом, и не знающий, что – мой,Как госпиталь или казарма.
Мне все равно, каких средиЛиц – ощетиниваться пленнымЛьвом, из какой людской средыБыть вытесненной – непременно —
В себя, в единоличье чувств.Камчатским медведём без льдины —Гд е не ужиться (и не тщусь!),Гд е унижаться – мне едино.
Не обольщусь и языкомРодным, его призывом млечным.Мне безразлично – на какомНепонимаемой быть встречным!
(Читателем, газетных тоннГлотателем, доильцем сплетен…)Двадцатого столетья – он,А я – до всякого столетья!
Остолбеневши, как бревно,Оставшееся от аллеи,Мне все – равны, мне всё – равно,И, может быть, всего равнее —
Роднее бывшее – всего.Все признаки с меня, все меты,Все даты – как рукой сняло:Душа, родившаяся – где-то.
Так край меня не уберегМой, что и самый зоркий сыщикВдоль всей души, всей – поперек!Родимого пятна не сыщет!
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,И всё – равно, и всё – едино.Но если по дороге – кустВстает, особенно – рябина…
3 мая 1934О сборнике
