Четвертый год - Артем Каменистый

Интересно было одно – на двадцать километров в округе это было единственное место, где можно без малейших проблем спуститься к реке или подняться от нее. Будь ты пеший, или конный, или даже на телеге едешь – разницы нет. Об этом знали все: северяне, хайты и восточники. Каждый четвертый год здесь высаживались отряды нелюдей, и каждый раз они шли вперед по древней дороге. Так было всегда до этого года – сейчас враг человечества ушел в сторону, остановился под маленькой крепостью северян. Наскоки отрядов союзников тому виной или желание пограбить край – неизвестно. Но одно осталось неизменным – подмога и снабжение, как обычно, осуществлялись тем же старым путем.

Монах стоял на краю речного обрыва. Он не знал, что два дня назад на этом самом месте стоял Макс, осыпая врага оскорблениями и стрелами. Просто местечко очень удобное для наблюдения, вот и выбрал его.

Внизу хайты загружали галеру. Загружали пленниками. Диктатор знал, что это его люди – других в округе не было. И он видел, что пленников очень мало – здешняя местность небогата на поселения, это граница Севера. Скорее всего, галера стояла здесь уже не первый час, вбирая в свой трюм жалкие порции живой добычи. Как загрузится полностью, пойдет на запад, и сгинут люди в Хайтане бесследно. Если, конечно, никто этому не помешает.

В полукилометре от берега на якоре стоял вражеский крейсер. Очевидно, для охраны от нападений флотилии южан. Хайты знали о боевых возможностях людских суденышек и на маневры «Варяга», крутящегося в километре от места погрузки, внимания не обращали. Понимали, что догнать не смогут, а пока будут гоняться, нагрянет второй корабль и устроит на берегу огненный армагеддон.

Обернувшись, Монах поднял руку, опустил, указал на берег. Кшарги торопливо натянули луки, подскочили к краю обрыва. Внизу завыли раненые хайты – стрелять кшарги умели, причем стреляли не только метко, но и быстро. Со стороны лощины, рассекавшей берег, послышались яростные крики и звон металла. Это спускались всадники восточников, вырезая по пути все живое. Врагов здесь было не более полутора сотен, причем многие из них ранены или инвалиды. Простые тыловики – легкая добыча для конных вояк.

Конница королевств вынеслась на пляж, с гиканьем начала рубить навесы и драпающих триллов. Хайты успели неплохо обосноваться, даже пару хижин поставили тростниковых и причал. Теперь все это надо быстрее разрушить. Пара всадников на глазах Монаха прямо по причалу проскакала на палубу галеры и начала вырезать малочисленную команду.

Поднеся к губам медный горн, Монах подал двойной короткий сигнал, приказывая отступать. Враг разбит наголову, пленные освобождены, галеру уже поджигают. Победа маленькая, но боевой дух поднять способна, так что надо поспешить отойти, пока не вступил в дело крейсер хайтов. Северяне с такими кораблями уже сталкивались и знали, что опустить боевой дух в минус такой корабль способен за пять минут.

Как бы прочитав мысли диктатора, крейсер ожил – на носу сверкнула вспышка. Снаряд прошелестел над рекой, звонко шлепнулся в плотную глину обрыва. Дисциплинированные северяне уже втягивались в ложбину, таща за собой освобожденных пленников, а вот с восточниками дело обстояло похуже. Многие продолжали гарцевать по берегу, разрушая остатки построек врага, другие спешились и шарили среди трупов в поисках полезных вещей. Глупейшее мародерство – ничего ценного хайты с собой не носят.

Второй снаряд упал на пляж, со звоном разлетелся, выбросив фонтан горящих брызг. Обожженный рыцарь завопил, нахлестывая лошадь, погнал прочь. До остальных тоже дошло, что надо убираться. Бросив валять дурака, восточники ринулись прочь с такой прытью, что наверняка достигнут леса раньше союзников.

Крейсер тем временем развернулся бортом к берегу, ударил из двух орудий сразу. Снаряды упали за пределом поля зрения Монаха, где-то в ложбине, скорее всего на ее склонах. Криков не слышно, видимо, никто не пострадал.

Дело сделано: можно возвращаться в лагерь и хоть немного поспать. Завтра землянам и их союзникам предстоит хорошо поработать. Хайтам наверняка не понравится, что их отрезали от реки, и они все силы приложат, чтобы исправить положение.

Трудный будет денек.

Отец Литали, Аэргон, выглядел лет на пятьдесят с хвостиком, хотя сама девушка рассказывала, что ему всего сорок с небольшим. В жизни ему пришлось пережить немало тягот, вот и сказывается. Невысокий, но вид производит внушительный – какой-то основательно коренастый. Жира нет и в помине, а мышцы точно недряблые – будто у атлета. Лишь лицо обогнало возраст – морщины словно каньоны, волнистые, длинные волосы крепко посеребрила седина, спутанную короткую бороду и вислые усы тоже не пощадила. А глаза и вовсе как у старого, повидавшего жизнь мудреца, – вся тоска и вся вечность мира откроются тому, кто в них взглянет. Такой взгляд бывает у откормленной кошки, пытающейся выклянчить у хозяев деликатес и всем своим видом старающейся показать, какая же она несчастная.

Кабан лежал бревном, не подавая признаков жизни. Аэргон приподнял ему веки, заглянул в глаза. Зачем-то потрогал губы и, обернувшись к Максу, пояснил:

– Я еще день могу держать его под маковым отваром. Но потом уже будет нельзя, иначе он без этого отвара не сможет защитить свою душу от демонов тьмы.

– А если его не держать в состоянии сна?

– Для него опасно движение. Он должен лежать. Лежать тихо. У него очень плохая рана, и в рану попала грязь. А грязь всегда вызывает гной. Я держу рану открытой и вставляю в нее жгуты полотняника, пропитанные отваром тумы. По ним гной и застоявшаяся сукровица вытекают наружу. Когда рана очистится от скверны полностью, я сдвину ее края и закреплю серебряными скрепами. Это не позволит демонам и зловредным духам влезть в его грудь и поможет ране быстрее затянуться. Только после этого я скрепы вытащу. Но пока что он горит огнем и сукровица у него с гноем. Нельзя ему двигаться – жгуты полотняника не должны шевелиться в ране.

– Он смирный, шевелиться не будет.

– Нет, сир Макс, будет. В маковом сне человек подобен мертвецу, а вот в обычном он уже жив и не может за собой следить. Повернется неловко и впустит духов. Рана плохая у него… Связать его придется, иначе еще хуже может быть.

– Раз надо, то свяжем – он не обидится.

Дверь в каморку распахнулась, заглянул взволнованный боец:

– Макс, Гена срочно зовет тебя на западную стену. Там ты нужен.

– Иду.

В дверях, повернувшись к Аэргону, Макс напоследок сказал:

– Если для того, чтобы он выкарабкался, потребуется его приколотить гвоздями к лежанке, я лично принесу молоток. Делайте все, что считаете нужным, лишь бы он выжил.