Тотальная война - Олег Маркеев

На следующий день Ашот вошел в партком Спецмонтажстроя и положил на стол партбилет. И вышел сначала из кабинета, увешанного портретами вождей, а потом через проходную — на улицу.

На следующий день он остался один. Жена взяла чемоданы, упакованные для поездки в Женеву, и переехала к родителям. Детей у них не было, развели быстро.

Но партия загладила невольный грех, разрешив кооперативы. Ашот Михайлович ушел в работу, как некоторые уходят в запой. Все, что он умел делать, — это строить. И строил, пока все разрушали, приватизировали и растаскивали.

С первым миллионом пришел вопрос: а зачем живу? Судьба благосклонна к страстостерпцам. Когда уже нет сил терпеть, она посылает им тех, ради кого стоит жить дальше. Случайно встретил на улице молодую женщину, ведущую за руку девочку-егозу. У обоих были иссиня-черные брови и глаза, какие бывают только у женщин Армении. Ашот пошел следом. Догнал. И с тех пор они не разлучались.

Максимов смотрел на Ашота Матоянца, чувствуя, что и ему нет необходимости представляться. Ашот не выглядел человеком, способным к спонтанным поступкам. Какими бы неожиданными ни казались его действия окружающим, для самого Ашота они были результатом тщательного расчета и долгих тяжелых размышлений.

— Вы — Максимов, не так ли?

— Да. — Максимов отложил газету. — Простите, с кем имею честь?

— Ашот Матоянц. Отчим Карины.

— Очень приятно.

Ни Максимов, ни Матоянц не протянули руки.

«Значит, предстоят серьезные разборы», — подумал Максимов.

В холле сразу же нашлись двое, явно телоохранительных габаритов.

— Ваши? — указал глазами на них Максимов.

— Да. Вас это тревожит?

— Ни коим образом.

— А меня тревожит судьба Карины, — перешел в наступление Матоянц.

— И мне она небезразлична.

— Значит, мы по-разному видим ее будущее.

— Что же удивительного, мы же люди разного круга, — мягко указал Максимов.

Матоянц полез в карман. Достал золотой портсигар. Впрочем, не вычурный и тяжелый, а тонкой старой работы.

— Курите? — поинтересовался он.

— Благодарю, предпочитаю свои.

Матоянц закурил. Сел, закинув ногу на ногу. Прощупал Максимова взглядом, как тычут ножом в прожарившегося барашка, определяя, пора ли подавать на стол.

— Как вы догадались, я о вас многое знаю. Не все. Но достаточно.

Максимов выжидающе промолчал.

— Будь вы охотником за невестами, озабоченным дегенератом или нечесаным неформалом, типа тех, с кем раньше водилась Карина, разговор был бы другим. Вы, надеюсь, понимаете?

— Безусловно, — согласился Максимов. — Как и отдаю себе отчет в том, что беседую с авторитетным и влиятельным человеком, который не унизится до необдуманного поступка.

Матоянц по-новому посмотрел на Максимова.

— Что ж, это похоже на то, что мне о вас говорили. — Он не стал уточнять, кто и что именно говорил. — Карина сейчас поедет домой, — заявил он. — И вы о ней забудете.

— Первое вполне вероятно, второе невозможно, — ответил Максимов.

Ашот Михайлович покраснел до кончиков ушей. Тяжело засопел. Краска медленно схлынула с лица.

— У вас с ней серьезно? — с явным усилием произнес он.

— Да. Серьезно и взаимно.

— Карина через неделю уезжает учиться во Францию. Учебу в университете я уже проплатил. Все бумаги оформили, пока эту девчонку черти носили неизвестно где.

— Она ездила хоронить отца. В Гамбург. Я ее сопровождал. Извините, что Карина не поставила вас в известность. У нее были свои резоны, мне непонятные, но тем не менее я посчитал себя не в праве настаивать и тем самым вмешиваться в ваши семейные отношения.

Ашот Михайлович сузил глаза. С видимым усилием заставил себя расслабиться.

— Все, вопрос закрыт, — сказал он, откидываясь на подушку. — Теперь займемся вами, Максим. Насколько я знаю, вы собираетесь в экспедицию?

— Ваша осведомленность делает вам честь, — улыбнулся Максимов.

— Моя осведомленность стоит денег, только и всего. Невелика честь гонять охранников по всему городу и заставлять их следить за дочкой! Впрочем, не первый раз, чтобы вы знали. Да бог с ней. Речь о вас. Итак, экспедиция. Она стоит денег. — Ашот Михайлович стряхнул столбик пепла в пепельницу. — Сколько?

— Вы предлагаете мне деньги за то, что я оставляю Карину в покое?

— Именно. Но можете потратить их на экспедицию. Я предпочитаю покупать людей, а не стрелять в них. Смерть порождает проблемы, а деньги их решают. Двадцать пять тысяч вас устроят?

— Мне нужен самолет до Душанбе. Срочно.

Ашот Михайлович повел бровью.

— Как срочно?

— Вылет — завтра утром.

Новая порция пепла упала в пепельницу.

— Минус пятнадцать тысяч от суммы договора, — произнес он тоном бизнесмена.

— Согласен, — кивнул Максимов.

— Вы отдаете себе отчет, что через минуту опротестовать сделку не сможете?

— Безусловно. Как и вы.

— Я-то за свои слова привык отвечать.

Ашот Михайлович вскинул руку. По его сигналу один из телохранителей с грацией танка двинулся к дивану. Склонился над хозяином, одновременно вперив взгляд в Максимова.

Выпрямился с ничего не выражающим лицом, сунул руку во внутренний карман пиджака. Скользящим движением, прикрыв ладонью, опустил в подставленную руку хозяина плоский сверток.

Ашот Михайлович протянул Максимову деньги.

— Здесь пятнадцать тысяч. Пять передадите командиру экипажа на летном поле.

Максимов принял конверт, сунул в карман.

— Вот телефон командира. — Матоянц написал номер на обороте визитки. — Позвоните немедленно. Им надо подготовиться. Еще просьбы будут?

— Да, одна.

На лице Ашота Михайловича отразилось нескрываемое торжество.

— Какая? — процедил он.

— Берегите Карину. Теперь вы за нее отвечаете.

Ашот Михайлович внимательно посмотрел на Максимова.

— Я подумал, вы хотите попросить не ставить в известность Карину.

— А я знал, что вы так подумаете.

Ашот Михайлович встал вслед за Максимовым. Ростом он оказался ниже Максимова, что, однако, не бросалось в глаза из-за властного облика.

Неожиданно для Максимова он протянул руку.

— Моя информация о вас оказалась не полной, — произнес он. — Вернетесь, дайте о себе знать. Есть смысл сотрудничать дальше.

Он развернулся и, ступая, как Наполеон, идя вдоль шеренги гвардии, двинулся к выходу.

Глава двадцать девятая. «Не пей вина, Гертруда!»

Странник

Максимов пошел навстречу Эрике и Леону, вышедшим из лифта.

— Вот и мы! — Эрика ослепила его улыбкой. — А где Карина?

— Ей пришлось срочно уехать. Какие-то семейные проблемы, — ответил Максимов.

На лице Эрики появилось выражение, какое бывает у спортсмена, поднявшегося на высшую ступеньку пьедестала.

— Очень жаль. Карина чудесная девушка. Мы так мило с ней поболтали. — Она непринужденно взяла Максимова под руку. — Ты покажешь мне Москву, Максим?

— А ты разве раньше не бывала в Москве?

— Один раз, года два назад. Мой двоюродный дядя служит в посольстве. То, что он мне показал, мне не понравилось. Такое ощущение, что не уезжала из Европы. Москва становится интернациональным городом, ты не находишь?

— К сожалению, скорее Сингапуром, чем столицей страны.

— О? Ты такой патриот!

— К своему несчастью. Мой патриотизм — фантомные боли в ампутированной конечности.

Сквозь предупредительно разъехавшиеся в стороны стеклянные двери он вышли на улицу. В ранних из-за пасмурного неба сумерках светились неоновые огни, размытые висевшей в воздухе моросью.

— Погодка — займи, но выпей, — пробормотал Максимов, поднимая воротник куртки.

— Не понял? — спросил Леон.

— Сейчас все поймешь, — пообещал Максимов. Указал на шпиль здания МИДа. — Нам туда.

Бар «Джон Булль» посещают банковские клерки и удачливые менеджеры оптовых компаний. В «Макдональдсе» жуют снобы с тонким кошельком, продвинутые школьники и мамаши, в награду за хорошее поведение премирующие невоспитанных чад булкой с котлетой и стаканом шипучки. Нормальный русский человек в закусочную, где не наливают водки, не пойдет. Нормальные люди набились в стекляшку у метро. Там было тепло, пьяно и душевно. Но с иностранцем в столь специфическое заведение не пойдешь. Максимов забраковал арбатские суше, баварские, итальянские и турецкие ресторанчики за их суррогатную иностранность. Выбрал «Елки-палки». Сытно, вкусно, относительно недорого и стиль «а-ля рюс» не так уж вызывающ.

— А здесь мило, — выставила оценку Эрика. — Только не пойму, зачем в зале телега?

— Приспособили под шведский стол для закусок, — объяснил Максимов. — С водкой, родная, не тяни. С нее, проклятой, и начнем, — по-русски обратился он к официантке в рубашке с петухами.