Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Елисеева

Однако это не значило, что правительство вовсе отказывалось рассматривать жалобы. Указ требовал: «…дабы никто ее императорскому величеству в собственные руки мимо учрежденных на то правительством и определенных особо для того персон челобитен подавать отнюдь не отваживался»[529]. Этот запрет не помешал расследованию в 1768 году дела помещицы-изуверки Салтычихи на основании жалобы ее крепостных.

Вряд ли стоит представлять себе отмену крепостного права как одномоментный акт, осуществленный в 1861 году. В реальности это был длительный и поэтапный процесс, занявший столетие. Каждый следующий за Екатериной император вносил свою лепту. Указ Павла I 1797 года о трехдневной барщине до известной степени спорен. Хозяйство разных регионов страны сильно различалось, и если на Украине с ее прекрасной землей барщина занимала почти всю неделю, а некоторые владельцы вовсе отнимали у крестьян наделы, переводя их на месячину, то в Нечерноземье целые села, оставив хлебопашество, занимались промыслами и платили барину оброк. Тем не менее само направление мысли монарха клонилось к ограничению власти дворян над крестьянами. К этому же стремился и Александр I — любимый внук Екатерины, на которого венценосная бабка возлагала большие надежды. «Будьте мягки, человеколюбивы, доступны, сострадательны и либеральны, — писала она ему в наставлениях. — Ваше величие да не препятствует вам добродушно снисходить к малым людям и ставить себя в их положение так, чтобы эта доброта не умаляла ни вашей власти, ни их почтения»[530]. В наследство «господину Александру» вместе со специально написанными для него «Азбукой» и сказками Екатерина оставила дальнейшее разрешение крестьянского вопроса.

К сожалению, ему удалось сделать сравнительно немного. По «Указу о вольных хлебопашцах» 1803 года, разрешавшему помещикам отпускать крестьян за выкуп, свободу получило менее одного процента крепостных. Зато значительное число государственных крестьян оказалось продано частным владельцам, чтобы пополнить казну в условиях Наполеоновских войн. Освобождение эстляндских и лифляндских крестьян в 1816–1819 годах, согласно желанию их владельцев, вылилось в разорение и сгон людей с земли. Тогда же обращение дворян Санкт-Петербургской губернии к императору с просьбой повторить эстляндский опыт в столичном регионе было весьма резко отклонено. Адрес, подписанный представителями лучших фамилий, поднес государю командир Гвардейского корпуса генерал И. В. Васильчиков. Их разговор способен был охладить самые пылкие головы сторонников реформ. Император спросил у гостя: «Кому, по-вашему… принадлежит законодательная власть в России?» Оторопевший генерал отвечал: «Без сомнения, Вашему Императорскому Величеству, как самодержцу». — «Так предоставьте же мне издавать те законы, которые я считаю наиболее полезными для моих подданных», — повысив голос, бросил Александр[531]. Эта история заставляет ряд исследователей сомневаться в реальности часто декларируемого императором желания освободить крестьян. На наш взгляд, речь может идти лишь о боязни дворянской инициативы, но не об отказе Александра от линии в целом.

Вторым этапом реформы следует считать мероприятия Николая I. Перед самым их началом, в 1834 году, генерал-губернатор Крыма граф М. С. Воронцов писал А. X. Бенкендорфу для передачи императору: «Государь… не может без страха предстать перед Божьим судом, если оставит страну в 50 миллионов] душ, не улучшив общественного положения этих миллионов, и если будут еще продолжать, как делается это теперь, продавать, иногда в интересах казны, мужчин, женщин, детей без земли и как жалкий скот… Екатерина хотела уничтожить это страшное злоупотребление, но ей помешали старые колпаки и старухи ее двора. Но теперь… он не позволит глупцам и мерзавцам удержать себя»[532].

С середины 30-х годов XIX века начинался выкуп частновладельческих крестьян с землей на средства казны и перевод их в категорию государственных. Благодаря этому численность крепостных удалось снизить с половины до трети. Император считал невозможным освобождение крестьян без земли, ибо это только порождало нищету. В разговорах он ссылался на опыт Екатерины II, действовавшей твердо и осторожно, не позволяя друзьям-просветителям подталкивать себя к необдуманным шагам: «Философы не научат царствовать. Моя бабка была умнее всех этих краснобаев в тех случаях, когда она слушалась своего сердца и здравого смысла. Они советовали освободить крестьян без наделов, это — безумие»[533].

В 1827 году Николай I вторично прекратил практику приписки крестьян к заводам, возобновившуюся при Александре I из-за военных нужд. Через год было существенно ограничено право помещиков ссылать крестьян в Сибирь (этого требовала и экономическая ситуация — заселение присоединенных при Екатерине II регионов в Новороссии и Крыму закончилось). В 1833 году хозяевам законодательно запретили продавать крестьян в розницу, то есть без семей, а также дарить или отдавать за долги. В 1845–1846 годах система наказаний крестьян изымается из рук помещиков и переходит в ведение правительства, что существенно снизило личный произвол барина по отношению к холопу. Так Николаю I удалось избавиться от наиболее одиозных черт крепостного уклада.

Критик николаевского царствования с либеральных позиций Н. В. Шелгунов иронично писал в начале 60-х годов XIX века: «Николай I каждый год начинал освобождение крестьян»[534]. Но в том-то и дело, что без этих шагов, дробных и подготовительных, невозможно было совершить коренной переворот всего строя жизни. Принимая делегацию смоленских дворян, государь прямо сказал им: «Я не понимаю, каким образом человек сделался вещью, и не могу себе объяснить этого иначе как хитростью и обманом, с одной стороны, и невежеством — с другой»[535]. О том, что император сознавал трудность и длительность работы, свидетельствуют его слова в разговоре с ближайшим сподвижником в крестьянском вопросе П. Д. Киселевым: «В 1834 году…Николай Павлович, при вечернем разговоре, изволил мне сказать, что, занимаясь подготовлением труднейших дел, которые могут пасть на наследника, он признает необходимейшим преобразование крепостного права, которое в настоящем его положении более оставаться не может… „Помогай мне в деле, которое я почитаю должным передать сыну с возможным облегчением при исполнении“»[536].

В 1835 году император создал тайный комитет по крестьянскому вопросу, наметивший общий порядок отмены крепостного права. Тогда же V Отделение императорской канцелярии во главе с П. Д. Киселевым занялось реформой возросшего числа государственных крестьян. В 1837 году казенные хлебопашцы получили личную свободу (их уже нельзя было ни продать для казенных нужд, ни пожаловать в качестве награды), существенно расширилась система их самоуправления, снизились налоги, в селах создавались школы и медицинские учреждения. Последние требовали денег, так же как содержание выборных и вводившееся кредитование, чем крестьяне оказались недовольны. Это привело к волнениям начала 40-х годов. Однако правительство продолжало намеченный курс. В 1847–1848 годах крепостным разрешили участвовать в сделках по продаже и покупке недвижимости как юридическим лицам (ранее приобретение ими земли или предприятия происходило на имя помещика). При банкротстве имения они получали свободу.

Мы так подробно остановились на мероприятиях второй четверти XIX века именно потому, что старая советская историография рассказывала о них мало и неохотно, в настоящий момент эта тенденция начинает только-только переламываться. Перечисленные шаги заставляют признать, что консерватор Николай I реально сделал для отмены крепостного права больше, чем его либеральный брат. Он продолжил начатое Екатериной II и передал эстафету сыну. Великая княжна Ольга Николаевна вспоминала о словах отца: «Когда в 1854 году началась Крымская война, он сказал Саше: „Я не доживу до осуществления моей мечты; твоим делом будет ее закончить“»[537]. В царствование Александра II наступил третий этап — так называемая Великая реформа, во многом подготовленная политикой его предшественника.

Без сомнения, процесс раскрепощения крестьянства менее всего напоминал движение локомотива по рельсам. Скорее его можно сравнить с попыткой выйти из леса, ориентируясь по солнцу. Тропинка петляла, порой делала повороты назад, но в конце концов вела в нужном направлении. Мы не ставим перед собой цели познакомить читателя со всеми аспектами крепостного хозяйства второй половины XVIII столетия. Для этого требуется особая книга, написанная совсем в ином жанре. Наша задача скромнее — вглядеться в бытовые, повседневные отношения, которые складывались между господами и их крепостными, и, быть может, заметить нечто, ускользнувшее от взора исследователей.