Парижские тайны. Том I - Эжен Сю

— Завтра мне нужно на приходский совет, но к пяти часам я вернусь. Если хочешь, я буду ждать тебя, дитя мое. Насколько я понимаю, в твоем состоянии духа тебе необходимо о многом поговорить со мной.

— Благодарю вас, отец мой, — ответила Лилия-Мария. — Вы так добры, и завтра я обязательно приду.

— А вот мы и дошли до калитки сада! — сказал священник. — Оставь здесь корзину, Клодина, моя домоправительница ее захватит, Возвращайся поскорее на ферму вместе с Марией: уже почти ночь и холодает заметно. До завтра, Мария, в пять часов!

— До завтра, отец мой.

Кюре вошел в сад.

Певунья и Клодина двинулись по тропинке к ферме, и Турок бежал за ними не отставая.

Глава III

ВСТРЕЧА

Наступила ночь, холодная и ясная.

По совету Грамотея Сычиха вместе с ним выбрала на овражной дороге место подальше от тропинки на ферму и поближе к перекрестку, где их ждал Крючок.

Хромуля остался у тропинки, поджидая возвращения Лилии-Марии, которую он должен был завлечь в эту западню, умоляя помочь несчастной старой женщине.

Сын Краснорукого на несколько шагов поднялся с дороги на тропинку, но вдруг навострил уши и замер: он услышал издали Певунью, которая о чем-то говорила с Клодиной.

Значит, Певунья не одна, значит, все пропало! Колченогий поспешил спуститься на дорогу и поспешно заковылял к тому месту, где спряталась Сычиха.

— Кто-то идет вместе с девчонкой! — тихо проговорил он, еле переводя дыхание.

— Чтобы ей подохнуть в петле, этой нищенке! — в ярости зашипела Сычиха.

— С кем она идет? — спросил Грамотей.

— Наверняка с той самой крестьянкой, которая только что прошла по тропинке с большой собакой. Я различил женский голос, — ответил Хромуля. — Да слушайте, слушайте! Слышите, как стучат их сабо?

И в самом деле, в ночной тишине издалека доносится стук деревянных подошв по схваченной заморозком земле.

— Их двое… Я могу справиться с девчонкой в сером плаще, но как быть с другой? Мой хитрец ничего не видит, а колченогий слишком слаб, чтобы «утихомирить» эту деревенщину, чтобы черт ее задушил! Что делать? Что делать? — повторяла Сычиха.

— Да, я не очень силен, но если вы хотите, я брошусь под ноги этой крестьянке с собакой, я вцеплюсь в нее руками и зубами и не выпущу, будь что будет!.. А за это время вы утащите девчонку…

— А если они поднимут крик, если будут сопротивляться, их услышат на ферме и успеют прибежать на помощь раньше, чем мы доберемся до кареты Крючка. Не так-то просто нести женщину, которая отбивается!

— Да еще с ними эта большущая собака! — добавил Хрому ля.

— Ба, ерунда! — возразила Сычиха. — Если бы только собака, я бы ей выбила зубы одним ударом сабо!

— Они приближаются, — проборомотал колченогий, прислушиваясь к отдаленным шагам. — Сейчас они спустятся на дорогу…

— Да скажи ты хоть слово! — обратилась Сычиха к Грамотею. — Что нам теперь делать, хитрец, посоветуй! Ты что, проглотил язык?

— Сегодня ничего нельзя сделать, — ответил слепой бандит.

— А тысяча франков господина в трауре?. — вскричала Сычиха. — Значит, они фу-фу, улетели? Не больно часто такое предлагают… Нет, хитрец! Твой нож, дай мне твой нож! Я прикончу деревенщину, чтобы она нам не мешала, а девчонку мы с Хромулей как-нибудь оглушим и заткнем ей рот.

— Но человек в трауре не думал, что кого-то придется убивать…

— Так что же? Эту кровь мы тоже запишем ему в счет, и он доплатит, потому что станет нашим сообщником.

— Вот они… — прошептал колченогий. — Спускаются в овраг, на дорогу…

И вдруг он воскликнул в ужасе, протягивая к Сычихе руки:

— Нет, не надо убивать, это уж слишком! Я не могу!..

— Давай свой нож, говорю тебе! — тихо повторила Сычиха, не обращая внимания на мольбы Хромули и торопливо разуваясь. — Я скину башмаки и покрадусь за ними, как волчица. Они меня не услышат. Правда, уже темно, но я различу девчонку по ее плащу и прикончу ту, вторую.

— Нет, — возразил слепой убийца. — Сегодня это уже ни к чему. Подождем, завтра еще будет время.

— Ты боишься, несчастный трус! — прошипела Сычиха со злобой и презрением.

— Я не боюсь, — ответил Грамотей, — но ты можешь промахнуться, и все будет потеряно.

Собака крестьянки несомненно почуяла затаившихся на овражной дороге людей, остановилась как вкопанная и яростно залаяла, не обращая внимания на призывы Лилии-Марии.

— Ты слышишь их собаку? Вот она, скорее давай нож… А не то!.. — с угрозой, вскричала Сычиха.

— Ну что ж, подойди, попробуй взять его… силой, — усмехнулся Грамотей.

— Все кончено! Мы опоздали! — воскликнула Сычиха, прислушиваясь к удаляющимся шагам. — Они уже прошли… Ты мне заплатишь за это, висельник! — добавила она, размахивая кулаком. — Тысяча франков пропала, и все из-за тебя!

— Наоборот! — уверенно возразил Грамотей. — Мы получим тысячу, две тысячи, а может быть, и три. Слушай меня, Сычиха, и ты поймешь, что я был прав, когда не дал тебе нож… Ты сейчас отправишься к Крючку, и вы вдвоем поедете в его фиакре к назначенному месту, где вас ждет господин в трауре… Вы ему скажете, что сегодня ничего не удалось, но завтра мы похитим девчонку.

— А ты что будешь делать? — спросила Сычиха, все еще не остыв от злости.

— Слушай дальше: девчонка каждый вечер одна провожает священника; сегодня за ней пришла крестьянка, но это чистая случайность, и завтра нам, наверное, больше повезет. Поэтому завтра ты в этот же час вернешься на тот же перекресток с Крючком и его каретой.

— А ты, что будешь делать ты?

— Хромуля отведет меня на ферму, где живет эта малютка. Хромуля скажет, что мы заблудились, что я его отец, бедный рабочий-механик, ослепший из-за несчастного случая на работе, что мы идем в Лувр к родственникам, которые нам помогут, а заблудились мы потому, что хотели пройти более короткой дорогой через поля. Мы попросимся переночевать на ферме, где-нибудь в амбаре. В этом никто никогда не отказывает. Эти крестьяне поверят нам и пустят на ночлег. Хромуля тем временем как следует осмотрит все окна и двери в доме: у этих людей в такое время всегда хранятся денежки для оплаты за аренду. Уж я-то знаю, у самого была когда-то землица, — добавил он с горечью. — Сейчас середина января… самое подходящее время, когда рассчитываются со всеми долгами. Вы говорили, ферма стоит на отшибе… Мы разведаем все входы и выходы и сможем сюда вернуться с друзьями. Это дельце верное!

— Ну и голова у тебя, чертушка! — воскликнула Сычиха, сменяя гнев на милость. — Продолжай, хитрец.

— Назавтра утром, вместо того, чтобы покинуть ферму, я притворюсь, что не могу идти от боли. Если мне не поверят, я покажу им язву, которая не заживает с тех пор, как мне натерли ее кандалы, — она меня в самом деле все время мучит. Но им я, конечно, скажу, что это после ожога раскаленным железом, когда я еще был механиком, и они мне поверят. Так я проведу на ферме еще часть дня, чтобы Хромуля успел осмотреть все как следует. К вечеру, когда наша крошка как обычно отправится провожать священника, я скажу, что мне лучше, и мы пойдем дальше. Но вместо этого мы с Хромулей будем издали следить за девчонкой, чтобы встретить ее на обратном пути в этом же месте на овражной дороге. Она нас увидит, но ничего не заподозрит, потому что уже нас видела и знает… Мы заговорим с ней, а когда она приблизится ко мне, чтобы я мог достать ее рукой… Тут уж я за себя отвечаю: она не вырвется, и тысяча франков будет у нас в кармане… А дня через два-три мы поручим дельце с фермой Крючку или кому-нибудь еще и, если там что-нибудь найдется, получим свою долю, потому что мы дали наводку.[95]

— Ах ты мой умник безглазый, с тобой никто не сравнится! — воскликнула Сычиха, обнимая Грамотея. — Но что, если девчонка завтра вечером не пойдет провожать священника?

— Будем ждать ее послезавтра, и сколько потребуется: такое блюдо не едят горячим и второпях, чтобы не обжечься. К тому же все это мы припишем к счету господина в трауре. И еще: пока я буду на ферме, я узнаю из разговоров, сумеем ли мы похитить девчонку по нашему плану. И если нет — придумаем другой.

— Согласна, хитрец. Твой план хорош. И знаешь, душегубчик, когда ты станешь совсем немощным, мы тебя сделаем нашим главным советчиком, и ты будешь зарабатывать не меньше любой «тюремной крысы».[96] Поцелуй же свою совушку-сычиху и поспеши, а то эти крестьяне на фермах ложатся спать в одно время с курами. А я побегу к Крючку. Завтра в четыре мы будем на перекрестке с его таратайкой, если только его не загребут за то, что он пришил мужа молочницы на Старосуконной улице… Но если не Крючок, со мной поедет еще кто-нибудь, потому что этот фальшивый фиакр принадлежит господину в трауре и он им уже не раз пользовался. Через четверть часа после приезда на перекресток я доберусь сюда и здесь буду тебя ждать.