Спасти президента - Лев Гурский

— Доезжайте до Третьяковской, потом пешком, — кратко объяснил я гостям, побыстрее увлекая охранника к машине.

— О-о-о! Данке шон! — раздалось нам вслед. Финско-шведская семья оказалась немецкой. И сам глава семейства — вылитый Карл Маркс, запоздало смекнул я. Борода один в один.

Мы опять погрузились в машину. Дуся отогнал наше авто за пределы паркинга и, не заглушив мотора, притормозил в ожидании новых инструкций.

— Двигай к перекрестку имени Крымской кампании, — отдал я команду шоферу.

Водитель-телохранитель, не усекший моего тонкого юмора, выпучил на меня гляделки. Пришлось популярно разжевать ему, что рулить надо в сторону Профсоюзной. Дальше я покажу на пальцах.

Денис Апарин, бывший хахаль моей сучки, жил в девятиэтажке аккурат на углу двух проспектов — Севастопольского и Нахимовского. Вообще Москва славилась мазохистской традицией увековечивать память о проигранных войнах. Переулок Цусимы я видел собственными глазами. Илюшка Милов уверял, будто где-то в районе Выхино точно есть 1-й и 2-й Кабульские тупики. А поскольку недавнюю войнушку на Кавказе мы тоже бездарно просрали, следовало ожидать появления на карте столицы Ялыш-Мартановской и Кара-Юртовской улиц. Или какого-нибудь там бульвара имени генерала Гамаля...

— Оружие с тобой? — спросил я у Дуси, когда мы причалили метрах в ста от девятиэтажки и высадились из машины.

— Сегодня полный набор, — гордо ответил мой охранник.

Для наглядности он задрал куртку, явив на свет божий телескопическую дубинку, газовый пистолет в кобуре и велосипедную цепь. Весь этот арсенал приторочен был к поясному ремню. Одна беда: как показал вчерашний опыт, Дуся был воякой аховым. Ни один крутой боец не позволит опрокинуть себе на голову полную кастрюлю щей. Охранником Дусей можно было испугать врагов только издалека.

— Будешь толпиться у меня за спиной, — приказал я, — и в случае надобности выставишь это железо напоказ.

Сам по себе Денис Апарин — унылая близорукая глиста лет двадцати трех от роду — мне ничем не угрожал. Зато его новые братки из Русской Национальной Лиги, окажись они неподалеку, могли бы добавить синяков моему фейсу.

История Апарина была проще веника. Прежде чем примкнуть к карташовцам, библиофил Дениска подторговывал в «Олимпийце» книжульками, периодически имел Сашку и был страшно доволен жизнью. Патриотом он заделался уже после того, как дрянь предпочла европейски известного писателя и видного политика заурядному очкастому ботану. Вот тогда Апарин, справив себе черную рубаху, подался в карташовский агитпроп. С тех пор газетенка «Честь и порядок» разносила уже не только сионистов, демократов и банкиров, но и «грязных голубых пидорасов, вроде пачкуна Ф. Изюмова». Несмотря на это книги пачкуна Ф. Изюмова хранились у Дениски на видном месте, а сам он при встречах продолжал звать меня на «вы».

— А, здравствуйте! — Очкастая апаринская репа высунулась из квартиры после первого моего звонка. — Заходите, пожалуйста!

Я сделал шажок в распахнутую дверь, готовый тут же отскочить назад, под прикрытие дусиного арсенала. Однако на вешалке я углядел единственную черную пилотку с серебристой черепушкой, а в прихожей унюхал всего одну пару вонючих нагуталиненных сапог. Пилотка и сапоги явно были хозяйскими.

Убедившись, что другими патриотами, кроме Апарина, здесь не пахнет, я отослал Дусю на улицу — стеречь нашу «девятку» — и прошел в комнату следом за хозяином.

С первой секунды мне сделалось ясно: про политубежище в доме отставного хахаля сучке моей лучше забыть. Дениска все-таки преодолел этап острой половой депрессии. У гладильной доски посреди комнаты теперь царствовала незнакомая мадам, на голову ниже самого Апарина и на обхват его толще. Типичная хавронья.

Смена впечатлений пользительна для тонуса, сообразил я. Память о костлявой Сашке следует изживать именно в таком мясистом окружении.

— Это Антонина, — чопорно представил Дениска свою новую подругу. — Антонина, это Фердинанд Изюмов. Тот самый.

— Ой! Вы Изюмов! — возбужденно захрюкала мадам, едва не сбросив на пол утюг. — А я вас читала, мне Денис давал!

Вероятно, Дениска успел ей здорово натрепаться, какой великий писатель и знаменитый политик перешел ему дорогу. Благодаря мне одна строчка в истории мировой литературы ему обеспечена.

Оставив мадам Хрю наедине с гладильной доской, я завел Апарина на кухню, чтобы выведать о дряни. Денис быстро раскололся. Да, моя сучка прибегала вчера к нему, но Антонина ее мигом поперла. Встала в дверях и не пустила внутрь. Где Сашка ночевала, Денис поэтому не знает и знать не хочет. Может, поехала в свою текстильную общагу, на Рублевку. Или к двоюродному дяде в гостиницу.

О Сашке патриот Апарин говорил без сожаления. Пухлая свиноматка заняла последнее свободное место в его сердце. Все другие ниши были уже под завяз набиты пыльным хламом — старыми книжульками, портретами усатого фюрера Карташова и пожелтевшими газетками Русской Национальной Лиги.

— А что ваша Лига? — из любопытства спросил я. — Еще не раздумала голосовать за плешивого?

Вместо ответа Апарин нахмурился. По кислой его мине я сообразил, что между черными и красными внезапно пробежал котяра цвета карташовской униформы. Немного поколебавшись для виду, Дениска приоткрыл мне краешек секрета: сегодня они с фюрером едут к зубатовцам в штаб. Визит внеочередной. Накануне выборов у руководства Лиги закрались сомнения по поводу истинного лица генерального секретаря.

— Какие тут могут быть сомнения? — удивился я. — У меня давно нет никаких сомнений! Лицо папаши Зуба определенно просит кирпича. Вашему фюреру надо быть аккуратнее в связях.

Дениска не заступился за союзника, однако и не сболтнул, какую личину утаил красный генсек — сиониста, банкира или, упаси Боже, демократа? Пришлось мне отступить несолоно хлебавши. Уходя я даже подарил пухлой Антонине размашистый автограф на ее затрепанном экземпляре «Гей-славян». Автографов Изюмов не жалеет, пользуйтесь. Когда-нибудь такая роспись будет стоить на «Сотби» кучу деньжищ.

— Голосуйте лучше за меня, — посоветовал я уже на пороге. — Не прогадаете. Мое творчество вам сексуально чуждо, зато социально близко. К тому же я свой, чистопородный русак. Имя слегка подкачало, а вот фамилия происходит от славянского корня «изюм». То есть сушеный виноград. Любит ваш фюрер виноградное вино?

Апарин осторожно промолчал, не желая выдавать алкогольные пристрастия вождя.

— Пиво он любит, — вместо хозяина хрюкнула Антонина. — Лакает его, как конь. — Видимо, сходки черных рубашек на квартире Дениски ее порядком достали. Даже три-четыре пары черных гостевых сапог могли завонять гуталином весь малогабаритный коридор. Но если уж ты подруга спасителя Отечества, зажми нос прищепкой и терпи...

Выйдя на улицу, я сел в машину и сказал шоферу Дусе:

— Дуй на Рублевку. Там-то мы его накроем.

Серо-коричневый корпус общежития Текстильного института воздвигли в престижном районе на Рублевском шоссе, кварталах в трех от школы на улице Осенней, где был теперь избирательный пункт.

Поначалу текстильный дом населяли будущие ткачи и ткачихи. Однако в перестройку префектура Крылатского так вздула аренду, что общагу уплотнили и публика сделалась очень пестрой — каждой хари по паре. Даже газетчики выцарапали себе кусок. На том этаже, где в десятиместной комнатухе ржавела и сашкина кровать, неплохой двухкомнатный метраж отхватила пара бойких девок из «Московского листка». Одну из них довольно скоро прирезали в подъезде общаги, а другая вмиг захапала себе всю жилплощадь целиком. Потом уж дуралеи из ментуры раскопали какого-то тронутого недомерка и навесили ему убийство первой девки, с целью ограбления. Хотя и ежу было понятно: заказала соседку та, что осталась. Из-за десятка квадратных метров, крейзи! Сон разума, Босх и Дюрер. Ранний Хичкок. В стране отлетающих крыш президентская должность — сущий крест, искупительная жертва, непрерывная Голгофа. Благодарите же, сволочи, писателя Ф. Изюмова, который готов влезть на этот крест и промучиться хоть два срока подряд...

Дуся упрятал авто в ближайшую подворотню, выключил мотор и немедленно загромыхал своими железяками, намекая, что дозрел до операции «Захват Сашки». Даже маленечко перезрел.

— Жди тут, — пресек я инициативу охранника. — Твоя задача — караулить машину.

Беглую шимпанзе не обязательно сразу гнать велосипедной цепью и устрашать пальбой из газового пугача. Я все-таки мастер слова, а не рабовладелец с дикого Юга. Или не уговорю ее так?

В подъезде текстильной общаги было сыро, полутемно и совсем безлюдно. Летом, во время каникул, даже простые бабки-вохровки тут не водились: проходи свободно, куда хочешь, и режь, кого душа пожелает. На дверях единственного лифта я углядел бумажку с корявым «Не работает». Дрянь говорила, что в ту ночь, когда зарезали репортершу из «Листка», лифт тоже не работал и девка поднималась пешком. На лестнице ее и встретил хмырь с ножичком. Примерно вот здесь, между вторым и третьим.