Право на любовь (СИ) - Анна Никитина

чтобы было тепло. В основном мне. Потому что только в салоне понимаю, как продрогла. Что пальцев на ногах не чувствую. И выезжаем со двора.

Едем молча. Я скидываю тапочки и переобуваюсь в сапоги. Там разминаю пальцы. Когда их начинает покалывать, понимаю, что согреваюсь и становится хорошо. На Ярослава не смотрю. Мне больно и где-то даже стыдно. Стыдно, что так по-детски поступила. Вызвала его больного везти меня домой почти через весь Питер. Но мне больно от осознания того, что человек пять лет был рядом и никак не давал о себе знать. Он мог посоветоваться со мной, прежде чем принять такое решение. Я бы поддержала, но знала, что где-то, пусть и далеко, но он жив и что скоро к нам вернется. Я бы не убивалась и не страдала. Я бы поняла его и поддержала. Ведь как не в поддержке и принятии совместных решений строятся отношения и семья. Как в последующем я смогу на него положиться? Если такое решение он принял сам. Может, ему и не так важно было все это?! Может, он побоялся той самой ответственности с ребенком? А сейчас весь такой благородный, вернулся к нам. Спаситель хренов. А сейчас Яся уже большая, и с ней легче справиться. К ней не надо вставать по ночам, менять подгузники и кормить с ложечки. Сейчас ней интересно. С ней можно договориться.

— Завтра все в силе? — спрашивает Ярослав, когда подъезжаем к дому.

— Ты о чем? — недоумеваю я.

— О прогулке. Мы договаривались вместе с Ясей погулять.

— Ты болеешь. Сейчас контактировать нельзя. Она может заразиться от тебя, а мне потом лечить её.

— Хорошо. Тогда на следующих выходных. Идёт?

— Посмотрим, Маркус Ибрагимович, — проговариваю это специально.

— Рина, хватит уже. Завтра весь офис будет знать, что я не Маркус, что это все было прикрытием. Для них у меня своя легенда. Я вернулся. Я тут.

— Я рада, что ты вернулся. Но это не значит, что я должна кинуться к тебе на шею с воплями. Ты мог все сделать по-другому. Мог поговорить со мной, с бабушкой моей. Потом выйти со мной на связь через Свята. Но ты этого не сделал. Тебе проще было исчезнуть. Знаешь, теперь, наверное, исчезну я. Завтра же напишу заявление на увольнение.

— Я тебя никуда не отпущу и заявление твое не подпишу. Так что просто успокойся и доверься мне.

— Ты, как обычно, принял решение за меня. Снова.

— А ты не принимала решение за меня тогда? В больнице вместе с Каримовым, а? И я встал на твою сторону. Принял все то, что ты сделала. А то, что я делал — все ради твоей безопасности и безопасности нашей дочери, ты не можешь понять.

— Это другое.

— Нет, не другое. Только люди другие. Ты выбрала жизнь бабушки тогда, расставшись со мной. Ты выбрала тогда её. Ты не сказала мне, не посоветовалась со мной. Ты приняла решение самостоятельно, чтобы любимый тебе человек был жив. Так вот, я принял то же самое решение относительно тебя и дочери. Я выбрал вашу жизнь, даже если мне придётся исчезнуть на несколько лет. Но я был рядом, пусть и заочно. Сделал всё, чтобы вернуться. Только почему-то ты за собой этого не увидела. А меня считать виноватым — так пожалуйста. Подумай над этим! И я говорю серьезно. Я не дам тебе исчезнуть! Можешь выходить, — отворачиваясь от меня, говорит Ярослав, и я слышу, как снимается блокировка с двери. Не прощаясь, выхожу на улицу и поднимаюсь в квартиру.

— Как всё прошло? — спрашивает Инна, и я заливаюсь слезами.

— Мамочка! — кидается ко мне Яся. — Кто тебя обидел? Почему ты плачешь?

— Ничего, котенок, просто ресничка в глаз попала, — отвечаю малышке и крепко прижимаю к себе.

— Ясенька, пойди пока поиграй с дядей Святом, а мы пока с твоей мамой вытащим эту ресничку. Хорошо, солнышко?! — успокаивающе говорит Инна.

— Хорошо. Только пусть мама не плачет.

— Не буду, солнышко, — отвечаю дочке. — Беги, поиграй.

— Так, пойдем на кухню, расскажешь всё, — поднимает меня Инна, и я семеню за ней следом. На кухне умываюсь и параллельно рассказываю все Инне, вплоть до разговора в машине.

— Он прав, — отвечает Инна.

— В чем?

— В том, что ты тоже принимала решение с ним расстаться, одна. Не поговорила с ним. А сейчас ты его винишь в том, что он оберегал тебя. Радоваться надо, что он жив оказался. Что у Яськи отец будет. Что вы вместе теперь сможете быть.

— Не знаю, Ин, смогу ли. Пять лет прошло…

— Ты его любишь? — напрямую спрашивает Инна.

И ей я говорю правду.

— Люблю. Люблю до одури. До сих пор. Хоть и прошло пять лет, и можно было бы уже отпустить. Но нет. Даже сегодня, когда увидела и понимаю, что это он. Все равно люблю. Люблю так, что если бы это измеряли физической силой, мы бы ломали кости, разрывали связки, останавливали этим сердце. Порой даже страшно, насколько мы владеем силой любви и что она с нами делает. Мы точно знаем, где надо поднажать, а где спустить на тормозах. Мы будоражим кровь, заставляя гормоны плясать безумные танцы. Точно знаем, когда надо уйти, и если уйдем, то хуже, возможно, будет даже не нам. Мы даже не требуем ничего взамен, а просто хотим слышать слова: «Я рядом и хочу знать, что ты есть в моей жизни.»

— Тогда чего же ты боишься?

— Как я смогу ему доверять? А вдруг Яся к нему привяжется, а он опять исчезнет, если возникнут какие-то сложности? Как я ей потом объясню, где папа? Почему не приходит? А главное, как я сейчас ей скажу, что он жив?

— Яся будет только счастлива, что её папа жив и рядом с ней. Она о нём говорит постоянно. Она любит его. А исчезнет или нет, это только время покажет. Мы не можем всего знать наперед. Но можем позволить себе стать счастливее и подарить ребенку семью.

— Не знаю… В твоих словах есть правда, но я боюсь.

— Просто доверься. Не спеши. Пусть все идет своим чередом. Ты узнала правду, это хорошо. Перестанешь винить себя. Во многом виноват Каримов, и если бы не он, вы давно были бы вместе. Теперь он за решеткой. Так что всё хорошо.

— Кстати, а ты когда узнала? — спрашиваю подругу.

— Начала я подозревать что-то неладное, когда ты мне рассказала о вашей первой встрече в офисе. Потом наблюдала за тем, как он с тобой работает. Потом на Новый