Современницы о Маяковском - Василий Катанян

Так вот, после приезда в Москву с Кавказа и нашей встречи на вокзале я поняла, что Владимир Владимирович очень здорово меня любит. Я была очень счастлива. Мы часто встречались. Как-то было все очень радостно и бездумно.

Но вскоре настроение у Маяковского сильно испортилось. Он был чем-то очень озабочен, много молчал. На мои вопросы о причинах такого настроения отшучивался. Он и вообще никогда почти не делился со мною своим плохим настроением, разве только иногда вырывалось что-нибудь…

Но здесь Владимир Владимирович жаловался на усталость, на здоровье и говорил, что только со мной ему светло и хорошо. Стал очень придирчив и болезненно ревнив.

Раньше он совершенно спокойно относился к моему мужу. Теперь же стал ревновать, придирался, мрачнел. Часами молчал. С трудом мне удавалось выбить его из этого состояния. Потом вдруг мрачность проходила, и этот огромный человек опять радовался, прыгал, сокрушая все вокруг, гудел своим басом.

Мы встречались часто, но большей частью на людях, так как муж начал подозревать нас, хотя Яншин продолжал относиться к Владимиру Владимировичу очень хорошо.

Яншину нравилось бывать в обществе Маяковского и его знакомых, однако вдвоем с Владимиром Владимировичем он отпускал меня неохотно, и мне приходилось скрывать наши встречи. Из-за этого они стали более кратковременными.

Кроме того, я получила большую роль в пьесе "Наша молодость"[9]. Для меня — начинающей молодой актрисы — получить роль во МХАТе было огромным событием, и я очень увлеклась работой.

Владимир Владимирович вначале искренно радовался за меня, фантазировал, как он пойдет на премьеру, будет подносить каждый спектакль цветы "от неизвестного" и т. д. Но спустя несколько дней, увидев, как это меня отвлекает, замрачнел, разозлился. Он прочел мою роль и сказал, что роль отвратительная, пьеса, наверное, — тоже. Пьесу он, правда, не читал и читать не будет и на спектакль ни за что не пойдет. И вообще не нужно мне быть актрисой, а надо бросить театр…

Это было сказано в форме шутки, но очень зло, и я почувствовала, что Маяковский действительно так думает и хочет.

Стал он очень требователен, добивался ежедневных встреч, и не только на Лубянке, а хотел меня видеть и в городе. Мы ежедневно уславливались повидаться в одном из кафе, или рядом с МХАТом, или напротив Малой сцены МХАТа на улице Горького.

Мне было очень трудно вырваться для встреч днем и из-за работы, и из-за того, что трудно было уходить из театра одной. Я часто опаздывала или не приходила совсем, а иногда приходила с Яншиным. Владимир Владимирович злился, я же чувствовала себя очень глупо.

Помню, после репетиции удерешь и бежишь бегом в кафе на Тверской и видишь, за столиком сидит мрачная фигура в широкополой шляпе. И всякий раз неизменная поза: руки держатся за палку, подбородок на руках, большие темные глаза глядят на дверь.

Он говорил, что стал посмешищем в глазах всех официанток кафе, потому что ждет меня часами. Я умоляю его не встречаться в кафе. Я никак не могла ему обещать приходить точно. Но Маяковский отвечал:

— Наплевать на официанток, пусть смеются. Я буду ждать терпеливо, только приходи!

В это время у него не спорилась работа, писал мало, работал он тогда над "Баней". Владимир Владимирович даже просил меня задавать ему уроки, чтобы ему легко было писать: каждый урок я должна была и принимать, поэтому он писал с большим воодушевлением, зная, что я буду принимать сделанные куски пьесы. Обычно я отмечала несколько листов в его записной книжке, а в конце расписывалась или ставила какой-нибудь значок, до этого места он должен был сдать урок.

Помню три вечера у него в эту зиму. В какой последовательности они прошли — не могу сейчас восстановить в памяти.

Один вечер возник так: Владимир Владимирович, видя, как я увлечена театром, решил познакомиться с моими товарищами по сцене и устроил вечер, на котором были люди, в общем, для меня далекие. Организацию этого вечера Маяковский поручил Яншину. Заранее никто приглашен не был, и вот в самый день встречи мы кого-то спешно звали и приглашали. Приехали все поздно, после спектакля (люди, в общем, для меня далекие). Бриков не было, они были уже за границей. Хозяйничал сам Владимир Владимирович и был очень мрачен, упорно молчал. Все разбрелись по разным комнатам гендриковской квартиры и сидели притаившись, а Владимир Владимирович большими шагами ходил по коридору. Потом он приревновал меня к нашему актеру Ливанову[10] и все время захлопывал дверь в комнату, где мы с Ливановым сидели. Я открываю дверь, а Владимир Владимирович по коридору заглянет в комнату и опять захлопнет ее с силой.

Мне было очень неприятно, и я себя очень глупо чувствовала. Тем более, что это было очень несправедливо по отношению ко мне. Тут же был Яншин. Мне с большим трудом удалось уговорить Владимира Владимировича не ставить меня в нелепое положение. Не сразу он поверил моим уверениям, что я люблю его. А когда поверил, сразу отошел, отправился к гостям, вытащил всех из разных углов, где они сидели, стал острить, шуметь… И напуганные, не знающие, как вести себя, актеры вдруг почувствовали себя тепло, хорошо и уютно и потом очень хорошо вспоминали этот вечер у Владимира Владимировича.

Второй вечер был после премьеры "Бани" 16 марта 1930 года. Маяковскому было тяжело от неуспеха и от отсутствия друзей или даже врагов, вообще от равнодушия к его творчеству. Ведь после премьеры — плохо, хорошо ли она прошла — он вынужден был один идти домой в пустую квартиру, где его ждала только бульдожка Булька. По его просьбе мы поехали в Гендриков переулок: Марков, Степанова, Яншин и я. Говорили о пьесе, о спектакле. Хотя судили очень строго и много находили недостатков, но Владимир Владимирович уже не чувствовал себя одиноким, никому не нужным. Он был веселый, искрящийся, пел, шумел, пошел провожать нас и Маркова, потом Степанову. И по дороге хохотали, играли в снежки.

Третий вечер — шуточный юбилей, который был устроен опять-таки на квартире в Гендриковом переулке незадолго до настоящего двадцатилетия литературной деятельности Владимира Владимировича. (Как известно, в ознаменование этого двадцатилетия была устроена выставка в клубе писателей на улице Воровского.)

На шуточный юбилей мы с Яншиным приехали поздно, после спектакля. Народу было много, я не помню всех. Помню ясно Василия Каменского — он пел, читал стихи. Помню Мейерхольда, Райх, Кирсановых, Асеева.

Я приехала в вечернем платье, а все были одеты очень просто, поэтому я чувствовала себя неловко. Лиля Юрьевна меня очень ласково встретила и сказала, что напрасно я стесняюсь: это Володин праздник и очень правильно, что я такая нарядная. На этом вечере мне как-то было очень хорошо, только огорчало меня, что Владимир Владимирович такой мрачный.