Право на одиночество - Ника Соболева

– Наконец-то доперло.

– А что, – я смущенно улыбнулась, – до тебя доперло раньше?

– Гораздо! У меня тут под боком такой роман происходил, закачаешься! Да вы друг другу с первого взгляда понравились, просто головы сами себе заморочили глупостями всякими. Наташ, Максим Петрович по тебе с ума сходит! Мужик, видимо, впервые в жизни влюбился по-настоящему, а тут вдруг такая подлянка – любимая женщина сваливает непонятно куда, даже не простившись!

– Откуда ты знаешь, что я не простилась? – виновато прошептала я.

– Максим Петрович как-то сказал себе под нос, наверное, думал, что я не слышу. С горечью такой, я чуть не завыла. У тебя что-то с мозгами случилось, Наташ? Зачем ты это все, а?

Я вздохнула. Светочка, глядя в мои виноватые глаза, усмехнулась и махнула рукой.

– Ладно, не мое это дело. Громова сейчас нет, на какую-то встречу с утра поехал, но приедет где-то через полчаса. Иди, подожди в его кабинете. Как только он придет, я уйду и дверь запру, чтобы вас никто не беспокоил. Ругайтесь сколько влезет. Только чтобы помирились! А то убью нафиг.

– Кого? – я улыбнулась.

– Обоих! – фыркнула Светочка, заталкивая меня в кабинет Максима.

Я ждала Громова, сидя на диване, рассматривая окружающую обстановку. Она неуловимо изменилась. А еще я с ужасом учуяла в воздухе тонкий аромат коньяка. И вспомнила рассказ Лены о том, как Максим ушел в запой после ее признания…

А еще я вспоминала, как однажды в Болонье Громов рассказывал мне о своих родителях. Почему я не подумала об этом раньше? Ревнивый отец, который испортил жизнь матери… Теперь я понимала, откуда в Максиме взялась эта ревность. А еще я понимала, что он все-таки не похож на своего отца и справится с ней очень быстро.

Услышав шаги и голос Громова, я вскочила с дивана, нервно разглаживая пальцами несуществующие складки на ткани кофточки. Сердце лихорадочно стучало, слепым котенком тыкаясь в ребра.

Дверь открылась, и вошел Максим. Он замер на пороге, заметив меня, а я с жадностью смотрела на любимое лицо, впитывая каждую черточку… С горечью увидела седую прядь на виске, которой не было раньше, синяки под глазами, скорбные морщинки в уголках губ…

– Я люблю тебя, – выдохнула я, делая первый шаг навстречу. Максим вздрогнул, как от удара.

– Я пришла, чтобы сказать тебе об этом. И о том, что жалею о своем отъезде. И о том, что не простилась. Не выслушала тебя. Прости меня, Максим.

Он медленно подошел ко мне и схватил за руки.

– Это не сон? – выдохнул Громов, прижимая мои ладони к губам. – Пожалуйста, скажи мне, что это не сон!

– Нет, – я покачала головой и улыбнулась. – Совершенно точно – это не сон. И я могу повторить – я тебя люблю. И теперь я даже знаю, когда это началось… С твоего самого первого рукопожатия и слов: «Для меня будет настоящей честью с вами работать».

Ни разу за все время я не видела у Максима такого выражения лица. Полубезумного-полусчастливого. Его глаза светились надеждой и верой в чудо. Так светятся глаза у детей в предвкушении новогодних подарков.

А потом он обнял меня. Уткнулся носом в макушку и прошептал:

– И ты меня прости. За недоверие и за… за грубость. Я так жалею, родная моя. Все, что было со мной в этой жизни, оказалось ненастоящим… И когда я столкнулся с тобой, такой искренней, чистой, умеющей любить, верить, жить и не отчаиваться вопреки всему, я понял, что это такое – любовь. Не к детям, заслужившим ее по праву рождения, а к чужому человеку, к женщине. Я никогда не чувствовал ничего подобного, Наташа… И я никогда не ревновал… раньше. Прости меня за это безумие, за то, что был груб. Каждый день после того, как ты ушла, я ругал и проклинал сам себя. Я не думал, что способен на такое, и мне было противно осознавать это, ведь своим поступком я напомнил себе отца в его безумной ревности к матери. Прости меня, родная… я отчаянно боюсь тебя потерять.

– И ты меня прости за то, что забыла, с кем ты общался в течение двадцати лет. Лена ведь живет ненастоящим, она научила тебя не доверять людям.

Максим посмотрел мне в глаза. Я ободряюще улыбнулась. Взгляд его был виноватым.

– Я больше никогда не буду так груб с тобой, обещаю.

– Я знаю, что не будешь. И не ревнуй. Ты – мой единственный.

Когда он, шепнув «я люблю тебя», поцеловал меня, в душе что-то запело. Тихонько так, но очень радостно. Уже больше четырех лет я не слышала песен в своей душе… И вот, благодаря Максиму они вернулись.

Счастье наполняло меня, бурлило в крови, как пузырьки шампанского.

Мама! Ты видишь? Я смогла!

Я полюбила.

Мы сбежали с работы под радостный смех Светочки. Максим, улыбаясь, тащил меня за собой за руку к машине и, усадив наконец на сиденье рядом, сказал:

– Я ведь совсем забыл кое о чем. Ты, наверное, не поверишь.

– Не поверю во что? – я улыбалась.

– Лена согласилась на развод.

От радостного удивления перехватило дыхание.

– Да-да. Я ведь говорил тебе, что Лена не такой уж плохой человек. Она поняла, что я хочу быть с тобой. И девочки тоже останутся с нами. Они уже достаточно взрослые, чтобы самостоятельно сделать выбор.

Максим взял меня за руку, привлек к себе и проникновенно прошептал:

– Ну так что, Наталья Владимировна Зотова, вы согласны стать моей женой?

Я смогла только кивнуть, потому что мой язык от счастья совсем онемел и повиноваться отказывался. На губах Максима расцвела счастливая улыбка.

– Тогда поедем, встретим девочек. У них как раз скоро занятия в школе закончатся.

Громов выпустил меня из объятий и повернул ключ зажигания. Я закусила губу.

– Максим… Я хотела спросить… Как там Лисенок… и Лика…

Он посмотрел на меня уже без улыбки. Вздохнул.

– Лисенок… ей я сказал, что ты уехала в командировку. Решил, что она постепенно свыкнется и что-то поймет сама. А Лика… У нее была истерика. Она плакала целых три дня, кидалась на меня, кричала, что это я во всем виноват, не хотела ничего слушать, запиралась в комнате и ревела в подушку. Я никогда не видел свою дочь в таком состоянии. В конце концов Лика просто вновь замкнулась в себе… Стала прежней, в общем.

– Думаешь, она простит меня? – спросила я, замирая от тревожного предчувствия.

– Я не знаю, Наташ… Надеюсь…

В этот яркий зимний день светило солнце, прорываясь сквозь редкие облака на голубом небе. Мы ехали за девочками, я наблюдала, как солнечные лучи мелькают в окнах, превращая их на миг в сверкающие зеркала, и наслаждалась жизнью.

Впервые за последние годы я была рада, что жива. Что не погибла в автокатастрофе вместе с родителями. Что встретила Максима и девочек… И полюбила их. Только эта любовь смогла спасти меня, вытащить из бездны, в которую я постепенно проваливалась, как в сугроб.

И как радостно было осознавать, что я нужна и им тоже. Я – не просто бесплотная тень самой себя, не никчемное существо, я – человек, которого любят. Я нужна!

И улыбалась, вспоминая о том, что это такое – быть счастливой.

Только одно омрачало мое настроение. Я думала о Лике, и сердце тревожно сжималось. Я предала ее… а ведь я была первым человеком, которому доверилась эта одинокая девочка.

Именно так – одинокая. И одинока она была намного больше, чем я. Одиночество при живых родителях… Меня после смерти мамы с папой поддерживали Михаил Юрьевич, Аня и Антон, Светочка… У меня была любимая работа. А у Лики не было никого, кроме маленькой сестры, которую нужно было беречь от причуд собственной матери. Максим видел в ней копию Лены и не хотел вникать в проблемы трудного подростка.

Если я сама посадила себя в золотую клетку одиночества, то Лику туда засунули насильно, в одночасье лишив детства.

И тут появилась я. Я подарила ей детство, и Лика полюбила меня, научилась доверять, открыла мне свою израненную душу. А потом я уехала, даже не простившись, и этим отняла у Лики все – во второй раз в жизни. И я ненавидела саму себя за этот поступок.

Я сжимала кулаки и, закрывая глаза, молилась только об одном – хоть бы она смогла простить… Потому что теперь я была уверена, что больше никогда не предам Лику. И сделаю все, чтобы стать для нее хорошей матерью… Матерью, которой у нее никогда не было, но которая была у меня.

Мы подъехали к школе, и я сразу заметила красную куртку Лисенка и бирюзовую – Лики. Они стояли рядом, и рука Лики лежала на плече у Алисы.

Когда мы с Громовым вышли из машины, Лисенок кинулась вперед и немедленно повисла у меня на шее.

– Наташа! – воскликнула она. – Я знала, что ты вернешься.

Я улыбнулась. Уже третий человек знал, что я вернусь… А был ли другой вариант развития событий? Наверное, нет.

Я перевела взгляд на Лику. Она стояла в двух шагах от меня, бледная, и кусала губы. В зеленых глазах плескалась целая буря эмоций.

Я сама подошла к ней.

– Прости меня, Лика. Если можешь, прости. Я натворила столько всего глупого и плохого… Если бы ты знала, как я жалею. Я очень хочу все исправить. Прости меня, Лика.