«Номер один» - Бен Элтон

– Аллилуйя! Можешь себе представить, каково мне было сидеть рядом с этим маленьким куском дерьма? Когда мне снимут повязки?

– Врач сказал, что после одиннадцати можно снимать. Сейчас десять тридцать.

– И вообще, где я, черт возьми?

– Дома.

– В Лос-Анджелесе?

– Нет, дурочка. В лондонском доме. Сейчас утро после финала шоу «Номер один». Ты что, не помнишь? Ты приехала в клинику сразу после шоу, и в шесть утра тебя прооперировали. Затем я забрала тебя и привезла сюда. Это все твоя идея, мама, попытаться впихнуть косметическую операцию до начала нового сезона.

– Ладно, ладно. Я все помню, и не называй маму дурочкой.

– Ну, тогда не говори как дурочка, и ты мне не мама.

– Я твоя мама, Присцилла, и я буду говорить, как захочу, поскольку я только что очнулась после анестезии.

– Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Как в тумане… руки и ноги онемели.

– Да, он сказал, что так и будет. Тебе нужно отдохнуть.

– Это хорошо. Чувствую себя как выжатый лимон. Только что отпахала десять недель, чтобы мы могли продолжать вести наш образ жизни. Господи, с каждым годом это становится все труднее.

– Зато шоу отличное. Последний вечер был потрясающий. Вот только мне пришлось болтать с этой ненормальной девкой.

– Какой ненормальной девкой?

– Ну, знаешь, ненормальной девкой, которую отсеяли на «поп-школе».

– Дорогая, они все ненормальные. Думаешь, я могу всех упомнить?

– Ты была очень мила с ней, велела ей учиться и расти.

– Присцилла, я со всеми мила, это моя роль. Я ведь мама.

– Та, со слезой. Ну, знаешь, ее показывали потом много недель подряд.

– А-а, эта. Шайана. Дура невменяемая.

– Это точно. От нее – мурашки по коже.

– Когда?

– Вчера. Я только что тебе сказала.

– Она была там?

– Да! Ты что, не слушаешь? Она подошла ко мне и заговорила.

– Ее не должно было быть там.

– Но она была, и ужасно зла на вас. Особенно на Кельвина.

– Господи, ненавижу, когда они начинают злиться и изображать праведный гнев. Кем, черт возьми, они себя возомнили? Как будто мир обязан кормить их. К черту их. Ну, есть у них мечта. У всех есть мечта. Чем они лучше остальных?

– Вы сказали ей, что она хорошо поет.

– Да, а потом мы сказали, что она поет плохо. Разве она не смотрела шоу? Мы всегда так поступаем.

– А она хорошо пела? Мне показалось, что хорошо.

– Присцилла, твою мать, да что ты знаешь? Конечно, она плохо пела.

Эмма медленно открыла глаза. В первый момент она не поняла, где находится. Однако уже через секунду на нее навалилось ни с чем не сравнимое ощущение счастья, когда она поняла, что лежит в постели Кельвина, с которым они всю ночь занимались любовью.

Она была одна, но слышала, что в душе льется вода. Эмма была даже рада, что у нее есть несколько секунд, чтобы прийти в себя, потянуться и расслабиться от осознания того, что она – это она. Чтобы взвизгнуть, зевнуть и потеряться в огромной кровати, лежа под самым легким, огромным покрывалом, какое она только видела.

Все получилось отлично. Он любит ее, он сказал, что любит ее, и доказал это. Он пытался завоевать ее доверие и победил. Она принадлежала ему, и ей хотелось принадлежать ему всегда.

Затем зазвонил телефон.

Кельвин не слышал звонка из-за шума льющейся воды. Он погрузился в воду и виноватые мысли. Он больше не любил ее. Нарыв был вскрыт, и он больше не любил Эмму. Он поверить не мог, насколько быстро переменилось его отношение к ней. Накануне вечером он просто обожал ее, когда привел к себе в дом и лег с ней в постель. Он продолжал обожать ее по крайней мере половину ночи и искренне верил много часов подряд, что нашел свою половинку, идеальную милую девушку, которая так отличалась от всех, кого он знал раньше. Но затем, около четырех утра, когда она задремала, а он лежал и курил, он начал раздумывать о том, правда ли любит ее, а после того, как она проснулась и они снова занялись любовью, до него начало доходить, что нет. К тому времени, как он встал с постели и пошел в душ, он был в этом уверен. Нарыв был вскрыт, высота взята, и он больше не любил ее. Она была трудновыполнимой задачей, проектом. Он победил, и все было кончено.

Эмма не сняла трубку. Звонили Кельвину, и ее это не касалось, поэтому она ничего не делала, пока не раздался щелчок автоответчика.

– Доброе утро, мистер Симмс, – произнес мягкий, знакомый голос со старомодной интонацией. – Говорит принц Уэльский.

Свет становился ярче. Звук ножниц, разрезающих ткань, вдруг на удивление громко зазвучал в ушах Берилл.

– Как ты себя чувствуешь? – услышала она голос Присциллы.

– Глаза, кажется, в порядке, но я не могу пошевелить руками.

– Они привязаны, чтобы ты не хваталась за бинты во сне. Я сейчас развяжу.

Свет был очень яркий, несмотря даже на то, что глаза Берилл по-прежнему были закрыты. Он бил сквозь закрытые веки.

– Черт! – воскликнула Берилл. – Детка, приглуши свет.

Берилл почувствовала, что свет за веками гаснет, и снова попыталась открыть глаза.

– Знаешь, я серьезно думаю, что вы не должны были говорить ей, что она хорошо поет, если думали, что она поет плохо.

– Что?

– А если вы думали, что она хорошо поет, ее нужно было пропустить в следующий тур.

Повязки уже не закрывали уши Берилл, и она слышала все более четко. Голос ее дочери изменился.

– О чем ты говоришь? – сказала Берилл, вглядываясь в темноту, страстно, но тщетно мечтая потереть глаза, потому что ее руки были привязаны к кровати.

– О Шайане.

– О ком?

– Обо мне.

– Боже мой, поверить не могу, – сказал голос, – вы это сделали, и должен сказать, что это было ужасно забавно. Я признаю, что, когда вы впервые пришли ко мне много месяцев назад, я понятия не имел, насколько мне понравится все это, и, конечно, как вы и предсказывали, это очень сильно повысило уровень моей популярности, что просто ужасно приятно. Я понимаю, нельзя завоевать любовь зрителей, но все же приятно хоть раз убедиться в том, что тебя любят. Представляете, мне предложили вести свое чат-шоу, а также заключить контракт на запись, кто бы мог подумать. Просто невероятно, я чувствую себя Вэлом Дуниканом. Представители шоу «Большой брат» даже выдвинули предложение поставить скрытые камеры в Бак-Хаусе и немного последить за нами. Пришлось сказать им, что мне не кажется, что ее величеству особенно понравится такая мысль. В любом случае, снова благодарю вас за веру в меня и, что более важно, за оказанную поддержку древнему институту, олицетворять который я считаю для себя честью. Ладно, мне пора спешить, через стену лезут журналисты и топчут мои петуньи. Так что всего вам наилучшего, и, как мы, поп-звезды, говорим, это было нечто.

Как только принц отключился, телефон зазвонил снова. Эмма лежала и ждала, когда включится автоответчик, и пыталась осознать то, что она только что услышала. Кельвин врал ей; он с самого начала знал, что принц будет участвовать в конкурсе. Он сам предложил ему участие. Но зачем? Если он и впрямь монархист, как сказал принц, зачем врать ей? Она и сама монархистка.

Ответа не пришлось ждать долго. Эмма услышала его в следующем сообщении.

– Ну-у, Кельвин, – сказал женский голос, источающий интонации Миссисипи, – кажется, ты победил. Должна признаться, я-а и представить себе не могла, что ты превратишь это скучное старое ископаемое в победителя своего шоу. Так что ты молодец. Может, ты и правда так хорош, как думаешь о себе. Насколько тебе известно, я-а женщина с юга, и я-а всегда была человеком слова. Но история научила нас, что современные красотки тоже должны быть практичными, поэтому я-а должна заявить, что считаю нашу сделку недействительной. Увидимся в суде по бракоразводным делам, Кельвин. Пока-пока.

Эмма лежала и слушала. Несмотря на толстое покрывало, ее пробирал озноб, и она думала о своем отце. Уйдя из семьи, он дал дочери урок: не доверять мужчинам. Оказалось, она снова забыла о нем. Она снова поверила мужчине.

Вот дура.

Она встала и быстро оделась. Несмотря на путающиеся мысли, у нее в голове нашлось место, чтобы испытать знакомое многим девушкам чувство неловкости, когда надеваешь смятое вечернее платье в холодном утреннем свете.

Эмма дошла до двери спальни, когда из ванной появился Кельвин. В первую секунду она подумала, что не нужно останавливаться, потому что она была полностью одета, а на нем было только полотенце. Он не смог бы удержать ее. Вместо этого она повернулась к нему.

– Звонил принц Уэльский, – сказала она, – и твоя жена. Оба оставили сообщения. Я их слышала.

Было понятно, что Кельвин сразу же понял, что это значит.

– А-а, – только и сказал он.

– Думаю, нужно сказать тебе спасибо, – сказала Эмма, безуспешно пытаясь улыбнуться горькой улыбкой. – Я искренне верю, что теперь навсегда избавилась от соблазна поверить мужчине.