Побратимы меча - Тим Северин

Они подходили, вожак лицемерно улыбался, отчего становилось только заметней, что из его носа в виде луковицы капало, и тонкая струйка стекала по его тяжелым усам и бороде.

Я ждал, пока они не окажутся в нескольких шагах от меня, а потом произнес отчетливо:

— Привет вам. Эта медвежья шкура не продается.

Оба замерли на месте. От удивления как будто дар речи утратили.

— Равно как те меха, на связке которых я сижу, — продолжал я. — Ваши меха лежат вон там. Это справедливая мена за товары, что вы оставили.

Оба пришли в себя, осознав наконец, что я говорю на их родном языке.

— Откуда ты свалился? — спросил вожак воинственно, по ошибке приняв меня за купца-соперника. — Это наше место. Никто сюда не лезет.

— Я пришел вместе с мехами, — сказал я.

Сначала они мне не поверили. Потом увидели следы лыж моих спутников-саами. Следы явно шли от опушки безмолвного леса и возвращались обратно. Потом торговцы заметили мою саамскую меховую шапку и башмаки из оленьей кожи, которые сшила мне Аллба.

— Мне нужно добраться до берега, — сказал я. — Я хорошо заплачу.

Торговцы переглянулись.

— Сколько? — напрямик спросил тот, с сопливым носом.

— Две шкурки куницы — одна другой пара, — предложил я.

Должно быть, предложение это было щедрое, потому что оба разом кивнули. Потом вожак обратился к своему спутнику и сказал:

— Слушай, давай посмотрим, что они нам оставили, — и начал рыться в мехах, оставленных охотниками саами.

Явно удовлетворенный, он повернулся к своему лагерю и издал оглушительный рев. Из чащи появилась серая вереница людей. Четыре человека, закутанные в грязную и рваную одежду, пробирались на маленьких квадратных снегоступах, привязанных к ногам, волоча за собой грубые сани. Это были те, кого мои спутники-саами назвали «людьми-оленями», носильщики и тягло торговцев пушниной. Они грузили сани, а я понял, что этим пришибленным рабам известно лишь несколько слов из языка их хозяев. Каждое приказание сопровождалось пинками, ударами и простыми жестами, показывающими, что нужно сделать.

Два торговца пушниной, Вермунд и Ангантюр, сказали мне, что собирают меха в пользу их товарищества. Этим же словом йомсвикинги обозначали свое воинское братство, однако в устах торговцев пушниной смысл его совершенно был извращен. Их братство-товарищество — кучка торговцев, которые дали клятву помогать друг другу и делиться доходами и тратами. Но очень скоро стало ясно, что Вермунд и Ангантюр оба готовы обмануть своих товарищей. Куньи шкурки, мою плату, они потребовали вперед и спрятали их среди своих вещей, а когда мы добрались до места встречи с торговым товариществом в городе Альдейгьюборге, они как-то забыли упомянуть об этих лишних мехах.

Никогда в жизни я не видывал столько грязи, сколько в Альдейгьюборге. Куда ни пойди, всюду грязи почти по щиколотку, в первой же луже я оставил оба башмака Аллбы, и мне пришлось купить пару тяжелых сапог. Выстроенный на болотистом берегу реки, Альдейгьюборг стоит в той стране, которую норвежцы называют Гардарики, стране крепостей, а сам он служит воротами в земли, простирающиеся к востоку на невообразимое расстояние. Это место окружено бескрайними лесами, так что все дома там строятся из дерева. Стволы валят, бревна обтесывают и складывают в срубы, на кровлю идет деревянная дранка, и высокие частоколы огораживают двор каждого дома. Дома же строятся где попало, и нет там главной улицы, и ни пройти там, ни проехать почти невозможно. Кое-где уложены на землю бревна, вроде настила, но весной эти настилы тонут в зыбкой почве и от дождей становятся осклизлыми. Повсюду стоят лужи от помоев, выливаемых с дворов. Нет ни единой канавы, и когда я был там, каждый хозяин пользовался своим двором как отхожим местом и свалкой и никогда не вычищал грязь. В результате город вонял и гнил в одно и то же время.

Но все же Альдейгьюборг поражал воображение. Вереницы лодок постоянно прибывали и причаливали к берегу, к сходням. А нагружены они были товарами из северных лесов — мехами, медом, пчелиным воском, либо приобретенными задешево в обмен, которому я сам был свидетелем, либо, чаще, прямым вымогательством. Ватаги тяжело вооруженных торговцев отправлялись в отдаленные края и требовали дань с лесных обитателей. А еще зачастую они обязывали туземцев снабжать их носильщиками и гребцами, так что покрытые грязью улицы Альдейгьюборга кишели полянами, кривичами, берендеями, северянами, печенегами и чудью, а также людьми из племен столь неведомых, что у них и названий нет. Немногие из них торговали от себя, большинство же были холопами — рабами.

При столь алчном и пестром населении Альдейгьюборг был местом беспокойным. По видимости город подчинялся князю, высшему правителю, сидящему в Киеве, большом городе в нескольких дневных переходах к югу, и править Альдейгьюборгом князь ставил членов своей семьи. Однако истинная власть находилась в руках торговцев, особенно же тех, кто был лучше иных вооружен. Этих обычно называли варягами. Я и сам позднее с гордостью носил это прозвание, но первые встреченные мною варяги вызывали у меня отвращение своими повадками. То были совершеннейшие негодяи. В основном выходцы из Швеции, они приезжали в Гардарики, чтобы нажить состояние. Они приносили присягу — клятву, которая объединяла их в товарищества — и становились сами себе законом. Иные нанимались торговцами к тому, кто готов был платить больше; иные же вступали в товарищества, которые только для вида занимались торговлей, а на самом деле были разбойничьими шайками. В мою бытность там самым известным из товариществ было то, к которому принадлежали Вермунд и Ангантюр, и ни одного варяга не страшились так, как их предводителя, Ивара по прозвищу Безжалостный. Вермунд и Ангантюр столь страшились его, что, едва мы пришли в Альдейгьюборг, они немедля повели меня к своему предводителю, дабы отчитаться перед ним и получить одобрение всему, что они сделали.

Был у Ивара дворец — одно название, что дворец, — обширное хранилище рядом с причалами. Как и все постройки в Альдейгьюборге, оно было одноярусным, хотя и самым обширным среди прочих. У входных ворот бездельничали два нечесаных стражника, проверяя всякого входящего, отбирая любое оружие, какое только находили, и требуя мзду за проход. Меня провели по грязному двору в палаты Ивара — вот где была воистину варварская грязища. Единственный покой был убран по образу, как я узнал позже, излюбленному у правителей народов восточных. Богатая парча и ковры, все больше с красными, черными и синими узорами, висели на стенах. Подушки и диваны — единственная утварь, а освещалась комната тяжелыми латунными лампами на цепях. Хотя день был в самом разгаре, лампы горели, и в палате пахло свечным воском и несвежей пищей. Объедки на подносах, лежащих на полу, ковры в пятнах от пролитого вина и кваса — здешнего пива. Находились там с полдюжины варягов, одетых в приметные мешковатые штаны и препоясанные свободные рубахи. Они стояли или сидели на корточках у стен комнаты. Иные играли в кости, иные лениво переговаривались, но все старались показать, что каждый из них приближен к предводителю.