Огненный омут - Симона Вилар

Его настроение передалось и Дуоде. Она повеселела. Хотела было вернуться к Эмме, но передумала, свернула в сторону лекарни, пошла к Дюранду. Сын-то для нее куда важнее этой рыжей. Та сама отойдет.

Эмма же долго лежала, глядя в сводчатый потолок. Лишь когда отзвонили к вечерней службе, встала. Есть не хотелось. Она медленно оделась. Волосы завязала по нормандски – высоким узлом на затылке, спустив пышный хвост на спину. Зажгла свечу. Сидела у открытого окошка, вглядываясь во мрак ночи.

После грозы стало прохладно. Веяло ароматом мокрой древесной коры, сырой землей. Дуоды все не было, но Эмма и не хотела никого видеть. Застывшим взором вглядывалась во мрак. Ролло… Сегодня она видела его, видела, как он остановил атаку, как сам кидался на своих людей. И все ради нее. Она помнила, как его опутали сетью, стащили с коня. Что с ним? Что они хотят от него? Ей хотелось верить, что ее викинг сумеет постоять за себя. Что перед ним все его люди? Да и франки тоже. Они вон ликуют, славят свою святыню, спасшую город.

Но Эмма больше не верила и в чудо покрова Богоматери. Это не она спасла Шартр от нашествия, а любовь варвара к своей Птичке. Эмма ощущала гордость за их любовь. Но и боль, стыд, отчаяние. Она тихо стонала сквозь сцепленные зубы. Ролло на все пошел ради нее. Она же… Она предала его.

Теперь она с ясностью вспомнила все, что привело к разрыву между ними. Где она оступилась? Она допускала одну ошибку за другой. Она не повиновалась Ролло, несмотря на его запрет ехать в Эвре, ушла в лес. Потом позволила уговорить себя Роберту. Что она могла сделать? Она даже не попыталась бежать. Как? Неважно, как. Она ведь и не пробовала. Она все еще была обижена на Ролло, уязвлена ревностью. И ее больше волновало, придет ли он за ней, докажет ли, что она все еще дорога ему. Да, ей хотелось доказать ему, что она сильнее его, что не потерпит измены.

Ей хотелось подчинить его, заставить креститься. Теперь ей ничего этого не нужно. Только бы вновь быть с ним, прильнуть к его груди, ощутить то счастье, какое он ей давал. О, какое это было счастье!.. Ролло – она готова была на коленях вымолить его прощение. Ибо она знала, что он любит ее. Ради ее спасения он переступил сегодня через последнюю черту, через самое важное, что было ему дорого в этой жизни, – через авторитет своей власти. Да, она теперь убедилась в том, в чем сомневалась, и теперь ей хотелось лишь одного. Умолять его просить, рыдать – только бы он простил ее, только бы сегодняшним своим поступком он не повредил себе, только бы опять они были вместе.

Она вздохнула, как всхлипнула. На дворе совсем стемнело. Деревья шелестели влажной листвой. Ударил колокол, возвещая полночь. В городе стих шум, лишь лаяла вдалеке собака да слышались отдаленные оклики часовых на стенах. В саду было тихо. При свете горевшей у креста лампады она различила, как монахи попарно прошествовали в часовню. Один силуэт словно бы отделился, остался стоять у креста. Или он стоял там давно?

Она вгляделась. Что-то знакомое было в этой осанке, коротко подстриженных волосах, в том, как он стоял, глядя на ее окно. Она узнала Ги. Она вытерла глаза, перевела дыхание. Улыбнулась темному силуэту, даже обрадовалась. Ги выздоровел. Слава Богу! Она ведь столько молилась за него. Ги – ее друг. Ее поклонник. Впервые эта мысли не вызывала в ней тайного ликования. Но ей вдруг безумно захотелось выйти к нему. Ей так нужно с кем-то поговорить, поведать кому-то о своей тоске.

Она была удивлена, когда заметила, что Дуода, уходя, забыла запереть дверь. По-видимому, она считала, что пленница не в том состоянии, чтобы куда-то идти. Да и куда она могла уйти? Она в Шартре, как в ловушке. Кругом франки, кругом охрана, высокие стены. А у нее – Птички – даже нет крыльев, чтобы преодолеть эту преграду, полететь к милому.

Она осторожно толкнула дверь. Стала спускаться по наружной лестнице. Охранников внизу не было. Она не сразу их заметила под одной из галерей монастырских построек. Они о чем-то разговаривали с монахом, смеялись. Из рук в руки передавали мех с вином. Эмма неслышно спустилась в сад, по росистой траве пошла к Ги.

Молодой аббат замер, увидев ее перед собой. Шагнул было к ней, потом отступил.

– Нет, не подходи. Я уже не болен, но тебе нет нужды видеть меня.

Она остановилась в двух шагах.

– Ох, Ги, какая мне разница, как ты выглядишь. Разве я все еще та девочка, что засматривалась на тебя в праздник мая? А то место, что ты занимаешь в моем сердце, та сестринская любовь, что я к тебе испытываю… Какое мне дело, что сделала с тобой оспа? Милый мой Ги! Как я рада, что ты жив!

Она взяла его руки в свои. Он стоял понуро.

– Они не имели права так поступать сегодня с тобой. Они прикрывались твоим телом, как щитом!

В его голосе звучал гнев. Тот гнев, что довел ее сегодня до состояния шока. Гнев и страх. Но Ролло доказал, что ей нечего бояться. И сейчас она при мысли об этом испытала нечто, похожее на тихую радость. Вздохнула.

Ги по-своему истолковал ее вздох.

– Прости меня, Птичка. Прости, что не смог защитить тебя. Я пытался…

– Я знаю. Я видела.

– Я ничего не мог, – как в трансе повторил Ги. – Они все решили без меня. Они просто оттолкнули меня и заперли. Но позже я пошел к Далмацию и сказал, что поведаю обо всем герцогу Нейстрийскому. Далмаций лишь смеялся. Твердил что-то о чуде с покрывалом. Пьян был, как свинья.

Они стояли какое-то время в тишине. Было удивительно тихо. Город, полный людей, воинов, животных – затих после бурного дня. Далекая перекличка часовых казалась чем-то незаметным за шелестом листвы. Где-то раздался звук, издаваемый летучими мышами, одиноко завывала собака. Из часовни вышли монахи. Ги с Эммой непроизвольно отошли. Стояли теперь возле самого креста. При свете пламени лампы, освещавшей подножие креста, Эмма отчетливее различал лицо Ги, страшные рубцы на нем, красные пятна на коже, когда-то бывшей гладкой и смуглой, как бархат. Со временем они станут не так заметны. Но сейчас… Он заметил сочувствующее выражение у нее в глазах.

– Не смей на меня так глядеть! Я – ничтожество. Ведь я сделал все возможное, чтобы вырвать тебя от норманнов, а оказалось, что среди франков тебе приготовлено лишь заключение и опасность. Они держат тебя под замком, они прикрываются тобой. А я… Что я могу?

Свет лампады у креста освещал его искаженное лицо. Потом оно стало спокойным, но неожиданно он сильно сжал ее руку.

– А он молодец… Этот твой Ролло. Мне рассказали, что он сделал ради тебя. Теперь я понимаю, за что ты его полюбила. Ему все нипочем. А они думали его крестить, поставить на колени. Герцог Роберт… Где он? Он уже небось и забыл о своих планах, изменил их в угоду каким-то политическим расчетам. Ролло же последователен до конца. Он любит тебя – и все тут. И он достоин самой красивой женщины франков. Благослови, Боже, вас обоих!