Василий Теркин - Петр Боборыкин

— Антон Пантелеич! Вы продолжайте пить чай с прохладцей, — сказал он, вставая, — а я оденусь и поеду. К обеду должен быть Низовьев, и подъедет господин Первач… Вот целый день и уйдет на них. Завтра мы отправимся вместе в имение того помещика… как бишь его… Черносошного… владельца усадьбы и парка.

— К вашим услугам, — кротко выговорил Хрящев и неторопливо стал обмывать блюдечко в полоскательной чашке.

"Может, и врет Зверев, — думал Теркин, одеваясь в другой комнате, — сказывается больным, соблюдает свое предводительство… Увидим!"

Пролетка ждала его на дворе у крыльца. Извозчиков в городе не было; но ему не очень понравился этот вид любезности. От «Петьки» он не желал вообще ничем одолжаться. Чувство гимназиста из мужицких приемышей всплыло в нем гораздо ярче, чем он ожидал.

Записку Звереву он написал сдержанно, хотя и на «ты»; сказал в ней, что желательно было бы повидаться после десяти с лишком лет, и не скрыл своего теперешнего положения — главного представителя лесной компании.

"С таких, как Петька, — думал он дорогой, — надо сразу сбивать форс; а то они сейчас начнут фордыбачить".

Зверев занимал просторный дом на углу двух переулков, немощеных, как и весь остальной город.

Теркина встретил в передней, со старинным ларем, мальчик в сером лакейском полуфрачке, провел его в гостиную и пошел докладывать барину.

— Проси! Проси! — раздался из третьей угловой комнаты голос, который Теркин сейчас же узнал.

Та же шепелявость, только хрипловатая и на других нотах; лицо его школьного товарища представилось ему чрезвычайно отчетливо, и вся его жидкая, долговязая фигура.

В кабинете хозяин лежал на кушетке у окна, в халате из светло-серого драпа с красным шелковым воротником.

Гость не узнал бы его сразу. Голова, правда, шла так же клином к затылку, как и в гимназии, но лоб уже полысел; усы, двумя хвостами, по-китайски, спускались с губастого рта, и подбородок, мясистый и прыщавый, неприятно торчал. И все лицо пошло стр.382 красными лишаями. Подслеповатые глаза с рыжеватыми ресницами ухмылялись.

— А!.. Теркин!.. Ты ли это?.. Скажите, пожалуйста!

Зверев приподнял немного туловище, но не встал.

— Извини, брат, не могу… Оступился… Ломит щиколку…

Он протянул к нему свои небритые щеки, и они поцеловались.

— Скажите, пожалуйста!.. Садись! В наши края…

Слышал!.. Рассказывали… Ты, брат, говорят, миллионами ворочаешь… Дай-ка на себя поглядеть…

Тон был возбужденный, но большой радости — видеть товарища — в нем не слышалось… Теркину тон этот показался хлыщеватым и почти нахальным, и он сейчас же решил дать приятелю отпор.

— А ты, — сказал он, оглядывая его в свою очередь, — в почетных обывателях состоишь?

— В обывателях? — переспросил Зверев и брезгливо повел ртом. — Обывателями, брат, мещан да посадских зовут.

— Извините, ваше благородие, — ответил Теркин и поглядел на него, как бывало в гимназии, когда он ему приказывал что-нибудь и приговаривал: "ежели не сделаешь, будет тебе лупка генеральная".

Зверев вспомнил этот взгляд, обидчиво усмехнулся и выпятил нижнюю губу.

— А ваше степенство в почетных гражданах состоит?

— Так точно, — ответил в тон Теркин.

— Значит, выплыл!.. А я слыхал как-то… давно еще… будто ты туда попал… в места не столь отдаленные.

— Нет, милый друг, не хочу отнимать ваканций у вашего брата.

— Это как?

Зверев весь выпрямился, и щеки его густо покраснели.

— Да так!.. У вас-то в губернии, — небось знаешь всю историю, — проворовались господа сословные директоры.

— Проворовались! Проворовались!.. Как ты выражаешься!

— Так и выражаюсь. Им прямая дорога по казанскому тракту или на пароходе-барже, под конвоем. стр.383

— Не знаю, брат, не знаю!.. Это все газетчики, мерзавцы! Везде они развелись, как клопы.

— Да тебе что же обижаться… Ты ведь к банку не причастен?

— Еще бы!

Лицо Зверева начало подергивать. Теркин поглядел на него пристально и подумал: "наверняка и у тебя рыльце в пуху!"

— Скажи-ка ты мне лучше, любезный друг, есть ли у вас в уезде хоть один крупный землевладелец из живущих по усадьбам, который не зарился бы на жалованье по новой должности, для кого окладишко в две тысячи рублей не был бы привлекателен?.. Небось все пойдут…

— Я не собираюсь.

— А другие?

— Понятное дело, пойдут.

— Даже все мировые судьи, хотя их званию и нанесен, некоторым образом, афронт…

— К чему ты это говоришь?

— А к тому, что вы, господа, все о подъеме своего духа толкуете… Какой же тут подъем, скажи на милость, ежели ни у кого верного дохода в три тысячи рублей нет?.. И велика приманка — жалованье, какое у меня лоцман получает или мелкий нарядчик!..

— Вон ты как! Очень уж, кажется, зарылся ты в капиталах… Это даже удивительно! — Зверев начал брызгать слюной. — Просто непонятно, как ты — Теркин — да в таких делах? Знаешь, брат, пословицу: от службы праведной…

— Не наживешь палаты каменной? Праведником и не выдаю себя; но между нашим братом, разночинцем, и вами, господами, та разница…

— Слыхали! Слыхали!.. — закричал Зверев и замахал руками. — Уволь от этих рацей!.. Ну, ты в миллионщики лезешь, с чем и поздравляю тебя; нечего, брат, важничать… Нигилизм-то нынче не в моде… Пора и честь знать…

Теркин чуть было не крикнул ему, как бывало в гимназии: "молчи, Петька!.."

— Ладно, — выговорил он с усмешкой, — ваше высокородие волновать не буду… Ведь ты как-никак первая особа в уезде; а я — представитель общества, приобретающего здесь большие лесные угодья. Может, и сам сделаюсь собственником… стр.384

— Покупаешь имение? Ты?

— Погляжу!.. А пока Низовьев продает нам всю свою дачу под Заводным.

— Знаю! А Черносошный продает?

— Прямых предложений еще не делал.

— Все ваша компания съест…

— За этим и покупаем, чтобы не давать вашему брату расхитить.

— Тоже нашлись благодетели!

Зверев недосказал, спустил обе ноги с кушетки, поморщился, должно быть от боли, потер себе лысеющий лоб, взглянул боком на Теркина и протянул ему руку.

— Вася!.. Что ж это мы… Больше десяти лет не видались и сейчас перекоряться… Это, брат, не ладно. — Он поглядел на полуотворенную дверь в следующую комнату. — Пожалуйста… притвори-ка.

Теркин притворил дверь и, когда сел на свое кресло, подумал:

"Сейчас будет просить взаймы".

XII

— Вася!.. Тебя сам Бог посылает! Спаси!

Зверев взял его руку, и Теркину показалось, что он как будто уж хотел приложиться к ней своими слюнявыми губами.

— Что такое?.. Не пугай!..

Лицо Зверева передернула слезливая гримаса. Глаза покраснели. Он, казалось, готов был расплакаться.

— Скажи толком!

Прежний гимназист «Петька» был перед ним, — все тот же, блудливый и трусливый, точно кот, — испугавшийся вынутого им жребия — насолить учителю Перновскому.

Жалости Теркин к нему не почувствовал, хотя дело шло, вероятно, о чем-нибудь поважнее перехвата тысячи рублей.

— Ведь мы товарищи! — Зверев взглядывал на него красными глазами, уже полными слез. — Вместе из гимназии выгнаны…

— Ну, об этом тебе бы можно и не упоминать.

— Я тебя не выдавал!.. Ты хочешь сказать, что за меня сцепился с Трошкой… На это твоя добрая воля была!.. Вася! Так не хорошо!.. Не по-товарищески!.. Что тебе стоит? Ты теперь в миллионных делах… стр.385

— Чужих, не собственных.

— Спаси!.. — воскликнул Зверев и опустился на кушетку.

— Хапнул н/ешто? — почти шепотом спросил Теркин. -

Сядь… Расскажи, говорят тебе, толком. Дура голова!

Это товарищеское ругательство: "дура голова" — вылетело у Теркина тем же звуком его превосходства над «Петькой», как бывало в гимназии.

— Что ж ты… пытать меня хочешь? — хныкающим фальцетом отозвался Зверев, присаживаясь на край кушетки. — Удовольствие тебе разве доставит — знать всю подноготную? Ты протяни руку, не дай товарищу дойти до… понимаешь, до чего?

— Это все, брат, разводы. Одно дело — беда, другое — залезание в сундук. Я ведь про тебя ничего не знаю… какие у тебя средства были, как ты с ними обошелся, на что проживал и сколько… У родителей-то, кажется, хорошее состояние было?

— Мало ли что было!.. И теперь у меня и усадьба, и запашка есть, и луга, и завод.

— Какой?

— Винокуренный.

— Лесная дача есть?

— Есть… Только это все…

— Разумеется, в залоге?

— У кого же не в залоге?

— Пытать я тебя не желаю, любезный друг. Но и в прятышки тебе, Петр Аполлосович, не полагается играть со мною. Должно быть, по твоей должности…

— А просто разве нельзя зарваться? — крикнул Зверев и вскинул руками. — Ну, да! жил широко.

— В этой дыре?