Тайный советник вождя - Владимир Успенский

А дальше было вот что. В семь часов Каролина Тиль, занимавшая несколько странную должность коменданта кремлевских квартир, пожилая, очень аккуратная и пунктуальная немка из Риги, вошла, как всегда, к Аллилуевой, чтобы разбудить ее и пригласить к завтраку. Переступила порог и вскрикнула от ужаса: Надежда Сергеевна лежала на полу возле кровати в луже загустевшей крови, уже подернувшейся черной коркой. В руке пистолет, подаренный братом Павлом.

Опомнившись от шока, Каролина Тиль бросилась в детскую, подняла там няню — Сашу Бычкову. Вместе они сделали то, что показалось им самым важным: постарались, чтобы труп не выглядел безобразно, отталкивающе. Обмыли Надежду Сергеевну, переодели ее, вытерли кровь. То есть, не желая того, убрали все, что помогло бы следователю установить истину. Впрочем, никто и не решился бы проводить следствие.

Лишь наведя в комнате полный порядок и принарядив покойницу, Тиль и Бычкова позвонили Полине Молотовой, а затем и Енукидзе — начальнику охраны Кремля. А Иосиф Виссарионович, между тем, все еще спал в комнате рядом со столовой, ни у кого не было достаточно мужества разбудить его и сообщить новость. Приехали Ворошилов и Молотов, квартира была полна людей, когда Сталин наконец проснулся, прислушался:

— Что происходит?

Я решил: надо сказать все с глазу на глаз, подготовить его. Услышав страшное известие, он напрягся, как тугая струна. Крепко сцепив пальцы рук, покачивался взад и вперед, сидя на постели, не поднимая головы. Потом глянул на меня какими-то странными, застывшими и пожелтевшими глазами, произнес:

— Еще один удар в спину!

— Надо идти туда, Иосиф Виссарионович.

— Сейчас?! — вздрогнул он.

— Чем скорее, тем лучше. А то просто неудобно.

В комнате Надежды Сергеевны он осмотрелся опасливо, будто впервые попал сюда, шагнул к кровати, но не нагнулся, не поцеловал жену, только пристально глядел на нее. Каролина Тиль передала Иосифу Виссарионовичу письмо, обнаруженное на столе, и адресованное ему. Сталин механически развернул бумагу, начал читать, потом быстро оборотился ко мне, лицо его выражало гнев и недоумение. Протянул мне лист, посмотрите, мол, что же это такое? Но мне в те минуты было не до письма, смерть молодой женщины потрясла меня. Запомнились лишь первые резкие строки, повторявшие то, что Надежда Сергеевна высказала на банкете. «Надо быть воистину гениальным человеком, чтобы оставить без хлеба такую страну, как Россия». И тут же сугубо личный упрек: она забыла, она даже припомнить не может, когда вместе ходили в театр…

Раздались какие-то возгласы, испуганный плач Светланы, и не скажу точно, сам я в этот момент вернул письмо Иосифу Виссарионовичу или он взял его из моих рук. Не взглянув больше на покойницу, вышел из комнаты. В дальнейшем я не видел этого письма, вероятно, Сталин уничтожил его. Потом он вспоминал о нем раз или два, с трудом сдерживая гнев.

Посмертное послание Надежды Сергеевны окончательно отринуло Иосифа Виссарионовича от жены, зачеркнуло все хорошее, что было прежде у них. Даже на похоронах не смог Сталин преодолеть всколыхнувшуюся ненависть. Когда близкие прощались с покойницей дома, он подошел к гробу, склонился над ним. Что там увидел, что почувствовал — одному лишь ему известно. Лицо Иосифа Виссарионовича исказилось судорожной гримасой: злость, страх, недоумение читались на нем. Резкий отталкивающий жест правой руки был таким сильным, что гроб качнулся, голова Надежды Сергеевны сдвинулась на подушке.

Сталин быстро пошел к двери.

Гроб с телом Надежды Сергеевны был перевезен в помещение хозяйственного управления ЦИК, где впоследствии разместился ГУМ. Здесь состоялась гражданская панихида. Иосиф Виссарионович провел возле гроба жены лишь несколько минут: его снимали фотокорреспонденты. Я назвал бы это своего рода кратким визитом вежливости. Сталин отдал необходимую протокольную дань.

Провожать жену на Новодевичье кладбище он не поехал. Я, конечно, понимал психическое состояние Иосифа Виссарионовича, и все же его действия показались мне странными. Он редко поддавался эмоциям и почти никогда не руководствовался ими. Рассудочность, логика — вот что для него характерно. Здравый смысл требовал, чтобы Сталин до конца присутствовал на траурной церемонии, продемонстрировал свою скорбь (о чем, кстати, и будет туманно сказано в официальных сообщениях).

Лишь спустя время мне стало ясно, что Иосиф Виссарионович и в тот раз не изменил себе, руководствовался именно рассудком, а не чувствами. На церемонии присутствовало много родственников Надежды Сергеевны, которые считали, что ее погубил муж, были женщины — свидетельницы последней безобразной ссоры. Кто-то мог не выдержать, особенно на кладбище, при людях оскорбить Сталина, бросить в него камень в прямом или переносном смысле. Иосиф Виссарионович вынужден был бы ответить, получился бы скандал, политические последствия которого трудно предвидеть. Так что осторожность была не излишней.

А на Новодевичьем он побывал через сорок дней после смерти жены вместе со мной, никого больше не поставив в известность.

Началась работа над памятником. Она была поручена известному скульптору И. Д. Шадру. Иосиф Виссарионович попросил меня предварительно побеседовать с Шадром. Задача была трудная, ответственная и даже щекотливая. К счастью, скульптор сумел уловить некоторые нюансы. Во всяком случае, памятник не вызвал у Сталина возражений и в 1933 году был установлен на кладбище, удивляя своей необычностью. Православные захоронения всегда возвышаются над уровнем земли, будь то холмик или каменная плита. А здесь наоборот: беломраморная плита образует беломраморный же столбик с закругленной верхушкой. За столбиком, в углублении — небрежно брошенная черная роза. Через некоторое время, не знаю когда и по чьему указанию, мраморная роза была заменена более аляповатой бронзовой, которая, впрочем, тоже вскоре потемнела, почернела.[17]

Все связанное с женой, напоминавшее о ней, было настолько неприятно Иосифу Виссарионовичу, что он после смерти Надежды Сергеевны решил даже сменить квартиру. Из Петровского дворца его семья перебралась в здание Совнаркома.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Два события предопределили перелом в жизни и деятельности Сталина, в проводимой им политике, в формах и методах руководства. На первый взгляд, события эти кажутся совершенно разновеликими и несовместимыми, одно из них сугубо личное, другое — общественное, и все же я думаю, что именно они, вместе взятые, направили Иосифа Виссарионовича на новую стезю.

Кончина Надежды Сергеевны и ее предсмертное поведение, которое Сталин считал предательством, обострили худшие качества Иосифа Виссарионовича, такие, как подозрительность, вспыльчивость, жестокость. Он ведь по-своему любил Надежду Сергеевну, даже очень любил, считая ее самым близким, интимно-близким человеком, верил ей, рассказывал о своих делах, колебаниях, срывах. Доверялся, как доверяются дорогой женщине в роднящие минуты общения. А она вдруг оказалась не только плохой супругой, но и (в его глазах) политическим противником.

Сталин был выбит из колеи, утратил в ярости какие-то основополагающие ориентиры. Гнев кипел в нем, готовый вылиться на тех, кто мешал ему в работе или хотя бы мог помешать. Много крови, много насилия видел он за свою жизнь (в ссылках, в тюрьмах, в боях), и ни то, ни другое не могло теперь стать для него преградой на пути к важной цели.

В начале 1934 года собрался XVII съезд партии, который вошел в официальную историю как «съезд победителей», а в неофициальную — как «съезд смертников». Впрочем, на нем действительно выявилась, а затем надолго утвердилась у власти небольшая, но монолитная группа победителей: сам Сталин и несколько близких ему товарищей. Совершенно произвольно назвав поражения успехами, выдав несомненные конфузии за явные виктории, Иосиф Виссарионович опрокинул своих оппонентов и еще раз утвердился в простой истине: сила солому ломит.

О том, что на съезде его ждут большие неприятности, может быть, даже полный крах, Иосиф Виссарионович знал заранее. Слишком долго стоял он у руля, вопреки указаниям Ленина, слишком большую власть сконцентрировал в своих руках, перестав считаться с мнением других партийцев. Многих разочаровали последствия поспешной коллективизации, оставившей страну без продовольствия, без сырья для легкой промышленности, принесшей массовые, ничем не оправданные жертвы. Многим претила резкость, категоричность Сталина. Некоторые считали его явно больным, место которому не в Политбюро, а на Канатчиковой даче, на улице Матросской тишины, в желтом доме, или в другом подобном заведении.

Иосиф Виссарионович, разумеется, учитывал все эти настроения и готовился к самой решительной бескомпромиссной борьбе. Ему было просто невозможно выпустить бразды правления. Он хотел довести начатое до конца. Он мечтал стать великим деятелем, заметным в мировой истории. С другой стороны, он понимал: у него столько противников, столько людей так или иначе пострадали от него, что тихо, незаметно отойти в сторону невозможно. Его собьют с ног и растопчут. Троцкого не было в стране, но сколько его сторонников оставалось на руководящих постах в высших звеньях партии, государства, карательных органов?! Эти люди не упустили бы своего шанса!