Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— Ну, ладно. — Петр отпустил Николая. — Ладно. Я по сходкам не ходил, а нынче пойду. Нынче мы на сходке поорем. Слышь, Миколай, ежели я твоего отца за бороду буду таскать, — молчи.

— А что мне за дело, право. Ну вас к чертям! — Николай оправил воротник тужурки.

Андрей Андреевич охал, качал головой, восклицая время от времени: «Ах ты, боже мой, ах ты, заступница!» — мял в руках шапчонку, то снимал, то надевал ее и безнадежно махал руками.

Сергей наблюдал за происходящим совершенно равнодушно; он не верил, что земля останется за мужиками.

— Теперь так, сказал Андрей Андреевич. — Почитал ты, объяснил ты нам. Объясни теперь, как же насчет земли?

— Объясню, дядя Андрей.

— Мне земля нужна, — устало сказал Андрей Андреевич. — Все равно какая, лишь бы земля.

— Правильно. Вот ты нынче на сходке, без скандала, без драки, скажи Улусову: мужикам, мол, надо бы вернуть отрезки…

— А он скажет: «На, мол, держи карман шире», — ядовито усмехаясь, ответил Андрей Андреевич.

— Тебе нужна только земля или еще чего-нибудь надо? — допрашивал Андрея Андреевича Флегонт.

— Мало ли что нам нужно, Лукич.

— А я знаю, что тебе надо еще, Андрей. Ты хочешь, чтобы тебе вернули деньги, которые ты заплатил за свою несчастную земельку? Хотел бы ты, чтобы тебе вернули выкупные?

Все сказали, что это нужно позарез.

— А круговая порука вам сладка? — спрашивал Флегонт Вам на руку, что вы из общины ногой не можете на сторону ступить, все со спросом?

Это уж было по части Петра. Он больше всех тяготился круговой порукой. Он и ответил за всех:

— К чертовой матери круговую поруку!

— Теперь… За аренду Улусов драл с мужиков немыслимую цену, так это или не так?

— Верно, верно, парень! — подтвердил Андрей Андреевич. — В корень ты смотришь!

— А если бы Улусова стали судить за такие немыслимые цены, да и не только его, а всех живодеров, вы что — плакали бы, их жалеючи?

Все рассмеялись.

— И то, Лукич, меня аж сейчас слеза прошибла.

— Еще одно сообразите. Сельские дела вы решаете на своей сходке. Ладно! А вы знаете, кто у нас решает все мужицкие дела?

— Поди, царь? — нерешительно сказал Андрей Андреевич. — Царь — главный земельный хозяин.

— Верно, дядя Андрей, царь. Только кому бы, ты думал, он передоверил все земельные дела? Кто, ты думаешь, решает твою судьбу?

— То мне неизвестно, — признался Андрей Андреевич.

— Дворяне, дядя Андрей, помещики, такие же, как наш Улусов. О тебе пекутся дворянские комитеты.

— Не пойму, Лукич, к чему ты это все?

— А ты, дядя Андрей, попробуй, что я тебе говорю, сказать Улусову.

— И что с того будет?

— Посмотришь. Это ему будет пострашнее, чем все ваши угрозы. Да ведь не скажешь!

— Не скажет, — подзадорил Листрат. — Кишка тонка!

— Куда ему!.. — вставил, посмеиваясь, Сергей.

Это я — то не скажу? — Андрей Андреевич затрясся. — Это у меня-то кишка тонка? Ах, вы!..

На него опять зашикали.

— Чего зашипели, молокососы? Я все помню, я при барышне слова непотребного не скажу. Да я днями такого земскому наговорил, он аж позеленел.

— Ну, так скажи и это.

— И скажу.

— Вот тогда посмотришь, как земский закукарекает. Только уж держись, дядя Андрей!

— Я-то удержусь. Только ежели держаться, так кучно.

— Ясно, — сказал Листрат. — Ты начнешь, мы поддержим.

— Только не возьму я, Лукич, в толк, какое же это имеет отношение к земле? — недоуменно спросил Андрей Андреевич.

— Тебе очень нужна земля?

— Ты, Лукич, над нами не насмехайся. Кому она не нужна? Разве что лавочникову сыну. А прочим…

— Ну, так садись в телегу да с богом в Сибирь.

— Насчет Сибири я слышал. Только глухомань, земля дикая, умрешь, пока ее осилишь… Может, теперь там подходящую землю стали давать?

— Вполне подходящую.

— И по скольку же, скажем, на двор?

— На двор дают по три тысячи десятин.

Все так и ахнули.

— Постой, постой, — сдернув шапчонку и заикаясь, переспросил Андрей Андреевич. — По скольку?..

— По три тысячи, дядя Андрей, — невозмутимо ответил Флегонт.

— По три тысячи! — ахнул Андрей Андреевич. — Не верю. — Он отчаянно замотал головой.

— И как же дают? — с алчным блеском глаз спросил Петр. — За какую цену?

— Дают в аренду на девяносто девять лет. Первые пять лет ничего не платить.

— Батюшки!.. — простонал Андрей Андреевич.

— Купить можно не больше трех тысяч десятин, а в аренду можно взять хоть и сто тысяч. Срок аренды — девяносто девять лет, — с той же серьезностью говорил Флегонт.

Лишь Ольга Михайловна приметила лукавую искру в его глазах.

Она пристально наблюдала за Флегонтом и узнавала и не узнавала его: что-то такое узнал и увидел он, что до краев наполнило его, отчего он и казался таким сильным, каким не был в Сибири. Мужики понимают его с полуслова, и он понимает их. Вот Флегонт говорит о земле, о царе, говорит без единой фальшивой ноты, даже как бы без желания вести за собой мужиков, а между тем твердо и последовательно наводит их на размышления о предметах, над которыми они никогда прежде не задумывались, заставляет их делать выводы без подсказки. Соединение гибкого ума с добрым лукавством, знание народа, всех его горестей и мечтаний, простота в обращении с людьми и умение вести за собой их души — все это глубоко волновало Ольгу Михайловну. Она невольно заражалась от Флегонта его мыслями и чувствами. «И ведь я могла бы стать такой же, как Флегонт, не отойди от движения», — думалось ей.

И снова властно потянуло Ольгу Михайловну к делу, к которому не раз звали ее и Флегонт и Таня; снова ум и сердце устремились к тем, кто хочет человечеству добра и счастья, какого оно еще не знало, но должно знать.

— Постой, постой, Лукич, — заговорил в восторге Андрей Андреевич. — Неужто и закон такой есть? Насчет этой самой сибирской земли?

— Есть.

— Царев закон?

— Царем подписан.

— Ох! И ты на царя! И где же этот закон? Неужто опять его от нас спрячут?

— Почему спрячут? Он у меня, нарочно захватил, чтобы вас порадовать. — Флегонт достал из кармана еще одну бумагу. — Читай сам.

Андрей Андреевич по складам прочел несколько строк и передал бумагу Петру.

— Закон как закон. — Петр отдал бумагу Флегонту. — Все форменно.

— Лукич, милый, да ведь это ж!.. — Андрей Андреевич чуть не пустился в пляс. — Ну, братцы, вы как желаете, а я сей же час напишу прошение в уездное земство. Мне три тысячи десятин не надо, а на полтора десятка и я замахнусь!

— В среду тебе десяти было довольно, — хмуро заметил Петр, с усмешкой наблюдая за прыжками Андрея Андреевича.

— Мало ли что было в среду! Поди, ныне воскресенье. Ах ты, господи, ах ты, боже мой! И кто же это так постарался, Лукич, какие такие добрые нашлись люди?

— Дворяне, Андрей. Особое совещание при царе по делам дворянского сословия.

— Видали? — Андрей Андреевич победоносно оглядел всех. — Есть, стало быть, чувствительные господа. Двадцать десятин дадут мне, Лукич?

Флегонт не спеша свернул цигарку, не спеша прикурил и только тогда ответил:

— Не дадут. И не надейся и прошение не пиши.

— Вона! Чем же я хуже иных-прочих? — обиделся Андрей Андреевич.

— И прочим не дадут, — так же хладнокровно проговорил Флегонт.

— Как не дадут? — взревел Андрей Андреевич. — Ты же сам сказал — по три тысячи… Братцы, насмехается он над нами, что ли?

— Нет, я над вами не смеюсь. Да, закон есть, и царем он подписан, и землю дают… Только одно вы у меня забыли спросить: кому?

— А ты не тяни за душу, говори, — торопил Петр.

— Дают, Петр Иваныч, тем, кто сейчас на Руси больше всех бедствует. А кто сейчас больше всех бедствует на Руси? Ясно, дворяне. Вот особое дворянское совещание и задумало помочь своим бедным братьям-дворянам и порешило выдать им земельку в Сибири.

— Дай закон, — кривясь от разочарования, выдавил Петр. — Брешешь ты.

Флегонт снова вынул бумагу. Петр прочел ее.

— Все правильно, как он и говорит, дядя Андрей. Все так и есть, чтоб их разорвало!

— Зачем же им такие земли, Флегонт Лукич? — недоуменно спросил Андрей Андреевич.

— А их можно перепродать, да еще с прибытком. Вон в Уфимской губернии… Только в одном уезде дворяне и чиновники заплатили казне за нарезанную им землю шестьдесят тысяч рублей, а продали ее за шестьсот тысяч. Ты в счете, племянник, силен, — обратился Флегонт к Петру. — Подсчитай, сколько у них в карманах осело. Зачем, говоришь, им такие земли? — воодушевляясь, продолжал он. — А затем, что дворяне для царя самые желательные землевладельцы в Сибири. Но ведь как хитро придумали! Сейчас на фабриках затор, фабрики закрываются, народ выбрасывают за ворота… Куда ему деваться? Правительство один совет дает таким несчастным: поезжайте в Сибирь. Правильно, надо же кому-нибудь обрабатывать новые дворянские земли! И ты поезжай туда, Андрей… Ты и тут на Улусова спину гнешь, да и в Сибири на такого же Улусова спину гнуть будешь. Вот как позаботился о вас царь-батюшка!