Дуэль в Кабуле - Михаил Гус

Виновником конфликта объявлен был Дост Мухаммед, который якобы «выдвинул неприемлемые требования и предъявил экспансионистские претензии» и вступил в соглашение с шахом, без всякого повода напавшим на Герат и. намеренным дойти до Инда. Дост Мухаммед не пользуется симпатиями народа, который любит шаха Шуджу. С помощью английских войск он воссядет на трон своих предков, и будет достигнуто объединение афганского народа.

Так Окленд войну Англии против Афганистана изображал актом дружбы и благодеяния по отношению к афганскому народу.

По указанию Пальмерстона Окленду надлежало «принять участие в междоусобных распрях» в Афганистане и «соединить Кабул и Кандагар в руках одного владетеля, способного стать и оставаться верным союзником Великобритании».

В Индии все было готово для войны. Оставалось окончательно «прижать Россию к стене», чтобы оправдать начинаемую войну и припугнуть Николая, добиваясь не только полной капитуляции в Центральной Азии, но и отступления на Ближнем Востоке.

Кланрикарду, новому британскому послу в Петербурге, только что вручившему царю свои верительные грамоты, пришлось чуть ли не на следующий день передать Нессельроде грозную ноту Пальмерстона. В ней действия русских агентов в Персии и Афганистане определялись как враждебные Англии и противоречащие всем успокоительным заверениям русского правительства. Нота заканчивалась так:

«Британское правительство охотно признает, что Россия в вопросах, о которых идет речь, вольна преследовать тот политический курс, который кажется Санкт-Петербургскому кабинету наиболее отвечающим интересам России. Великобритания слишком уверена в своей силе и сознает размеры и действительность средств, какими располагает для защиты своих интересов в любой части земного шара, чтобы относиться со сколько-нибудь серьезным беспокойством к действиям, о которых говорится в этой ноте. Но британское правительство считает себя вправе спросить Санкт-Петербургский кабинет, должно ли политику России в отношении Персии и Великобритании выводить из заявлений графа Нессельроде и г. Родофиникина графу Дергему или из действий гр. Симонича и г. Виковича?[3]».

Нессельроде растерялся… И не столько «громовая» нота ввергла его в испуг, сколько необходимость представить ее Николаю и дать ему объяснения, почему же так вышло.

Решение Азиатского Комитета, утвержденное Николаем, предписывало осторожность и осмотрительность в Афганистане, а инструкция, которую дал Нессельроде Виткевичу, выходила значительно за рамки, предусмотренные в этом решении… Родофиникина, который составил инструкцию, не было уже в живых. Симонич был уже смещен. На кого же взвалить ответственность?

Барон Бруннов, ближайший советник вице-канцлера, тоже был озадачен.

— Карл Васильевич, дело серьезное! Очень серьезное! Я бы даже сказал, что из всех споров, которые мы имеем с Англией, нынешнее разногласие самое опасное!

— Голубчик Филипп Иванович, что же делать? Вам ведомо, что государь нынче озабочен турецкими делами. а тут вот это еще… Подготовьте ответ, я поднесу его государю вместе с нотой.

Бруннова называли «Нестором русской дипломатии». Его перу принадлежали все важные документы министерства иностранных дел, и он умел угадывать мнения Николая и точно выражать их на бумаге. Когда Нессельроде представил царю английскую ноту, Николай был встревожен. Менее всего улыбалось ему столкновение с Англией.

— Надлежит самым энергическим образом опровергнуть сии нелепые обвинения. Нет у нас никаких завоевательных планов касательно Индии! Симонич напутал, и я его заменил, а Виткевича немедля отозвать…

Нессельроде положил перед царем составленный Брунновым ответ на ноту.

— Это более чем превосходно! — сказал царь. — Посылайте с богом и еще напишите Поццо, чтобы он говорил с Пальмерстоном самым дружеским образом.

Нессельроде, препровождая ответ на ноту, писал Поццо:

«В продолжение разногласий, которые нам приходилось в течение последних лет иметь с Англией, не было ни одного, которое в наших глазах представлялось бы более серьезным, чем только что народившееся. Странная боязнь, заставляющая английское министерство приписывать нам враждебные замыслы против британского владычества над Индией, увлекает его к крайним мерам, которые являются в его глазах мерами предосторожности, имеющими целью предупредить бедствие которого оно опасается, но которые на деле именно могут вызвать столкновение, предупредить которое оно желает».

Из этой справедливой оценки действий Пальмерстона не был; однако, сделан должный вывод, и вместо отпора «крайним мерам», могущим вызвать столкновение, российское императорское правительство отступило перед угрозами Лондона, маскируя капитуляцию на деле твердостью на словах…

«Мысль о посягательстве на безопасность великобританских владений в Индии, — говорилось в русском ответе, — никогда не возникала и не возникает в уме нашего августейшего монарха… Он не допускает какой бы то ни было комбинации, направленной против английской власти в Индии. Она была бы несправедливой, ибо ничем не вызвана. Она не была бы возможна по причине громадных расстояний, нас отделяющих, жертв, ею вызываемых, трудностей, которые нужно было бы одолеть, — и все это для исполнения плана, который никогда не может быть одобрен здравою и разумною политикою. Достаточно бросить взгляд на карту для того, чтобы убедиться, что никакой враждебный в отношении Англии замысел не может руководить политикою нашего кабинета в Азии… Мы откровенно сознаемся перед Англией, что русский офицер был отправлен недавно в Кабул для собирания сведений, относящихся к торговле. Таким образом, факт появления этого агента вполне верен. Но причина и цель отправки, как кажется, была выставлена в глазах английского министерства с толкованием, преувеличение и лживость которого мы считаем нужным вывести наружу. Для этого нам достаточно будет заметить, что отправка г. Виткевича в Кабул была вызвана не чем иным, как прибытием в 1837 году в С.-Петербург от Дост Мухаммед-хана агента с целью завязать торговые отношения с Россией. Чтобы привести в ясность, какие выгоды могло бы доставить нашим торговцам такое предприятие и какие оно представляет обеспечения в стране, с которой Россия не имела до сих пор никаких сношений, наше правительство решилось предварительно послать туда уполномоченного с письмом в ответ на те, с которыми Дост Мухаммед-хан обратился к нам по собственному почину. Эта командировка не имела целью ни заключения торгового трактата, ни каких-либо политических комбинаций, которые могли бы вызвать со стороны посторонней державы жалобы или подозрения. Восстановив таким образом дело в его настоящем свете, наш кабинет может обратиться к лондонскому кабинету с положительным удостоверением, что ни в командировке г. Виткевича в Кабул, ни в его инструкциях, которыми он был снабжен, не было ничего решительно неприязненного к английскому правительству и не было решительно никакого намерения нарушать спокойствие британских владений в Индии».