Камер-фрейлина императрицы. Нелидова - Нина Молева

   — Не сомневаюсь в превосходном воспитании госпожи Нелидовой. Она знает все тонкости придворного этикета и никогда не допустит самой возможности противоречить монаршей особе.

   — О, государь, вы не верите в чисто дружеские отношения?

   — Дружеские? С вами? После стольких лет сплетен, неуместных жалоб, даже обращений за помощью к императрице?

   — Но... то были особые обстоятельства.

   — Вот именно, когда каждый должен был показать высоту и благородство своих чувств или опуститься до уровня немецкой горожанки.

   — Сир, я не хочу даже думать, что вы имеете в виду свою супругу.

   — Я имею в виду достаточно обобщённые выводы. Но думаю, вряд ли стоит поднимать старые темы. Всё изменилось, и слава богу. Прошу вас только отныне и впредь не занимать моих мыслей дворцовыми мелочами. А ваша неожиданно проснувшаяся симпатия к Катерине Ивановне мне представляется совсем неуместной. Она вызовет гораздо больше разговоров, чем ещё недавно вызвали ваши бесконечные жалобы на эту достойную женщину.

   — Ваше величество, вы несправедливы ко мне!

   — Вы не можете отвыкнуть от обычая семейных сцен, императрица. Вы готовы к ним каждую минуту. Но обещаю, больше их не будет! Никогда! Если вы не хотите, чтобы я проявил неуважение или прямую грубость в отношении вас при посторонних.

   — Вы мне угрожаете, сир?

   — Я вас предупреждаю. Вы такая же моя подданная, как и все остальные жители Российской империи. Вы слышите такая же! Ваш титул целиком зависит от меня, а уважение к вам окружающих — исключительно от моей позиции в отношении вас. Займите положенное вам место матери многочисленного семейства, а в скором времени, надеюсь, и бабушки. Оглянитесь на свой возраст. И ведите себя сообразно этим данностям.

   — Но я так надеялась, что, вступив на престол...

   — ...императором начнёт командовать императрица? Повторяю, и этого не будет. Если прежде мне приходилось считаться с прихотями большого двора со всеми его фокусами и вывертами, то теперь это мой двор и всё в нём будет так, как того желает император Павел I. Ваше дело — благотворительность, и только.

   — Государь, но что страшного, если круг моих обязанностей и ответственности станет постепенно расширяться?..

   — Я уже сказал: вы не умеете вовремя прекращать разговора. Прощайте, Мадам, и освободите моё время для государственных дел. И, кстати, госпожа Нелидова ваша партикулярная гостья. Она не имеет отношения к придворному штату. Значит, вы можете её принимать на своей половине.

При вступлении Павла на престол был он /А.А. Аракчеев/ подполковник, через два дня после того генерал-майор в Аннинской ленте и имел две тысячи душ. Не довольствуясь обогащением и быстрым возвышением его, новый император открыл широкое поле его известной деятельности. На просторе разъярённый бульдог, как бы сорвавшись с цепи, пустился рвать и терзать всё ему подчинённое: офицеров убивал поносными, обидными для них словами, а с нижними чинами поступал совершенно по-собачьи; у одного гренадера укусил нос, у другого вырвал ус, а дворянчиков унтер-офицеров из своих рук бил палкою. Он был тогда ещё совсем не стар, не совсем опытен и в пылу молодости спешил по-своему натешиться. Чрезмерное его усердие удивило самого Царя, и в одну из добрых минут, внимая общему воплю, решился Павел его отставить и сослать в пожалованную ему деревню Грузино...

П.Н. Полевой.

   — Таша, мне страшно.

   — Страшно? Тебе? Но почему? Я уверена, отношения с императором теперь-то у вас наладятся. Его величество так уважительно отзывался о тебе в разговоре с Буксгевденом. Муж вернулся прямо окрылённый. Вообрази, наконец-то...

   — Мы обманываем себя, Таша, тем горше будет похмелье.

   — Я не узнаю тебя, Катишь. Дурные предчувствия? Но можно ли им верить?

   — Я была на аудиенции у императрицы.

   — Конечно, знаю. И что же? Императрица хотела показать тебе свою власть и новые возможности. Но надо ли этому придавать сколько-нибудь большое значение? Император не изменит своего отношения к супруге — это так очевидно.

   — Да, ты права, на очередной аудиенции императрица по-прежнему настаивала на конфиденциях со мной, но только теперь я разобралась для чего.

   — Ваши отношения...

   — Если бы, Таша. Нет, она создаёт свою империю и непременно хочет моего соучастия и чуть ли не единомыслия.

   — Вот уж действительно новость. Но что империя? Вышивок, рисования в альбомах и переписывания стихов из бабушкиных альбомов?

   — Можно сказать и так, но какими средствами!

   — Ты меня положительно интригуешь.

   — Интригую, но чем же?

   — Наша великолепная Мария Фёдоровна проснулась для государственной деятельности! Это компенсация за скуку возле неё императора. Но его величество не дал ей никаких возможностей, кроме занятия незаконнорождёнными младенцами, а эта империя много не сулит. Соски, пелёнки, крики мамок и отвратительный запах — боже, как подумаешь только, становится дурно.

   — Императрица нашла выход. Она объявила, что в воспитательные дома не следует принимать всех приносимых младенцев. Их число в Москве и Петербурге должно быть строго ограничено пятьюстами детьми.

   — А что же делать остальным? Умирать на улице или на пороге воспитательного дома? Какое варварство!

   — О, нет, подкидышей следует сразу по поступлении сортировать.

   — Как это — сортировать? По каким качествам?

   — Таша, императрица всё продумала: по здоровью. Тех, кто слабее, следует оставлять в воспитательном доме; тех, кто здоровее, отдавать в казённые государевы деревни на воспитание добропорядочным пейзанам.

   — Мне решительно чужды эти материи, и всё же я не уверена, что не найдётся множество препятствий. Как можно поручиться, что удастся найти потребное число благонамеренных пейзан? И почему их можно заставить заниматься воспитанием чужих детей?

   — Полно, полно, Таша. Тебе ли не знать, этих пейзан императрица видела только на сцене придворного театра или из окна кареты. Это нисколько не мешает её уверенности, что пейзане ждут этих подкидышей, чтобы мальчиков держать до восемнадцати, а девочек до пятнадцати лет, приучая к правилам сельского домоводства. Императрица так и выразилась: сельского домоводства.

   — Всё это превосходно в мечтах.

   — Какие мечты! Императрица добилась полного согласия его императорского величества. Она с гордостью показала мне уже подписанный им указ.

   — Всё это невыносимо скучно.

   — Но вообрази, императрица начала мне говорить, что она создаст таким образом собственную империю, где будет единовластной решительницей человеческих судеб. Подумай сама, если штат воспитательного дома заполнен, то какова будет судьба принесённых, скажем так, сверх штата больных и слабых детей?

   — Ты спросила её?

   — Осмелилась, на что получила ответ: в воспитательном доме всегда будут вакансии благодаря естественной убыли младенцев.

   — Но императрица сама возмущалась, что в воспитательных домах умирает слишком много детей.

   — Но это же на словах. На деле она успела будто б оговорить с императором, и его величество отозвался с полным безразличием о несчастных. Он считает, что слабосильным из податных сословий нет нужды выживать. Из них получатся одинаково плохие и солдаты, и земледельцы.

   — Боже, такая жестокость!

   — Нет-нет, Таша, я не верю императрице. Она всё перекраивает на свой лад. Его величество не мог быть таким... бессердечным. Я знаю, точно знаю, он всегда думал о своих подданных, говорил об их благе. Он не мог простить императрице и Потёмкину путешествия в Тавриду из-за гибели стада скота и мучений стольких землепашцев. Он всегда говорил об оборотной стороне её человеколюбивых деяний. Нет, это фантазии Вюртембергской принцессы и только, уверяю тебя! Но как же мне трудно было их выслушивать от имени государя!

   — Катишь, ты неисправима. Государь изменился не в один день. Он, если хочешь, мужал год от года.

   — Мужал? Ты называешь появление жестокости возмужанием?

   — Но, Катишь, ты сама не захотела оставаться его ангелом-хранителем на каждый день, ты сама уехала из дворца так стремительно, что никто из твоих друзей не успел прийти к тебе на помощь своими советами.

   — Всякие советы были бесполезны, и ты это знаешь.

   — Видишь, видишь, как неприступна ты в своей гордыне! В конце концов, в ваших характерах с императором существует некое сходство. К тому же тебя ещё отличает твоя неоглядная вера. Ты хочешь видеть людей такими, какими их себе воображаешь.