ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

Однако обмануть это смогло только тех, кто хотел быть обманутым.

„Когда святой отец начал защищать „Солидарность”, Юрий Андропов приказал его убить!” — заявил архиепископ Украинской католической церкви в изгнании Мирослав Любачивский. Его точка зрения раз* деляется теми, кто знает и понимает советский режим.

Тринадцатого мая был теплый весенний день. На площади перед собором св. Петра с нетерпением ждали появления Папы. А где-то в недрах толпы притаился еще неведомый никому темноволосый молодой человек. Еще мгновение, и открытый автомобиль римского первосвященника показывается на дорожке. Еще одно мгновение... Если бы площадь перед собором была сценой, то луч прожектора высветил бы в этот момент чью-то вытянутую над головами руку с пистолетом, оставив в тени того, кому принадлежала эта рука. Он и хотел остаться в тени. Теперь, сделав выстрел и увидев, как по белоснежной сутане побежали алые струйки крови, он мечтал только об одном: скрыться как можно скорее. Он было рванулся с места, но цепкая рука удержала его. Он и не мог предположить такую силу в этой стоявшей рядом монахине.

11Сообщение о том, что произошло в Риме, достигло кабинета Андропова в считанные минуты. Едва проглядев его, он понял, что потерпел поражение. Агча лишь ранил Папу.

Календарь на столе Андропова показывал 13 мая.

— Чертова дюжина, — криво усмехнулся он. — Может, в этом и причина... Нет, причина иная... *

Он посмотрел на свои дрожащие руки. Он-то лучше, чем кто-либо другой знал, что сдает, что не так уже четко работает мысль, что энергия уже не та. Он со злостью сжал кулаки и глянул в окно туда, где в быстро темнеющем небе вспыхнули рубиновые звезды Кремля.”

Пока Польша была охвачена растерянностью, пока в Риме боролись за жизнь Папы, в Кремле царило замешательство. Со времен Хрущева установилось правило: все важнейшие акции КГБ обсуждаются на Политбюро. Хрущев не хотел брать всю ответственность на себя. Следовательно, ни один член Политбюро не может сказать, что ему не известно о предпринимаемых КГБ действиях. Но Брежневу, узнавшему, что столь тщательно разработанный заговор рухнул, от сознания, что санкцию на его осуществление давал не он один, было не легче. Теперь, когда стрелявший оказался в руках итальянской полиции, было только вопросом времени, пока она установит, кто стоит за его спиной. Все эти разговоры о том, что он связан с болгарской разведкой, — детский лепет. Всем известно, что болгарская разведка — отдел КГБ и что никогда бы она не решилась на такое дело без разрешения Москвы.

Следствие действительно установило, что в день рокового выстрела на площади вместе с Агчей находился и болгарский агент Сергей Антонов. А затем и сам турок, видимо, пришедший к заключению, что надежд на обещанное вызволение из тюрьмы нет, стал давать показания о своих связях с болгарской разведкой.

Бывший глава ЦРУ В. Колби полагает, что невероятно, чтобы Советский Союз был замешан во всем этом деле. В доказательство своей точки зрения он ссылается на необходимость предусматривать возможность провала операции. Рассуждая так, Колби скорее опирался на свой, чем на советский опыт. Он использует американскую модель, пытаясь понять советские действия. Однако, как о том свидетельствуют исторические факты, Кремль о последствиях заботится мало. Похищение советскими агентами Рауля Валленберга в Будапеште и уничтожение корейского самолета над Сахалином, хотя и отстоят во времени почти на сорок лет друг от друга, являются звеньями одной и той же, полагающейся на наглую силу политики. Советские руководители по-прежнему руководствовались марксистской формулой : цель оправдывает средства.

А события, происходившие в Польше, были куда важнее и дела Валленберга, и полета корейского самолета. Они грозили взорвать советскую империю изнутри. Если бы для спасения империи потребовалось бы уничтожить руководителей и других стран мира, Андропов не колеблясь пошел бы и на это. Террористов, чьи имена Ведомство хранит в своих компьютерах, хватает. Именно силы международного терроризма бросает шеф КГБ в битву за спасение советской империи.

В январе 1989 года журнал ,Д0С ньюс’ и уорлд рипорт” опубликует сообщение о том, что в Москве отклонили американское предложение ликвидировать находящиеся на советской территории лагеря, в которых получают подготовку каждый год около шести тысяч террористов. От наследия Андропова в Кремле, несмотря на все разговоры о мире, отказываться не собираются.

* Черненко судьба Папы беспокоила меньше всего. Если бы его удалось убрать — Советский Союз от этого только бы выиграл. Жаль, что не получилось, но, с другой стороны, это ведь неудача соперника...

— Это неплохо... Совсем неплохо, — повторял Черненко, шагая по кабинету. Почувствовав, что задыхается, и вспомнив предписания врача, он опустился в кресло. — Теперь ухо востро держать след, опаснее он становится, как волк раненый... На все пойдет, — подумал он об Андропове. - На все... Если одолеет. Всех нас окрутит... Как пить дать, окрутит именно теперь, когда его одна за другой преследуют неудачи.*

Но тут Андропов совершает то, что не удавалось ни одному из его предшественников.

25 мая печально знаменитые ворота Лубянки, распахнувшсь, пропустили кортеж блестящих черных автомобилей. Из одного с помощью телохранителей вылез генсек. Улыбающийся, как гостеприимный хозяин, его встретил Андропов, проводивший с трудом передвигавшегося Брежнева в зал, где началась конференция сотрудников КГБ. За всю историю органов ни один генсек еще ни разу не посещал Лубянки.

Не знай, где находишься — и в голову не придет, что совсем рядом в тюремных камерах томятся люди. Когда Брежнева поднимали на лифте, кто-то чуть не нажал кнопку, что спускала вниз. Вовремя спохватились. А то оказался бы генсек на том этаже, где сопровождающие из телохранителей превращаются в охранников, а бывшие вожди — в обреченных на расстрел. Как это случилось с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным и другими, так же, как и он некогда правившими в Кремле. За ними навсегда захлопнулись ’’Врата Ада”. Где гарантия, что этот улыбающийся Андропов не отдаст приказ захлопнуть их и за ним? Ведь вот как руки у него дрожат, неспроста это. Брежневу, наверное, стало не по себе. А шеф КГБ, словно понимая, что творится в душе напуганного генсека, не торопясь знакомил его с достопримечательностями Лубянки. Интересно, показали ли ему камеры знаменитых узников?

Покидая Лубянку, Брежнев опять видел улыбающееся, довольное лицо Андропова. Это было лицо человека, чувствующего, что сила в его руках. Он сделал жест, и трудно было понять: то ли это прощальный жест, то ли он дает милостивое разрешение покинуть его владения. Послушные воле хозяина ворота медленно раскрылись и выпустили кортеж генсека наружу.

Андропов развивает успех и продолжает атаку. Ведь он лучше чем кто-либо другой знает состояние здоровья генсека. Во всем мире могут гадать, строить предположения. А его агенты среди врачей Брежнева доносят ему точно. Генсек дышит на ладан. Лубянка смелеет. Для очередного удара избирается цель поближе к центру.

ОЧИ ЧЕРНЫЕ И БРИЛЛИАНТЫ

Сверкающий золотой краской „мерседес” у ресторана „Арбат” на Калининском проспекте привлекал всеобщее внимание, как и вышедший из ресторана его владелец. Он и в самом деле представлял довольно колоритное зрелище на московской улице, этот человек в длинной, почти до пят норковой шубе и ковбойской широполой шляпе, сквозь распахнутую, несмотря на мороз, алую шелковую рубаху, на мохнатой груди его сверкала массивная золотая цепь с крестом, на пальце поблескивал много-каратный чистейшей воды бриллиант. Он, не спеша, словно показывая себя, переставлял ноги в сапогах на высоких каблуках, следуя рядом с полной, изрядно покрытой косметикой дамой в роскошной из темных соболей шубе. Ее уложенные в сложную высокую прическу отливающие бронзой волосы ярко выделялись на общем довольно сером фоне.

— Да это же дочь Брежнева, — прошептал кто-то в толпе любопытных.

Стоявшие рядом два человека в похожих пальто и шапках на всякий

случай придвинулись поближе. А пара спокойно уселась в „мерседес”, мягко зашуршавший по недавно выпавшему снегу. Выскочив на бульвар, „мерседес” понесся в сторону Петровских ворот, сделал лихой поворот и через минуту-другую въехал во двор кооперативного дома рядом с садом „Эрмитаж”, где жили артисты разных театров.

Зимний день короток и, хотя не было еще и четырех, уже смеркалось. Налив в пузатые рюмки ’’Курвуазье” хозяин нажал кнопку магнитофона и оттуда донесся хрипатый голос.

’’Где мои семнадцать лет? — спрашивал певец и тут же отвечал, — На Большом Каретном”...

— Борька, не надо про семнадцать лет, — капризно попросила блондинка. На ней уже не было шубы. На ней вообще ничего не было. — В семнадцать лет все дуры... И я дура была... За циркача выскочила... — она уютно расположилась на тахте, покрытой медвежьей шкурой.