Дивергент - Вероника Рот

Я опускаюсь на колени у двери. Тобиас сказал бы, что очень глупо с моей стороны издавать хоть какой-то шум. Это может привлечь солдат из Бесстрашия. Я прижимаюсь лбом к стене и кричу. Через несколько секунд я зажимаю рот рукой, чтобы заглушить звук, и кричу снова, крик превращается в рыдание.

Пистолет ударяется о землю. Я все еще вижу Уилла. Он улыбается в моей памяти. Его губы. Прямые зубы. Свет в глазах. Смех, поддразнивание. В моей памяти он более живой, чем я сейчас. Это было... Или он, или я. Я выбрала себя. Но теперь я такая же мертвая.

Я стучу в дверь – дважды, затем трижды, потом шесть раз – так, как говорила мне мама. Я вытираю слезы с лица. Это первый раз, когда я увижу отца с тех пор, как оставила его, и я не хочу чтобы он увидел меня сломленной и рыдающей.

Двери открываются, в дверном проеме стоит Калеб. Его вид шокирует меня. Он смотрит на меня несколько секунд, а затем резко обнимает меня, его рука давит на рану на моем плече. Я закусываю губу, чтобы не закричать, но у меня все равно вырывается стон, и Калеб отступает назад.

– Беатрис. О Боже, ты ранена? 

– Давай зайдем внутрь, – слабо говорю я.

Он проводит пальцем под своими глазами, вытирая влагу. Дверь за нами закрывается. В комнате тускло, но я вижу знакомые лица бывших соседей и одноклассников, коллег моего отца. Моего отца, который уставился на меня так, словно у меня выросла вторая голова. Маркуса. Его вид приносит боль… Тобиас... Нет. Я не буду этого делать, не буду думать о нем.

– Как ты узнала об этом месте? – спрашивает Калеб. – Мама тебя нашла?

Я киваю. О маме я думать тоже не хочу.

– Мое плечо, – говорю я.

Теперь, когда я в безопасности, адреналин, который заставлял меня двигаться, исчезает, и боль усиливается. Я опускаюсь на колени. Вода капает с моей одежды на цементный пол. Рыдания поднимаются во мне, отчаянно нуждающиеся в выходе, но я душу их на корню.

Женщина по имени Тесса, которая жила вниз по улице от нас, выкатывает откуда-то больничную койку. Она была замужем за членом совета, но я не вижу его здесь. Наверное, он мертв. Кто-то переносит лампу из одного угла в другой, и теперь у нас есть свет. Калеб достает аптечку, и Сьюзен приносит мне бутылку воды. Нет лучшего места для нуждающегося в помощи, чем комната, полная Отреченных.

Я смотрю на Калеба. Он снова носит серый. Тот образ, который я видела у него в корпусе Эрудитов, теперь похож на сон. Мой отец подходит ко мне, перекидывает мою руку через свое плечо и помогает пересечь комнату.

– Почему ты мокрая? – спрашивает Калеб.

– Они пытались меня утопить, – отвечаю я. – А почему ты здесь? 

– Я сделал то, что ты сказала… что сказала мама. Я исследовал сыворотку моделирования и выяснил, что Джанин ведет работу над созданием передатчиков дальнего действия для сыворотки, таким образом, ее сигнал мог простираться дальше, это привело меня к информации об Эрудиции и Бесстрашии... так или иначе, я выбыл из инициации, когда понял, что происходит. Я бы тебя предупредил, но было уже поздно, – говорит он. – Я теперь афракционер.

– Нет, – твердо говорит отец. – Ты с нами.

Я встаю коленями на койку, и Калеб отрезает кусок моей рубашки на плече медицинскими ножницами. Он откидывает лоскут и замечает сначала мою татуировку Отреченной на правом плече, а затем и трех птиц на ключице. И Калеб, и отец смотрят на оба рисунка с одинаково шокированными выражениями лиц, но ничего не говорят.

Я ложусь на живот. Калеб сжимает мою ладонь, пока отец достает из аптечки антисептик.

– А ты раньше вытаскивал из кого-нибудь пули? – спрашиваю я, истерически посмеиваясь.

– Некоторые вещи, о которых я знаю, могут удивить тебя, – отвечает он.

Много чего в моих родителях может удивить меня. Я думаю о татуировке матери и закусываю губу.

– Будет больно, – говорит он.

Я не вижу, как входит нож, но я чувствую это. Боль распространяется по моему телу, и я кричу сквозь стиснутые зубы, сжимая руку Калеба. Сквозь крик я слышу, как отец просит меня расслабить спину. Слезы бегут из уголков моих глаз, и я делаю, как он велит. Опять возвращается боль, и я чувствую нож, движущийся под моей кожей. Я все еще кричу.

– Вытащил, – говорит он и со звоном роняет что-то на пол. Калеб смотрит на отца, затем на меня и вдруг смеется. Я не слышала его смех так долго, что этот звук заставляет меня заплакать.

– Что смешного? – говорю я, всхлипывая.

– Не думал, что снова увижу нас вместе, – произносит он.

Мой отец очищает кожу вокруг моей раны чем-то холодным.

– Теперь пора зашивать, – говорит он.

Я киваю. Он вставляет нитку в иголку, будто делал это тысячу раз.

– Раз, – говорит он. – Два... три.

Я сжимаю зубы и в этот раз сижу молча. По сравнению со всем, что мне пришлось сегодня пережить: пулевое ранение, вода в легких, то, как мне вынимали пулю, потеря мамы и Тобиаса... Эта боль – ничто.

Отец заканчивает сшивать рану, делает последний стежок и обрезает нить, а затем накрывает результат своей работы повязкой. Калеб помогает мне сесть и, снимая через голову одну из двух своих рубашек, ту, что с длинными рукавами, протягивает ее мне.

Папа помогает мне просунуть правую руку в рукав, а дальше я уже справляюсь сама. Рубашка мешковата и пахнет свежестью, пахнет Калебом.

– Итак, – тихо говорит отец. – Где твоя мать?

Я смотрю вниз. Я не хочу приносить такие вести. И, в первую очередь, я вообще не хочу, чтобы такие вести у меня были.

– Она погибла, – говорю я. – Она спасла меня.

Калеб закрывает глаза и делает глубокий вдох. На мгновение отец выглядит пораженным, а затем берет себя в руки и, пряча блестящие глаза, кивает.

– Это хорошо, – говорит он напряженно. – Хорошая смерть.

Если я сейчас заговорю, я сломаюсь, а я не могу себе этого позволить. Так что я просто киваю. Эрик назвал самоубийство Ала храбрым, но он был не прав. Смерть моей матери была храброй. Я вспоминаю, какой спокойной она была, какой уверенной. Смело не то, что она умерла за меня, а то, что она сделала это, не крича об этом, без сомнений, как будто не рассматривала других вариантов.

Отец помогает мне встать. Время повернуться к остальным в комнате. Моя мама велела мне спасти их. Из-за этого и из-за того, что я Бесстрашная, моя обязанность возглавить их. Я понятия не имею, как нести это бремя.

Маркус встает. Воспоминание о том, как он ударяет по моей руке ремнем, приходит мне в голову, когда я вижу его, и внутри у меня все сжимается.

– Мы здесь в безопасности временно, – констатирует Маркус очевидный факт. – Нам нужно выбраться из города. Лучшим вариантом будет отправиться к Дружелюбию в надежде, что они возьмут нас к себе. Ты знаешь что-нибудь о стратегии Бесстрашных, Беатрис? Закончат они атаку после ночи?