Время – московское! - Александр Зорич

«Ишь как заливает! А ведь можно было и проще сказать: мы согласны вашими руками жар загребать. И нам сейчас все равно, верите вы в Священный Огонь или нет», – подумал я.

Между тем заговорил Дастур.

– Вам, должно быть, известно, что, узнав о вашем нападении, мы не воспользовались Х-передатчиком и не сообщили своим военным о ваших кораблях, нарушив тем самым инструкции. – Молодой заотар продолжил мысль Рассама. – На это было две причины. Первая причина состоит в нашей глубокой благодарности вам за ваше уважение к Знанию. Вы могли с легкостью уничтожить наши научные станции – как уничтожили военную крепость на орбите Апаоши. Однако вы не сделали этого, как никогда не сделали бы этого мы!

«Врет, конечно. Сбивали они в начале войны наши орбитальные станции и в Синапском поясе, и в Тремезианском. И дальше сбивали бы, как пить дать. Но это теперь не важно. Важно, что Двинский, несмотря на всю наивность своей аргументации, в целом был прав: не нужно уничтожать клонские научные станции над Глаголом. Вот это я понимаю, интуиция!»

– Вторая причина уже была названа. Мы надеемся, что вы спасете мир от скверны, имя которой – манихеи. Мы ждем от вас непреклонности, о которой мы столь тщетно молили собственное правительство… И последнее. Я хотел бы довести до вашего сведения, что решение не сообщать о нападении Народному Дивану и Благому Совещанию было принято не мною единолично, но на общем собрании общины. Решение было принято единогласно. Мы привезли с собой видеопротокол. На тот случай, если у вас имеются сомнения…

«До чего смешные! Нашли кого прельщать своим свободным волеизъявлением! Что мы им – американцы? Допустим, правильное решение принял Дастур единолично. Разве само решение от этого становится хуже?»

– Мы также привезли с собой ряд материалов, которые будут совершенно необходимы вашей экспедиции в случае, если ее целью действительно является изничтожение зловредной манихейской скверны, – добавил Дастур.

– Это очень ценные материалы! – горячо заверил нас Рассам. – Я руководил созданием самой полной на сегодняшний день модели поверхности планеты, где нашли отражение все накопленные нами сведения об Апаоше. Мои коллеги построили ряд физических моделей, имитирующих процессы, происходящие здесь, и создали научные теории, их описывающие! Имеются также качественные и количественные описания различных феноменов, присущих местной… местной, как принято выражаться у вас… природе. Чтобы проделать исследования аналогичного масштаба, вашим ученым пришлось бы потратить многие десятилетия!

Я не удержался от скептической улыбки – поскольку был уверен, что наши ученые справились бы с этим за год, ну максимум – за три. Ведь главное в исследованиях – что? Правильно: деньги и матчасть. А с этим у нас в Объединенных Нациях дела всегда обстояли получше. А вот Таня лишь задумчиво кивала – с самым благодарным, умиленным видом. Что ни говори, ученые – это особая человеческая раса.

– Мы приносим все наши знания в дар вашей экспедиции. Прошу вас не забывать о том, что мы могли бы с легкостью уничтожить или скрыть от вас все эти данные, но мы предпочитаем, чтобы наши знания служили общему делу, – сказал Дастур.

– А потому я хотел бы предложить свою безвозмездную помощь в работе с этой информацией. Я смогу сэкономить для вас дни, недели работы! – сказал Рассам.

После этих слов оба клона вежливо откланялись и… словно бы угасли. Лица их вновь стали настороженными, растеряв налет возвышенного пафоса. Они даже ссутулились как-то, уменьшились. Рассам Дардашти на глазах постарел, а в болезненно-красивом лице Дастура проявилось нечто чахоточное, роковое.

«Теперь вы можете задавать свои вопросы», – читалось в их взглядах. И вопросы посыпались градом. Задавал их, конечно, Иван Денисович.

– Вы располагаете информацией о том, где находятся базы манихеев?

– Да.

– Эти места обозначены на карте планеты, которую вы любезно согласились передать нам?

– Разумеется.

– Расположение скольких баз вам известно точно?

– Практически всех… Но я хотел бы уточнить… – сказал Рассам. – Базы – это слишком громкое слово. На некоторых из них постоянно проживает не более пяти – десяти человек!

– Вам известно, где прячется учитель Вохур?

– Разумеется! В Колодце Отверженных! Уже много лет мы знаем это! – в унисон заверили нас Рассам и Дастур.

Таких ответов не ожидал никто. Ни мы с Таней, ни даже Иван Денисович. И хотя Индрик безукоризненно владел собой, я чувствовал – он обескуражен.

И впрямь: если клоны знают, где прячется Вохур и его ближайшие приспешники, отчего же до сих пор они не положили конец манихейской вакханалии, уничтожив главного идеолога гнусного массового помешательства? Как объяснить эту несуразицу?

Может быть, «информация», доставленная этой колоритной парой, всего лишь интеллектуальная западня, на скорую руку устроенная тайными агентами конкордианских спецслужб, находившимися на «Рошни-28», чтобы… ну, как минимум замедлить темп наших операций?! Или хуже того – наши новые друзья тоже… в некотором роде… помешались? И задумали стать этакими иванами сусаниными: «Пусть мы умрем, но заведем ненавистных чужаков в чащи непролазные»?

Нет, я не был мнительным параноиком – как наверняка подумала бы чистая душой Таня, раскрой я ход своих мыслей. Просто логику войны я имел сомнительное удовольствие изучить, не отходя, так сказать, от кассы.

Само собой, Иван Денисович был не глупее лейтенанта Пушкина.

– Я очень хотел бы знать, – строгим голосом осведомился Индрик, – отчего за все эти годы Конкордия не воспользовалась информацией о местонахождении Вохура… по прямому назначению?

– Вы хотите сказать, почему военные не уничтожили Колодец Отверженных?

– Именно так. – Магнетический взгляд Индрика сфокусировался на переносице Дастура, затем сполз вправо вниз и принялся сверлить маленькие карие глаза Рассама. Я кожей ощутил властные эманации, исходящие от Индрика. Врать под таким взглядом, по-моему, физически невозможно.

– Я не знаю. Мы не знаем, – твердо сказал Рассам, не отводя взгляда.

– Если бы мы знали это! Если бы они нам хоть что-то объясняли! – нервно взвизгнул Дастур. Мне показалось, что он вот-вот расплачется.

Я давно заметил: чем несправедливее устроено общество, тем чаще рядовые его члены говорят о власть имущих «они».

– Вы когда-нибудь вступали в контакт с манихеями? – сменил тему Индрик.

– Нет, никогда! Что вы! – отвечал Дастур и в его глазах сверкнул неподдельный священный ужас. Так истово верующие жители Большого Мурома говорят о Нечистом.

– Во-первых, это строжайше запрещено. А во-вторых… это ведь не вполне люди. Возможно даже, совсем не люди, – трезво заметил более рассудительный Рассам.

– И все-таки. Может быть, случайно… Мало ли, как бывает в жизни?

– Нет.

– Считается, что конкордианские ученые часто перебегали к манихеям. Насколько много ваших коллег присоединилось к этому… скажем так… движению на вашей памяти?

Рассам запустил пятерню в свою коричневую с сединой бороду и задумался – как видно, этого вопроса он совсем не ожидал, брать же цифру «с потолка» ему не позволяла научная добросовестность.

– За те двадцать пять лет, что я работаю здесь, – наконец сказал он, – к манихеям бежали не более тридцати человек. Это были молодые, горячие сердца. Лишь четверо из них действительно жаждали Знания. Остальные, я уверен, никогда бы не пошли на побег, если бы условия у нас были более… гуманными.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду жизнь в ее самых простых проявлениях… – вздохнул Рассам. – Низкие материи. Но, к сожалению, существенные, – добавил он стыдливо. – Нам всегда платили очень мало. Но главное – нас слишком мало уважали…

– Что же стало с этими смельчаками?

– Шестеро из них погибли. Об этом можно говорить с уверенностью, поскольку тела их были впоследствии обнаружены солдатами.

– Вы что-нибудь знаете о дальнейшей судьбе тех, кому все-таки удалось присоединиться к еретикам?

– Нет. Ничего.

Я не мог понять, зачем Иван Денисович расспрашивает о перебежчиках столь подробно. На мой взгляд, тема была второстепенной. Какое нам сейчас дело до психов, тем более конкордианских? В моей голове теснились более, как мне представлялось, насущные вопросы. Например: «Остались ли на планете лагеря с военнопленными Объединенных Наций?» или «Что за чертовщина творится в небе над Карнизом?»

Но я вежливо помалкивал, ожидая, пока Иван Денисович удовлетворит свое любопытство.

Насчет лагерей ни Рассам, ни Дастур ничего оригинального не сказали. А вот ответ насчет Дуная и чертовщины с облаками меня успокоил.

– В это время года в небе над Апаошей всегда неспокойно, – сказал Рассам. – И к неспецифическому движению планеты, которую вы называете Дунаем, это не имеет никакого отношения…