Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Никакой реакции в зале. Лоик смотрел на лицо как сквозь тиски – виски ломило от тревоги, страха, волнения. Мэгги осталась неподвижной, выпученные глаза придавали ей вид насторожившейся ящерицы.

– Я вас ненадолго оставлю, – бросил Рибуаз, глядя на экран мобильника. – Меня вызывают.

Лоик разглядывал голову и плечи отца, как наносят слой быстросхватывающегося лака на затянутую плесенью мебель перед распродажей. Он пытался мысленно оживить его во всем великолепии. Тщетно. Не только жизнь покинула это тело, но и достоинство, мощь, гордость. Осталась оболочка без всякой ценности и харизмы.

И тут горе настигло его. Игла вонзилась в податливые слои мозга. Он готов был разразиться рыданиями, когда глухой стук заставил его поднять голову. Мэгги исчезла. Он обогнул стол и увидел ее на полу, у изножья носилок, бьющуюся в конвульсиях.

Только этого не хватало. Он кинулся к ней, положил руку на морщинистое горло матери. Даже при простом прикосновении чувствовалось, что кровь бьет в артерии, будто боксерские перчатки. Он склонился к груди: сердцебиение зашкаливало.

Он выпрямился и стал звать на помощь, крича в пустой комнате. Ему была знакома только одна срочная медицинская проблема: передоз. Ничего общего с приступом эпилепсии. Мэгги задыхалась, при этом ее губы дрожали, как мембраны свистка.

Он все кричал и кричал. Никого рядом. Мать твою! Он вскочил и бросился к двери, налетев на носилки, схватился за ручку, но не смог ее повернуть. На короткое мгновение он представил себя запертым здесь на всю ночь с агонизирующей матерью и отцом, холодным, как кусок фаянса.

Memento mori[105] кошмара.

Наконец ему удалось открыть дверь.

– Есть тут настоящий врач, чтобы помочь живому? – заорал он в коридор.

Никакого ответа. Пусто. Весь в поту, задыхаясь, Лоик схватил мобильник и набрал последний из номеров, который мог прийти ему в голову: Софии.

Спор с заместительницей генерального прокурора занял больше часа и принял неожиданный оборот: поскольку погибшая входила в группу Эрвана, чиновница предпочитала назначить другого руководителя расследования, чтобы исключить любые факторы личного порядка. Эрван возражал, опираясь на весомый аргумент: он или кто другой, дело неизбежно приобретет характер личного. «Убит полицейский, черт побери!» Всяк живой и при мундире на территории Иль-де-Франс будет гореть желанием законопатить убийцу Одри Венявски, тридцати двух лет, погибшей при исполнении служебного долга. Зампрокурора, молодая женщина, настолько бесцветная, что странным образом напоминала Одри, опять начала увиливать и тянуть. Один раз не считается, и Эрван призвал на помощь Фитусси, который и сам отбивался от вышестоящего начальства, попеременно отвечая на вызовы судебной полиции Парижа, судебной полиции в Нантере, площади Бово.

В результате аргументы майора Морвана взяли верх, но если он предлагал тщательное расследование всего, что связано с Изабель Барер и ее прошлым психиатра, то предпочтение было отдано варианту «облава». Перевесила версия о бомже, который забрался в частный дом и напал на Одри. На данный момент никто особо не задумывался о том, какие мотивы двигали сыщицей, которая проникла (со взломом!) в дом покойницы и без всяких законных оснований устроила там обыск. Было уже не до этого. Необходимо было срочно арестовать одержимого, который к тому же украл оружие жертвы.

В этой охоте на человека роли были распределены и конкретные задачи поставлены. Лувсьен был уже перекрыт: от Порт-Марли на севере до национальной трассы 186 на западе и от департаментской трассы 913 и Сены на востоке до леса на юге, и весь сектор тщательно прочесан. Собакам дали обнюхать вещи, найденные в библиотеке. Была также поднята на ноги муниципальная полиция, члены антитеррористической бригады, полицейские в мундирах любой приписки, эскадроны передвижной жандармерии… Что касается работы на местности – опрос соседей, разговоры с торговцами, просмотр записей видеонаблюдения в квартале, – этим займутся офицеры судебной полиции Рюэй-Мальмезона, Сен-Жермен-ан-Лэ и Нантера.

У каждого на уме был бродяга-убийца, этакий Фрэнсис Хоулм[106] в поисках жертвы, с перочинным ножом в кармане, а отнюдь не цивилизованный преступник, который вполне может смешаться с толпой и украсть машину, чтобы исчезнуть. Однако были организованы и дорожные заграждения на основных артериях в округе – автострадах, национальных и департаментских дорогах… Патрули разбили на квадраты западное предместье от Версаля до Сен-Жермен-ан-Лэ. Территориальные бригады, команды наблюдения и вмешательства Национальной жандармерии пришли на подмогу – их вертолеты стояли в полной готовности. Даже речная бригада патрулировала вдоль Сены на случай, если зверь решит уходить вплавь.

Эрван утратил контроль над ситуацией. Комиссары, командиры, полковники жандармерии наводнили сад виллы, превратившийся в полевой штаб. Некоторые предлагали обратиться к свидетелям – но свидетелям чего? Другие рекомендовали проверить сводки происшествий в окрестностях, – может, добыча уже отметилась в этом районе. Что до прокурора республики, который в конце концов явился лично, он был озабочен прежде всего проблемой информирования общественности: составить сообщения для прессы, минимизировать слухи в Интернете, организовать с самого утра пресс-конференцию…

Эрван грыз удила. На его взгляд, вся эта суета была бесполезна: убийца нанес удар вчера вечером, то есть двадцать четыре часа назад, следовательно он уже далеко. Ключ к его идентификации следовало искать в прошлом Изабель Барер. Никто не вселялся самовольно в ее дом. Сама Изабель, и только она, дала приют безумцу в своих стенах. У Эрвана была и задняя мысль – Человек-гвоздь не умер, – но это предположение казалось настолько диким, что и заикаться о нем не стоило, не собрав убедительных фактов. Вообще-то, дичь могла и попасться в расставленные тенета – без денег и связей, с разрушенной психикой, по виду типичный бомж: такую птицу поймать недолго.

Прошло два часа, Рибуаз не появился. Никто не понимал, почему Эрван решительно отказывается привлечь дежурного медика и выдать ему тело. Нет, он хотел, чтобы лично Рибуаз, и никто больше, подтвердил, что смерть Одри – «свершившийся факт». А еще он рассчитывал, что тот подметит какие-нибудь детали непосредственно на месте. Эрван велел выключить прожекторы и прекратить все операции по изъятию проб, опасаясь, что избыток тепла вокруг тела ускорит разложение и помешает точной датировке смерти.

В 21 час все ответственные лица двинулись к своим машинам, пообещав созваниваться в течение ночи, Эрван согласно кивал, но ему уже было плевать: он передал эстафету комиссару из Версаля, Пьеру Сандовалю, а тот знал свое дело.

Он пожимал руки, записывал телефоны, раскланивался с собравшимися, как после барбекю. Его больше не трясло, но это было плохим знаком: началась стадия внутреннего замерзания – теряешь один градус каждые три минуты, сердце замедляется, органы больше не получают подпитки, наступает паралич или отмерзание частей тела. Эрван чувствовал себя еще хуже оттого, что как бы извне ощущал, что ночь не такая уж холодная. Враждебной была не ночь, а его собственное тело.

Вдобавок в голове угнездилась мигрень и веки горели. Вот уже два часа сад освещался только проблесковыми вспышками, галогенными лампами, световыми панелями на крышах и спецпрожекторами.

Наконец он собрал своих парней у подножия дуба, рядом с прудом, и смог приступить к организации собственной герильи. Отныне его боевые резервы сводились к Тонфа и Фавини, зато те уже были знакомы с жизнью Изабель Барер. Они смогут заново перерыть все, проверить, не был ли какой-нибудь душевнобольной выписан из одной из психушек, где она работала или лечилась, – а главное, из «Фельятинок»: Шату был всего в километре от Лувсьена.

Но сначала Эрван должен был уладить самый важный вопрос:

– Кто предупредит семью Одри?

– У нее никого не было, – заметил Фавини. – Во всяком случае, она никогда ни о ком не упоминала.

Марселец прав: будучи славянского происхождения, Одри всегда представлялась сиротой и никогда не скрывала, что прошла через темные годы, почти бродяжничество.

– И все же проверьте.

Оба мрачно кивнули; вокруг шелестели деревья и кусты, ноги вязли во влажной глине берегов пруда.

– Что дал обыск? – вернулся к делу Эрван.

– Пока ничего, но ребята роют.

Рефлекторно он бросил взгляд на здание: он представил, как оно оседает грудой строительного мусора и в облаке штукатурки являет свою тайну.

– Вернитесь на улицу Николо. Взломайте дверь, заберите все досье пациентов. Отправляйтесь на улицу де ла Тур. Соберите все, что содержит сведения о Каце. И всякий раз чтобы при вас был слесарь и группа поддержки. И патрон в стволе. Я не хочу ни малейшего риска. Нельзя исключать, что наш клиент прячется в одной из этих квартир.