Тайна жизни: Как Розалинд Франклин, Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик открыли структуру ДНК - Маркел Ховард

Предстояло еще немало работы. Нужно было определить, как пары «аденин – тимин» и «гуанин – цитозин» вписываются в конфигурацию сахаро-фосфатного остова, к которой Уотсон и Крик пришли за минувшие две недели. Внутри спирали уотсон-криковские пары оснований вполне умещались. Настал черед Уотсона проявлять осмотрительность – возможно, как полагает Роберт Олби, потому, что, не обладая глубоким пониманием кристаллографии, как Крик, он не разделял его уверенности, которую тот черпал в подтверждении их структуры с симметрией С2{1131}. Конечно, они оба понимали, что для завершения работы нужна стереохимически удовлетворительная модель. Следовало также учесть, что сам факт существования такой модели слишком важен, чтобы раньше времени поднимать шум{1132}.

Вот как раз этому моменту в истории двойной спирали Уотсон приписывает радостное восклицание Крика о раскрытии тайны жизни{1133}. Хотя Фрэнсис отрицал этот эпизод, однако он таки с большой уверенностью объявил о завершении их работы – неважно, каковы были его формулировки, – тогда как вовсе нельзя было исключать риск, что они ошибаются, поэтому Уотсону стало не по себе{1134}. Пятьдесят лет спустя, в годовщину величайшего дня в своей жизни, Уотсон дал интервью Би-би-си. Несмотря на минувшие десятилетия и полученные лавры, он вспоминал его так, словно это было вчера: «Когда мы увидели ответ, нам пришлось себя ущипнуть. Неужели все так складно? Мы пошли перекусить и по дороге уверились, что наше решение верно именно потому, что складно. Открытие было сделано в тот день, а не постепенно в течение недели. Это было просто: твоя идея вдруг становится объяснимой. И не нужно быть выдающимся ученым, чтобы понять, как копируется генетический материал»{1135}.

[27]

Это красиво!

В начале пятидесятых в Кембридже существовал небольшой, довольно замкнутый клуб биофизиков, называвшийся «Клуб Гарди» – в честь кембриджского зоолога из предыдущего поколения, который занялся физической химией. ‹…› Джима попросили сделать вечерний доклад перед этим избранным обществом. По обычаю докладчика предварительно угощали обедом в Питерхаусе. Кормили там всегда хорошо, но, помимо еды, докладчика накачивали хересом перед обедом, вином во время обеда и, если у него хватало удали согласиться, ликерами после. Я не раз видел, как докладчики пытаются удержаться на плаву и не потерять свою тему в алкогольном тумане. Джим не стал исключением. Несмотря ни на что, он сумел дать довольно внятное описание основных характеристик структуры и данных, подкрепляющих гипотезу, но, когда дело дошло до подведения итогов, он не сдюжил и потерял способность изъясняться. Слегка затуманенным взором он уставился на модель. «Красиво, видите же, как красиво!» – вот все, что он сумел выговорить. Но ведь это была правда…

Крик и Уотсон, объявив в пабе Eagle, что они раскрыли тайну жизни, быстро проглотили еду, и не прошло и часа, как вернулись в Кавендишскую лабораторию, где сосредоточились на проработке модели ДНК. Да и можно ли было думать о чем-то еще? До конца дня Крик рассуждал о следствиях из их открытия, порой сам с собой. Временами он прерывал поток слов, чтобы вскочить со стула и повозиться с моделью, после чего, словно новоявленный папаша, отступал и в восхищении любовался ею. Обычно Уотсона развлекало витийство партнера, но сейчас он неодобрительно качал головой, мол, речи Крика не соответствуют принятой в Кембридже сдержанности поведения. Разумеется, никого его критика не обманывала, потому что он и сам трепетал от восторга: «Структура ДНК раскрыта, ответ просто потрясающий, и наши имена будут связаны с двойной спиралью, как имя Полинга – с α-спиралью»{1137}. В 2018 г. Уотсон словно заново переживал те ощущения: «У меня было чувство – ну, знаете, что я теперь рядом с Дарвином»{1138}.

До конца рабочего дня они ограничивались обществом друг друга и вышли из лаборатории лишь в шесть вечера – в это время Eagle открывался по субботам, чтобы кормить посетителей ужином. Сев за свой обычный столик, они обсудили план работ на ближайшие дни. Крик заявил, что критически важны скорость и точность построения трехмерной модели, которая должна отвечать всем стереохимическим требованиям; в частности, длины и углы связей, а также расстояния между атомами должны соответствовать имеющимся данным и теоретическим предпосылкам. Несмотря на восторг, Уотсон не мог унять тревогу, вызванную не только сложностью задачи, но и еще больше опасением, что Лайнус Полинг обнаружит свою ошибку и сообразит про спаривание азотистых оснований прежде, чем они сообщат ему об этом{1139}.

В тот вечер почти ничего больше нельзя было сделать, потому что мастерская до сих пор не доделала металлические детали для модели. Это было существенным лимитирующим фактором, так как с картонками на проволочках вместо приличной модели нечего было и думать убеждать в своей правоте Перуца, Кендрю и Брэгга, не говоря уже о группе из Королевского колледжа. Поэтому Уотсону и Крику ничего не оставалось, как провести субботний вечер и воскресенье так, как это принято у британцев.

Уотсон поехал на велосипеде в пансион Камиллы Приор ужинать. Не в силах выполнить приказ Крика держать рот на замке, он рассказал сестре и ее кавалеру, красавцу Бертрану Фуркаду, что ему с Фрэнсисом, похоже, удалось «забить гол» Полингу и что их открытие совершит переворот в биологии. Элизабет засияла от искренней радости и гордости, а Фуркаду, который впоследствии руководил отделом рекламы в журнале Vogue, понравилась перспектива рассказать своей компании богатых плейбоев, что у него есть друг, который получит Нобелевскую премию. Рядом с Уотсоном сидел Питер Полинг, и он тоже обрадовался и не проявлял никаких признаков того, что допускает мысль о первом научном поражении своего отца{1140}.

Воспоминания Крика о вечере той потрясающей субботы гораздо прозаичнее: «Мы начали примерно в среду и закончили в субботу утром, и к этому времени я так устал, что пошел прямиком домой и лег спать»{1141}.

Утром в понедельник, 2 марта, Уотсон проснулся в большом воодушевлении{1142}. По дороге в лабораторию он, вдохновленный романтической картиной готических шпилей часовни Королевского колледжа, тянущихся к весеннему небу, преисполнился убеждения в том, что сила знания освещает мир. Классические пропорции и георгианское благородство флигеля Гиббса обратили его мысли к долгим прогулкам с Криком и посещениям книжного магазина Heffers, где они потихоньку читали новые книги{1143}. Когда Джеймс наконец вошел в помещение № 103, Фрэнсис уже трудился там над моделью ДНК.

Через некоторое время они с удовлетворением пришли к тому, что оба типа пар азотистых оснований прекрасно вписались в конфигурацию сахаро-фосфатного остова. Макс Перуц и Джон Кендрю заглянули к ним узнать, как дела. Крик громкой скороговоркой выпалил лекцию о ДНК, которую потом многократно повторял. Пока он говорил, Уотсон спустился в мастерскую в надежде, что недостающие детали готовы. После небольшого «поощрения» слесарь сообщил ему, что все будет сделано через пару часов{1144}. Когда наконец принесли газетный сверток с бренчащим содержимым, Уотсон и Крик развернули его, словно дети подарок ко дню рождения.