Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой - Кристоф Рехаге

Он останавливается. Я обильно потею и все думаю, какого жару добавляет палящее солнце в наш спор.

– Ляйке, – произносит он серьезно и торжественно, – мы, китайцы, и сами знаем, что в нашей стране многое идет неправильно. Но даже если Китай во многих местах загрязнен, а люди обращаются друг с другом не очень хорошо, мы все равно любим свою родину.

– Почему вы тогда не можете признаться, что многие вещи идут не так?

– Между собой мы ругаемся на то же, что и ты. Но мы не любим, когда на недостатки нам указывают иностранцы. – Он отворачивается от меня, и я слышу, как он глухо произносит:

– Это нас ранит. Больно.

Повисает тягостная тишина. Мы идем дальше, воздух дрожит, до горизонта нет ничего, кроме желтой пустыни. Мы здесь одни, и каждый молча тащит за собой свой гнев через жару.

– Учитель Се, – говорю я наконец.

– Что?

– Учитель Се, ты ведь знаешь, что ты единственный, с кем я открыто могу обсуждать эти вопросы?

Он недоверчиво смотрит на меня:

– И что ты хочешь сказать?

– Ты ведь мой учитель, – говорю я вкрадчиво и с облегчением вижу на его лице слабую улыбку, – ты настолько больше пережил и прочитал, чем я, и ты смотришь на мир глазами философа! Я могу все что угодно тебе сказать, зная, что ты не обидишься…

– Маленький шельма! – Он достает пачку сигарет из кармана рубашки, закуривает и ухмыляется. – Ты очень храбрый. Но в мире на самом деле есть много вещей, которых ты не понимаешь.

В последний день нашего совместного похода у учителя Се появляется еще одна возможность посмеяться надо мной. Я разделся по пояс, чтобы загореть перед следующей встречей с Джули. Мы идем по узкой дороге, по обеим сторонам тянется галька пустыни. Учитель Се идет вслед за мной и время от времени отпускает едкие замечания.

– Маленький шельма! – восклицает он. – Когда я смотрю на твои бедра, мне хочется съесть двойную порцию жареной свинины!

Или:

– Что это там бултыхается? Кола или шоколад?

Впрочем, однажды он крикнул кое-что другое:

– Осторожно, машина!

Я слышу шум мотора и сдвигаю свою кабутце немного в сторону, и в следующее мгновение мимо меня проносится грузовик. Он везет деревянные ящики, несколько дюжин. И прежде чем до меня доходит, что это пчеловодческая машина, все вокруг наполняется пчелами.

– Учитель Се!!! – ору я, в панике бросаю ручки кабутце и со всей мочи несусь в глубь пустыни. Я размахиваю руками, чтобы стряхнуть пчел. Мои ноги несут меня, как крылья, каменистая земля так и летит под ними, я думаю лишь о том, чтобы не споткнуться.

Каждый раз, когда я хочу замедлить темп, позади тотчас раздается громкое злобное жужжание. Откуда-то издалека доносится звонкий смех учителя Се.

– Эй! Что ты там делаешь? – кричит он мне, когда я наконец успокоился. Я сажусь на корточки, обхватив руками колени, пот течет с меня рекой, правая щека пульсирует от укуса. Каждый шорох заставляет меня вскакивать.

– Боюсь! – реву я в ответ.

– Кого?! Этих маленьких пчелок?!

Я вижу, как он закуривает сигарету и прислоняется к тележке. Он выглядит совершенно спокойным.

– Возвращайся, маленький шельма, – кричит он, – они тебя не тронут!

Гномик и голубой огурец

Поезд несется в сторону Цзяюйгуань. Напротив меня сидит мужчина и пожирает лапшу быстрого приготовления из красного бумажного стаканчика. На этикетке написано «Мясо, обжаренное в масле», и у меня перед глазами портрет Великого кормчего Мао. Говорят, это была его любимая еда.

Я прислоняюсь к прохладному стеклу. Мимо проносится Гоби. Чем дольше я смотрю на нее, тем ужаснее она мне кажется: желто-коричневая, сухая, бесконечная.

Я слышу крик и вижу продавщицу напитков, протискивающуюся по коридору со своей тележкой. Я покупаю у нее колу и прислоняю бутылку к виску. Голова взрывается, щека отекла. Я смотрю в окошко и пытаюсь себе представить, как мы с учителем Се шли через эту пустыню, но мне это не удается.

– Ляйке! – сказал он на прощание. – Ты мой любимый шельма! Такой большой мальчик, голова полна принципов, а сам убегаешь от крошечных пчелок – мне это очень нравится!

– Ты смеешься надо мной, учитель Се.

– Нет, я серьезно. Заботься о своем брате и скажи ему, чтобы он тоже хорошо заботился о тебе!

Рубен. Я смотрю на телефон. Пришло сообщение от моей университетской подруги Липин из Пекина: она забрала его из аэропорта, отправила в гостиницу отсыпаться, а затем посадила на поезд в Цзяюйгуань. Поездка длится тридцать три часа.

Я делаю большой глоток колы. Мимо проносится Гоби, похожая на окаменевший океан. Я смотрю на ее твердые волны и медленно начинаю понимать, почему, когда я шел по ней пешком, она не казалась мне такой страшной: я шел маленькими шагами и не видел всей ее мощи.

Я приезжаю в Цзяюйгуань и весь день провожу в своем гостиничном номере за просмотром «Макгайвера». В городе идет строительство нового металлургического комбината, приехали иностранные специалисты, вся гостиница полна немцев. Они живут здесь уже несколько месяцев, зарплата хорошая, но город чужой. Я замечаю у них то же ощущение потерянности, какое было у трех молодых англичан в Тяньчжу.

Вечером мы все собираемся в баре: немецкие инженеры, их филиппинские подружки, переводчица и я. Это похоже на генеральное собрание всех иностранцев в Цзяюйгуань. Филиппинки танцуют, немцы прижимают бутылки пива к животу, свет приглушен, и гремит музыка. На стене висит реклама пива «Хайнекен». Я чокаюсь с остальными колой, думая при этом о пустыне и об оазисах, о Великой стене и о крепости, а еще о том, что завтра приедет мой брат Руби и я ему все это покажу.

Я опоздал на вокзал на пятнадцать минут. Таксист провожает меня до зала, откуда выходят приезжие. Я прошу его подождать и бегу к выходу. Полным-полно народу, чемоданов, рюкзаков и больших клетчатых лавсановых сумок, которые можно встретить в любом китайском поезде.

Руби нет и следа. Впрочем, вскоре я его замечаю. Мне помогают большой черный рюкзак, шорты, сандалии и оранжевая рубашка. Она мне очень хорошо знакома. Он стоит на широкой лестнице перед входом на вокзал, руки в карманы, и смотрит на сумеречный город.

– Гноми-и-ик! – кричу я ему.

Иногда я забываю, как я выгляжу сам. Он осматривает меня с головы до ног, ухмыляется и говорит:

– Старик, мало того, что ты опаздываешь, ты еще и появляешься в образе Чака Норриса!

Следующие дни напоминают мне каникулы: мы заказываем еду себе в номер и смотрим видео, общаемся с немецкими инженерами и посещаем достопримечательности этого города. У нас случается неприятность из-за того, что мы гуляем по Великой Китайской стене. Какой-то мужчина требует, чтобы мы спустились вниз, и разгневанно втолковывает нам, что мы портим культурное наследие, и мне ужасно противно и стыдно, потому что я знаю, что он прав. Я прикидываюсь, как будто я не понимаю по-китайски.