Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

джунглях, точно не будет. Оркестр знает партитуру наизусть, певцы тоже. Только вот без таинственного предчувствия грозящей гибели или захватывающей интриги все здание делается безжизненным. Постановка кажется мертвой. Я подозреваю, что постоянная готовность к скандалу рождается у певцов из глубокого страха, который охватывает их, когда, едва оказавшись на сцене, они должны с точностью до десятой доли секунды взять нужную ноту. Дублей тут никаких нет, а публика, со сцены лишь смутно различимая в полумраке, как последний пережиток гладиаторских арен древности, жаждет крови. В миланской «Ла Скале» я был свидетелем того, как лучшего баритона в мире безжалостно перекрикивали посреди арии, потому что у него возникли небольшие проблемы с голосом: «Придурок, кретин! Stronzo, cretino! Иди в официанты!» Правда, потом, после перерыва, когда тот собрался, им уже без конца восторгались. Лучано Паваротти, однажды освистанный, больше никогда там не пел; Мария Каллас после аналогичного происшествия тоже не выступала в «Ла Скале».

И я взял себе за правило иногда вносить в репетиции искру жизни, когда замечал, что все идет слишком гладко, но без огонька, без страстных перешептываний и скандалов. В Вашингтоне в 1996 году я ставил «Иль Гуарани», где главную партию пел Пласидо Доминго. Это он решил пригласить именно меня ставить мало кому известную оперу бразильского композитора конца XIX века. Репетиции проходили гладко, все брали нужные ноты, но музыка получалась ненастоящей. И, выбрав день, когда у Пласидо Доминго был выходной, я решил запустить ложный слух. Я тогда небрежно спросил у кого-то из администраторов, уведомлены ли уже певцы о том, что Доминго не будет выступать в день премьеры, поскольку принял приглашение петь в тот вечер в нью-йоркской «Метрополитен-опере». Всего через несколько минут весь театр охватило возбуждение, певцы перешептывались, и музыка в один миг зазвучала живее. Премьера, да и последующие спектакли, без таких вот искусственных драм идет наперекосяк. Но этот глубоко укоренившийся страх следует изгонять при помощи таких манипуляций.

Однажды во время генеральной репетиции вагнеровского «Тангейзера» в Палермо раздался сигнал тревоги из-за будто бы заложенной в театре бомбы, и все здание немедленно пришлось освободить. На сей раз подстроил тревогу не я. Та постановка была в значительной степени «бесплотной», потому что в «Тангейзере» почти нет действия, только противоборство душ. Декораций в этой постановке тоже почти не было. Все было соткано из света и воздуха, который в точно рассчитанных объемах гоняли вентиляторы. Костюмы, сшитые великим художником и моим другом Францем Блумауэром, были из самого легкого материала, особого парашютного шелка, и при малейшем ветерке, обдувавшем исполнителей, их белые души будто бы трепетали и становились видны. В драматические моменты, когда в душах героев свирепствуют бури, вентиляторы, спрятанные в тридцати местах на сцене и в зале, начинали дуть на полную мощность, и вокруг певцов бурливо взвивались полотнища красного тюля. До сих пор помню, как после эвакуации театра все певцы, включая Венеру, вокруг которой развевалась большая красная пелена, бродили по совершенно безлюдным улицам Палермо. Полицейский гусеничный робот-сапер медленно карабкался в здание театра по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, и все это в совокупности казалось грандиозным сюрреалистическим действом. Тогда я заметил компании, столпившиеся возле баров, и вдруг понял, что в этот день Италия играет на чемпионате мира и все хотят посмотреть матч. Думаю, что ложную тревогу по этой самой причине поднял кто-то из хористов. Наша премьера состоялась через два дня и прошла с большим успехом.

32. Чтение мыслей

Вопрос о передаче мыслей на расстоянии занимает меня давно и не только в связи с историей близняшек, которые говорили хором, – и совсем не случайно то, что сейчас я работаю над документальным фильмом о «чтении» мозговой деятельности[52]. При помощи электромагнитных волн, излучаемых мозгом, в наши дни уже научились передавать роботу волю человека. Я видел, как парализованная женщина исключительно своими волевыми импульсами направляет механическую руку, которая берет стакан с водой и подносит его прямо к ее губам. Благодаря магнитно-резонансной томографии деятельность мозга стала понятна до такой степени, что по ней можно достоверно судить, на английском или испанском языке написан текст, который человек в эту минуту читает про себя, а если вы только представите в воображении, например, двух слонов, пересекающих саванну слева направо, хороший компьютер на основе анализа мозговых волн уже может создать хотя и размытое, но вполне понятное изображение этих животных. Опираясь на графическое представление сложной мозговой деятельности, можно с высокой точностью определить, лжет испытуемый или нет, причем гораздо надежнее, чем на детекторе лжи, который регистрирует только пульс, кровяное давление и частоту дыхания. По правде говоря, измерения детекторов лжи, чреватые ошибками, не должны приниматься в судах в качестве доказательства, и наоборот, нынешние очень быстро развивающиеся возможности исследования мозга уже требуют параллельной разработки юридических определений и принципов защиты автономии и неприкосновенности наших мыслей в будущем. Уже написаны тексты для Хартии о праве личности на неприкосновенность мыслей, подобно тому, как существует и Хартия о запрете биологического и химического оружия. Чили – первая страна в мире, которая уже добавила эти положения в свою Конституцию. Наверное, это как-то связано с нарушениями прав человека при военной диктатуре Пиночета. Мне разрешили через Zoom записывать выступления и совещания сенаторов и парламентариев по этому вопросу.

Однажды я посетил место захоронения ядерных отходов в Нью-Мехико, где в огромных соляных шахтах хранятся сосуды с радиоактивными веществами. Местное население категорически против проекта, хотя туннели очень глубоки и за прошедшие 250 миллионов лет геологически почти не изменились. Но возникает вопрос: как нам предостеречь далекие будущие поколения от проникновения в туннели? Через какие-нибудь несколько тысяч лет никто уже не будет говорить на наших языках или понимать их. Не исключено, что почти все они вообще исчезнут. Ведь и сейчас каждые десять-четырнадцать дней навсегда исчезает один из примерно 6500 существующих языков, причем никаких письменных документов обычно не остается, и такая динамика вымирания представляется еще более пугающей, чем исчезновение млекопитающих – китов, снежных барсов – или других позвоночных, например лягушек. Вопрос в том, какие предупредительные обозначения радиоактивных ядов будут в общем и целом понятны также и людям будущего. В Нью-Мексико провели даже конкурс идей на этот счет, однако все предложенные графические или анимированные предупреждения по умолчанию основывались на том, что люди из будущего, пусть и с иной культурной историей, смогут их «прочесть». Однако еще в 1969 году в фильме «Летающие врачи Восточной Африки» (эпизод о мерах профилактики заболеваемости в Уганде) я показал, в какое