Vita Nostra - Марина Дяченко

По всей аудитории зашуршала бумага. Сашка бездумно развернула книжку, тоненькую, в мягкой обложке. Ни имени автора либо составителя, ни исходных данных; на белом пространстве с внутренней стороны обложки был искусно нарисован большой возбужденный фаллос.

— В чем дело?

Сашка не собиралась хихикать, как дурочка. Губы сами расползлись в ухмылке. Рисунок был вызовом — грубым и отчаянным, выходкой человека, «запаковавшего» свой «смысл» в единственно доступную оболочку.

Портнов взял книгу у нее из рук. Скептически хмыкнул:

— Ну да, ну да… Конечно… Останетесь после занятия, Самохина.

— Я-то здесь при чем?!

Не отвечая, Портнов отошел к столу, сунул Сашкин учебник в ящик стола, вытащил такую же книгу в желтой обложке, но поновее:

— Возьмите, Самохина… Итак, страница три. Перед вами схема, развернутая в четырех измерениях, что будет представлять для вас некоторую трудность. В целом активатор — это одна большая интерактивная система, дающая возможность обнаружить связи между фрагментами информации. К концу семестра, если вы, конечно, будете учиться, а не валять дурака, эта книга покажется вам живым существом, вечным двигателем, генератором и поглотителем великих смыслов… Тогда, возможно, вы не станете рисовать на полях дебильные картинки. Внимание: в горизонтальном ряду, строка пятнадцать, глубина один, вы видите условные обозначения. В диагональной колонке под номером «один» — понятия, для вашего удобства выраженные словами. Откройте тетради. За пятнадцать минут вы должны распознать закономерность и выписать как можно больше словесных определений для каждого значка… Время пошло.

Прозвенел звонок.

Сашка сидела, сгорбившись, над тетрадкой. В уголке на полях стояла дата — четырнадцатое февраля. Ниже, аккуратно вписываясь в клеточки, вился узор из цветов и листьев. И почему-то босых человеческих ступней. Ни значка, ни слова.

— На завтра параграфы один и два из текстового модуля. Понятийный активатор, схема на странице три. Все свободны, кроме Самохиной.

Закрылась дверь за последним студентом — Костей. Уходя, он оглянулся через плечо.

— Вижу, вы славно поработали, — ласково сказал Портнов, глядя через Сашкино плечо на ее художества.

Сашка даже головы не подняла. Портнов неторопливо взял стул, поставил напротив, уселся верхом, облокотившись на спинку:

— Вы, наверное, понимаете, что Николай Валерьевич не был обязан вызволять вас из той ямы, куда вы по глупости влетели?

— Я знала, что вы так скажете.

— Какая проницательность! Не совсем понимаю, откуда у вас именно сейчас взялся бунтарский дух, когда, по моему разумению, вы должны сидеть тише воды, ниже травы… На всякий случай знайте: за каждую просачкованную учебную минуту с вас спросится жестче, чем на первом курсе. Эти цветочки, — он ткнул пальцем по направлению к раскрытой Сашкиной тетради, — уже внесены на ваш счет. Завтра жду вас на индивидуальных с отчетом об отработанных упражнениях — с первого по восьмое, если вы забыли.

— Я не забыла, — Сашка поднялась.

Портнов сощурился:

— Как-то вы слишком много стали говорить.

— А вы мне рот не затыкайте!

— С первого по десятое, — ровным голосом сообщил Портнов.

В вестибюле, перед стеклянной будкой вахтерши, ее ждал Костя. Заканчивался перерыв, по лестницам и холлу сновали первокурсники, толпой стояла группа «Б» перед входом в первую аудиторию. Третьекурсников не было, и, как всегда после зимней сессии, институт казался опустевшим.

— Привет, — сказал Костя.

— Привет, — отозвалась Сашка.

— Захар срезался.

— Что?!

— Перед началом пары Портнов сказал…

— Он чувствовал, — пробормотала Сашка. — Он приходил ко мне… попрощаться.

Костя дернул кадыком:

— Почему это… почему именно он, ты не знаешь?

Сашка стояла, опустив руки. Надо было идти наверх, на третий этаж, переодеваться на физкультуру, через пять минут звонок…

— Костя… Скажи Димычу, что я не приду.

— Портнов будет штрафовать за пропуски физры, он так сказал.

— Мне плевать.

— Саш…

— Извини, я пойду.

— Алло.

— Привет, — сказала Сашка и кашлянула, чтобы очистить голос. — Привет, мама.

— Привет, — отозвалась мама после крохотной паузы. В трубке было слышно, как плачет младенец.

— Как вы там? — торопливо спросила Сашка. — Как… малой?

— Нормально, — сказала мама сухо. — Беспокойный. Говорят, это газики.

— Ну, — сказала Сашка и запнулась. — У меня тоже все хорошо.

— Извини, — сказала мама. — Он плачет, не могу говорить.

И повесила трубку.

Она вошла в четырнадцатую аудиторию в пятнадцать двадцать, согласно расписанию. Стерх сидел за преподавательским столом, перед ним стопками громоздились книги, толстые тетради, разрозненные листы формата «А 4». Он не поднял головы при Сашкином появлении и не ответил на ее приветствие.

Она прикрыла за собой дверь и так и осталась стоять на пороге.

Над окном бахромой нависали сосульки. Солнце просвечивало их насквозь, на остриях набрякали капли и срывались, сверкая, вниз, исчезали из виду. Прошла минута. Потом вторая. Сашка привалилась спиной к дверному косяку. У нее ослабели колени.

Острый подбородок Стерха почти касался широкого узла на серо-голубом, с металлическим блеском, галстуке. Склонив голову, он делал пометки в журнале — как будто Сашки здесь вовсе не было. Может быть, он хотел, чтобы она попросила прощения. Или наказывал ее этим длинным молчанием. Или в самом деле так презирал, что даже не хотел замечать.

Сашка смотрела на свои руки. Ногти удлинялись с каждой секундой. Кожа на щеках стягивалась, с ней тоже что-то происходило. Сосуды пульсировали, и каждый толчок сердца отзывался сухим щелчком в ушах.

— Вам повезло, что брат ваш еще очень мал. Будь он старше хотя бы на неделю, полное восстановление оказалось бы невозможным. Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию.

Стерх говорил, не глядя на нее, по-прежнему вглядываясь в страницу журнала.

— Возьмите следующий диск… Последовательно проработайте первый трек. Только первый.

Сашка сделала несколько шагов — к столу. Протянула руку; ее ногти, уродливые, черные, загибались крючками. Она зажала конвертик с диском между ладонями и так, стиснув ладони, отступила назад.

— Вы свободны.

Сашка вышла, не сказав ни слова.

Все-таки она очень любила учиться. Эта почти противоестественная страсть спасла ее ночью, когда десять упражнений Портнова обступили ее, как убийцы, и ни одно не желало сдаваться без боя.