Самая страшная книга 2014 - Ирина Скидневская

Они уехали, и дед заснул. Из города приехала Кира, его бывшая сиделка, все еще похожая на школьницу, и заняла свой пост за небольшой ширмочкой в дедовой комнате, а я достал лупу и принялся внимательно разглядывать старинную фотографию, Библию и вообще все вещи, которые принес с чердака. Я не был удивлен дедовой реакцией. Догадывался: он не даст нам уехать. Я был нужен ему. И даже знал зачем. Этой ночью я побеседовал тет-а-тет с Библией-перевертышем, также со старым фото, да и семейный альбом тоже рассказал много чего интересного. Интересный это был разговор. Познавательный, но абсолютно нереальный.

«Да, татуировки не простые, — шептал альбом, — это проглядывают души людей, которых он съел. И каждого из них ты найдешь во мне. Скоро и твое фото появится здесь. Он питается человеческими жизнями, забирает у них энергию, его жертвы быстро стареют и умирают вместо него, а он все живет и живет, и будет жить вечно. Пока жив хоть один его потомок. Ведь как старик ни силен, но поглощает он только тех, в ком течет его кровь. Это такая простая вещь, живет ваш род — живет и он. Твой сынишка, которого ты с такой радостью ждешь. Вот он, твой смертный приговор. Точно таким же приговором стал когда-то ты для своего отца».

«Хватит пугать. Давай я расскажу тебе, как можно спастись. Ведь даже у Кощея Бессмертного была смерть, пусть далеко запрятана, но была. Помнишь, на конце иглы, игла в яйце, и далее по тексту. А твой дед до Кощея не дотягивает. Так, простой монах-ослушник, переписавший задом наперед одну книгу. Есть смерть и у твоего деда, нужно только поискать хорошенько», — вступила в разговор книга.

«Не слушай ее, — шелестела фотография, — не слушай. Твой нерожденный ребенок — это твоя смерть. Не будет его, не будет потомства у тебя, и ничего тебе старик не сделает».

Голоса сливались, голова раскалывалась. До родов Алисы осталось два месяца. Два месяца осталось и мне, чтобы найти смерть для мерзкого старикашки. И отомстить. За отца, за мать, за деда, настоящего родного деда, а не это чудовище, засевшее с инфарктом наверху.

И я пошел в библиотеку. Вначале я не знал, что искать. Просто утонул в море информации. Вампиры, оборотни, суккубы, кицунэ — девятихвостые лисицы, колдуны вуду, какой только нечестии не водилось на нашем бедном шарике. Но все было не то. Пока я не набрел на палиндромы — слова-перевертыши. Тогда я стал искать все только по теме «Библия». И, наконец, нашел истории о Библии-перевертыше. Это было больше похоже на сказку, чем на быль. Но поскольку такая же была у меня дома, запрятанная глубоко в шкаф, в достоверности этих рассказов я не сомневался.

Вернувшись домой, я взял Библию-перевертыш и пошел на чердак. Открыл ее и понял, что кое о чем забыл. Сбегал в комнату и опять вернулся на чердак, в руках у меня было ручное зеркало жены. Я открыл Библию на первой странице и, волнуясь, поднес к ней зеркало. В нем отразились строчки. Только уже правильно написанные.

ПЕРВАЯ КНИГА МОИСЕЕВА

БЫТИЕ

…вслух прочитал я. И перевел взгляд на страницу в книге. Вдруг не получится? Первые две строчки изменились, и теперь слова стояли, написанные правильно. Получилось.

«Да, ты нашел способ, — вздохнула Библия .-Теперь я стану обычной. Когда-то я была создана для того, чтобы дарить бессмертие. Я его подарила, и меня бросили, я стала непригодной. После того, как ты закончишь, меня опять смогут прочитать. Продолжай скорее. Помни, времени осталось мало, а прочесть предстоит много».

И я читал, с удовольствием наблюдая за тем, как книга страница за страницей изменяется. В первый вечер я смог прочесть только десять страниц, а их была одна тысяча триста восемьдесят семь. Если так пойдет дальше, то это сто тридцать дней. У меня их не было. Нужно было что-то придумать, чтобы я мог посвятить чтению все свое время.

Я спустился вниз и соврал жене, что буду готовиться к поступлению в аспирантуру. В городе был хороший историко-археологический университет, и поэтому мне нужно много читать и готовиться. Так что твой муж будет большим ученым, детка. Пришлось произнести еще одну ложь, когда Алиса хватилась пропажи зеркала. Извини, дорогая. Я нечаянно разбил его.

Живот у Алисы рос, дед поправлялся, а я много читал. Наша маленькая семья опять начала собираться в гостиной по вечерам, где каждый занимался своими делами, возобновились и семейные обеды, и я был вынужден часто встречаться с дедом. Но я уже знал свою роль и прилежно играл ее. Я говорил, что мне нужно быть писателем из-за буйного воображения. Я ошибся. Настоящий успех меня ждет на поприще театра. Я подумаю над этим, когда все, наконец, закончится. Я стал первоклассным актером, изображая безмятежность и проявляя заботу о деде. Хотя больше всего на свете мне хотелось схватить руками его шею, сжать ее и удавить деда. Думаю, сил у меня хватило бы. Если Библия не поможет, что ж, придется так и сделать.

В тот день, когда я должен был дочитать последние страницы, погода начала стремительно портиться с самого утра. По небу шарили черные тучи, пока не поглотили весь мир вокруг. Все по классическим канонам фильмов ужасов. Гроза, завывание ветра, подозрительные шорохи. Но все будет хорошо. Так я сидел на чердаке и ободрял себя, вздрагивая при каждом сильном ударе ветра. Казалось, что дом раскачивается и плывет. Словно корабль, сорванный с якоря, его уносит все дальше и дальше в море. Дом жалобно скрипел и стонал на разные голоса. Понятно, тонуть ему не хотелось. Завтра многих черепиц не досчитаюсь. Вот так лучше. Нужно и дальше думать в этом же ключе. Еще одна страница. Еще две строчки — и можно будет ничего не бояться. Я читал вслух последнюю строчку, когда заскрипела чердачная дверь и в моем зеркале вместо последней страницы Библии отразилось лицо деда. Его глаза затягивали и не отпускали. У меня не было сил обернуться. Ловушка! Но я ведь прочитал книгу.

— Я ведь прочитал книгу!

— Да, — хохотал старик в зеркале, — спасибо, что прочитал перевертыша, Черную Библию. Именно за этим ты и приехал. А ты думал — в нарды со стариком играть? Ты должен был ее прочесть. И я, поверь, не пропустил ни одного слова. Оставалось только подождать, когда ты закончишь да появится вовремя.

— А как же татуировки? Фотографии… Все не так должно было быть.

— А по-старому уже не получалось. Кровь, она хоть и не водица, но за несколько столетий сильно разбавилась пришлой. С твоим отцом очень трудно пришлось, чуть сам не сдох, пока с ним возился, инвалидом остался. А с тобой я и вообще мог не справиться. Пришлось по-другому все устраивать.

Глаза старика стали больше, пожелтели и полезли на меня из зеркала. Оно треснуло, и я закричал. Потому что оказался в середине этого треклятого зеркала. Я упал на пол. Надо мною склонилась Алиса.

— Алиса. Беги. Он…

Я перевел взгляд, но старика не было. Вместо него я увидел сидящего спиной ко мне мужчину в моей пижаме. В руках он держал зеркало и внимательно рассматривал в нем себя. Но ведь оно разбито. Что он там видит?

— Кто это?! Почему он в моей пижаме?! Что с моим голосом?! Что со мной?!!

Я посмотрел на себя и увидел стариковские ноги в теплой пижаме и кожаных дедовых тапочках. Мужчина на мой крик обернулся. И это был я.

И тут я закричал. А он, который я, — захохотал.

— Как замечательно быть молодым!

— Алиса…

— Да, дорогой, — Алиса отошла от меня и подошла к тому, что было мной, и нежно поцеловала в щеку.

— Поздравляю. У тебя получилось.

Перед глазами все помутилось.

— Так ты с ним.

— Да, милый. С ним.

— Но как?

— Видишь ли, я действительно вышла за тебя замуж по расчету. Но расчет был совсем не тот, что ты думаешь. Меня не интересуют деньги. Я хочу быть всегда молодой и красивой. И Павлик, мой Павлуша, подарит мне молодость.

— Конечно, дорогая.

— А что с ним будем делать?

— С ним? А ничего. Он все сделает сам. Я эту развалину хорошо знаю. Столько лет в ней провел. Смотри, как побледнел. Что скажешь, как его медсестра?

— Скажу, что у него инфаркт.

— Да, инфаркт. Сердечко старое, не выдержало. Боже! Как же хорошо быть молодым. Ну, давай, потянули его вниз. Там уж пусть и помирает.

Они подошли ко мне с двух сторон и подняли с пола. Взяв под руки, понесли по лестнице вниз. Ноги глухо стучали по каждой ступеньке. Я задыхался. В левой стороне груди разливалась чудовищная боль. Она становилась сильнее, я умирал. И мне никто не будет вызывать карету скорой помощи и колоть капельницами татуированные руки. Настало время сдохнуть. В левую руку, которая все больше немела, я почувствовал легкие толчки. Мой сын. Ее предательство ничего не меняло. В ее животе по-прежнему был мой сын. И я не имею права сдаваться, ради него.