Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona"

Маше казалось, что она могла бы стоять так вечность, улавливая запах его кожи за нотками одеколона и кондиционера для белья. Крестовский осторожно поцеловал ее в макушку. Маша обняла его за шею и, привстав на цыпочки, во второй раз за сегодняшнюю жизнь сама поцеловала его в губы, понимая, что ей совершенно плевать на завтрашний день; сегодня она планировала заполучить воспоминания, которые будет лелеять бессонными ночами, и Крестовский, ответивший на ее поцелуй, кажется, собирался ей это позволить.

Телефон смолк, и Маша, улыбнувшись в губы Крестовского, собралась было пошутить, что весь мир может подождать, однако в ее сумке заиграла вторая сюита Баха.

Крестовский тут же отстранился и хрипло спросил:

— Волков?

Маша кивнула.

— Наверное, нужно ответить? — произнес Крестовский. И, судя по его взгляду, это не было вопросом.

Перед тем как ответить, Маша поправила блузку, словно Димка звонил по видеосвязи.

— Алло.

— Маш, скажи номер квартиры Крестовского.

— Что? — Маша в панике оглянулась на Романа.

— Номер квартиры Крестовского скажи! — Димка так заорал в трубку, что Маша подскочила.

— Сто девятнадцать, — одними губами подсказал Крестовский, хотя Маша и сама это знала.

— Сто девятнадцатая, — повторила Маша в трубку, и на стене у двери тут же запиликал домофон.

Глава 26

Ты рушишь планы, и это красиво.

Решился на переезд Роман неожиданно легко. После телефонного разговора с бабушкой Юлы. Та позвонила в понедельник утром с телефона Юлы, и Роман, увидев входящий, едва не взлетел до потолка от облегчения, радуясь, что у него появился шанс все уладить.

Однако радость лопнула как мыльный пузырь в первую же секунду разговора. Оказалось, что Юла улетела с отцом во Флориду, потому что большую часть времени тот проводил именно там.

— Она оставила мне сим-карту, Роман. Сама вам звонить не захотела. И меня не просила, но я решила, что вам лучше узнать о ее отъезде.

— Она вернется?

— Я очень надеюсь, — ответила Жанна Эдуардовна без своих обычных прибауток и после паузы добавила: — Она, возможно, вам напишет, а может, и нет. Вы видели ее в унизительной ситуации. Женщины такое не прощают.

Роман кивнул, хотя это и было глупо. Жанна Эдуардовна отключилась не прощаясь, а Роман еще долго стоял посреди пустой квартиры и смотрел в одну точку. Кажется, все разрешилось без его участия. Юле он больше не нужен. Роман окинул взглядом студию и вдруг подумал: зачем ему все это? Зачем жить там, где тебе плохо? Не давая себе времени передумать, он позвонил отцу и сообщил, что улетает в Лондон.

Отец спросонья предположил, что причина — юбилей английского деда, который должен был наступить через десять дней, но Роман сказал, что улетает насовсем. Отец после паузы произнес: «Слава богу» — и, сообщив, что планирует еще поспать, отключился.

Поскольку вопрос с отлетом решился внезапно, Роман не придумал ничего лучше, чем пойти в универ. По пути он объяснил это сам себе желанием поговорить с Волковым. Правила приличия требовали, чтобы он сам сообщил об отъезде. Роману хотелось думать, что эта информация будет Волкову важна.

Волков занятия прогуливал, а взглянув на сидящую в одиночестве Машу, Роман тут же вспомнил о своем плане.

Игнорировать Машу оказалось очень сложно. Роман приходил в аудиторию после звонка, убегал, как только заканчивалась очередная лекция. Это было стыдно, но сообщить об отъезде — отстраненно, как бы между прочим — он не мог. Ему казалось, что Маша неминуемо начнет задавать неудобные вопросы, на которые у него не было ответов, а еще она ведь будет смотреть прямо в глаза, внимательно и с участием, как умеет только она. И как в такой ситуации сохранить дистанцию?

После его тупого СМС, сообщившего, что он не хочет разговаривать, Маша перестала смотреть в его сторону. И это, пожалуй, было хорошо. А то, что настроение испортилось окончательно, — это ерунда. Он справится.

После занятий Роман купил билет на субботу, объяснив отцу, что хочет закончить здесь дела. Отец хмыкнул и, к счастью, ни о чем расспрашивать не стал. В связи с приближающимся отъездом дяди Волкова в командировку на отца свалилось много работы, и времени на то, чтобы вникать в дела Романа, у него не осталось. Роман был этому несказанно рад, потому что, спроси его отец, какие он дела собирается здесь завершать, вразумительного ответа он дать не смог бы.

Весь вечер понедельника он собирал вещи, зависая то над книгой, то над моделью самолета, но к ночи большая часть багажа была собрана.

Во вторник Роман снова пошел в универ, но Волков опять не появился. Однако это не помешало Роману остаться до конца лекций, потому что дома делать было нечего, а в универе была грустная Маша. Она больше не смотрела в его сторону и выглядела так, будто у нее что-то случилось. Роман убеждал себя в том, что дело в ссоре с Волковым, потому что не желал даже на миг допускать мысли, что причина может быть в его дурацком СМС. Первоначальный план трещал по швам.

Сейчас, когда он сидел один и можно было смотреть в сторону Маши без опасений вызвать недовольство Юлы или взбесить Волкова, Роман не мог ничего с собой поделать. Как будто его совесть, успокоенная обратным билетом и решением непременно слетать к Юле во Флориду, когда страсти поулягутся, капитулировала и позволила Роману делать почти все, что ему захочется. А ему хотелось смотреть на Машу.

Вдруг оказалось, что месяцы намеренного игнорирования пространства вокруг Волкова, в котором неизменно находилась Маша, не уберегли его от того, чтобы столько всего о ней узнать. Например, она не всегда хмурилась от досады. Иногда она делала это от неловкости. Еще она очень быстро писала, а если смотреть на нее достаточно долго, краснела и низко склоняла голову к тетради, над которой мелькала ее ручка. В такие моменты Роман отворачивался, потому что чувствовал себя виноватым в том, что ее достает. Обещал себе больше так не делать, но не проходило и пяти минут, как его взгляд сам собой устремлялся в ту сторону.

Совесть молчала, потому что на барной стойке в его квартире лежал распечатанный электронный билет до Лондона. К тому же это ведь не вмешательство в дела Волкова. Он ведь с ней даже не разговаривает.

В среду Роман написал заявление на отчисление, но так и не отдал его в ректорат. Вместо этого все четыре пары он размышлял, не выбросить ли его и не написать ли новое на академический отпуск. Вот только не факт, что Юла вернется в Москву, тем более не факт, что станет доучиваться. Так что ему не было смысла возвращаться. Доводы были разумными, но заявление на отчисление так и лежало в его сумке до самой пятницы, когда наконец в универ пришел Волков.

Одновременно с облегчением Роман испытал досаду. Волков одним своим видом вытеснил из головы Романа всю сентиментальную чепуху. Видя боковым зрением, как Маша и Волков привычно беседуют, Роман понял, что он все-таки идиот. Стоило тут торчать четыре дня, зачем-то наблюдая за чужой девушкой… Мог бы улететь еще во вторник, а Волкову позвонить по видеосвязи.

Злясь на себя за тупость, Роман задержал Волкова после первой лекции и сообщил, что уезжает. Волков на миг стал таким, каким Роман помнил его по тем временам, когда они еще были друзьями: растерянным и ожидающим ответа. Причем такого, который ему понравится. Такого ответа у Романа не было. Он попробовал шутить, но выходило тупо, потому что Волков смотрел так, будто вправду не хотел, чтобы Роман уезжал, и это было как удар под дых. Потому что они ведь не были больше друзьями.

А еще Роман всей кожей чувствовал взгляд Маши, которая сидела тихо, как мышка, но смотрела так, будто мстила за эти четыре дня, когда Роман ее разглядывал. Он понимал, что краснеет, несет ерунду, но ничего поделать с этим не мог.

Зато после признания на душе стало легче. Правда, нехорошо вышло с Машей. Он даже не попрощался, потому что позорно сбежал; но как вышло, так вышло. К лучшему.