Ричард Длинные Руки - принц-консорт - Гай Орловский

— Хорошо, — сказал я, — но давайте это отложим на недельку. Сперва выборы, потом Марешаль.

Готфрид вздохнул, а Ульрих проговорил мягко:

— Выборы — это только первый шажок, но без коронации любой правитель нелегитимен, незаконен и безблагодатен, потому всяк свободен от его власти. Коронацию проводят только весной…

— Можно внести изменения, — прервал я. — Это после смерти короля выдерживают год траура, а у нас обычная смена власти путем справедливых и демократических выборов, вполне как бы честных и полупрозрачных. Потому допустимы ускорение, гласность и перестройка.

Ульрих спросил с сомнением:

— А кто будет возлагать корону от имени церкви?

— Отец Дитрих, — сказал я. — Он архиепископ!

Готфрид снова промолчал, Ульрих покачал головой.

— Вообще‑то должен либо папа римский, либо его уполномоченный. Правда, папа лично возлагает короны только императорам, а королям — специально присланные легаты.

— Отец Дитрих, — напомнил я, — был вызван в Рим, имел подробную беседу с папой римским, в результате которой был назначен архиепископом.

— Однако он всего лишь прелат, — возразил Ульрих. — Был бы нунцием или хотя бы протонотарием…

Герцог Готфрид сказал мрачно:

— А лучше всего, чтобы не тревожить папу и удовлетворить требования знати, — прелатом фьюкетто. Они передвигаются достаточно быстро…

— Но папа не любит их отпускать, — возразил Ульрих, — они нужны постоянно при дворе. Как минимум такую церемонию мог бы провести папский монсеньор… но опять же, это все те же апостольские протонотарии, почетные прелаты и капелланы Его Святейшества, а они все в одном экземпляре и вряд ли будут отпущены. Потому лучше подождать, когда приедет человек лично от папы, дабы коронация была признана легитимной и состоявшейся даже нашими противниками.

Я вдохнул воздух и задержал его на несколько мгновений, стараясь удержать себя от волны нарастающего гнева.

— Знаете, — сказал я почти мирно, — до этого вам ничто не мешало, а сейчас вы начинаете искать зацепки, чтобы увильнуть.

Ульрих нахмурился.

— Это не уловки. Значимость Ордена настолько превосходит значимость не только власти короля, но даже самого королевства! Орден — это воплощение Божественной воли!

Тщательно скрывая раздражение, я вымученно улыбался, а чтобы не выказать, что думаю и чувствую на самом деле, поднялся и начал прохаживаться вдоль стены с развешанными мечами и щитами, опуская голову и время от времени как бы в великой задумчивости потирая лоб.

— Я понимаю важность Ордена Марешаля, — сказал я наконец, стараясь, чтобы голос звучал вдумчиво и рассудительно. — Но мы в состоянии успеть сперва завершить коронацию.

— Еще раньше нужно провести выборы, — напомнил герцог Ульрих.

— Да — да, — сказал я, — вы совершенно правы, сперва выборы, однако на это уйдет настолько мало времени, что их можно считать уже состоявшимися. Коронацию… да, она может пройти не совсем в соответствии со всеми — всеми правилами, если ее проведет архиепископ Дитрих, прелат Его Святейшества, но в данном случае… гм… учитывая удаленность и труднодоступность Сен — Мари, можно, как я полагаю, временно провести коронацию именно отцу Дитриху с тем, чтобы прибывший затем нунций или прелат фьюкетто подтвердил факт коронации или провел ее еще раз.

Готфрид сказал тяжелым голосом:

— Если поторопиться провести коронацию, лорды могут заподозрить нас в нечестной игре. Это недопустимо!..

— Ну почему нечестной, — сказал я с тоской. — Просто изменившиеся обстоятельства велят реагировать несколько иначе…

Ульрих покачал головой, а Готфрид произнес тем же громыхающе твердым голосом:

— Никакие обстоятельства не могут изменить наши принципы верности и чести.

— Полностью поддерживаю, — сказал Ульрих. — Дорогой Готфрид?

Готфрид кивнул, глядя ему в глаза.

— Я отправлюсь сейчас же.

— На ночь глядя? — спросил я.

Он коротко усмехнулся.

— Сын мой, разве ты поступаешь не так?

У меня вертелось на языке, что я моложе и сильнее, но сказать такое герцогу — смертельно оскорбить, он никогда не признает себя слабее и мечтает красиво умереть в бою или просто на полном скаку навстречу ветру.

— Знаете, — сказал я, — а перемена вашего решения никак не связана с тем бредом служителей оккульта?

Они переглянулись, герцог Ульрих спросил вежливо:

— Каким именно?

— Впервые слышу, — сказал и герцог Готфрид.

Мне показалось, что первый чуть замялся с ответом, а второй смотрит слишком прямо и твердо, словно старательно убеждает, что не врет. Скорее всего так и есть, однако пуганая ворона и муравьев боится, я смотрел на обоих и не знал, что сказать.

— Есть дурацкое предсказание, — сообщил я, — что касается выборов. Но даже если бы оно было реальным, то я знаю несколько вариантов, чтобы провести выборы и не вызвать катастрофу.

Герцог Ульрих покачал головой.

— Не слыхал ни о каком предсказании.

А Готфрид шагнул ко мне, огромный и массивный, крепко обнял и сказал на ухо:

— Лучший король на свете — это ты!

Глава 13

Ночью пришла Азагердия, все такая же бледная и жертвенно покорная. Первым моим желанием было отослать ее взад, не до утех, вся кровь собралась в голове и разламывает череп, мысли такие злые и суматошные, словно у дурака какого, кто мне только и подбросил…

Она удивленно посмотрела на меня, я за столом и в одежде, даже сапоги еще не снял, прошелестела встревоженно:

— Ваше высочество, я что‑то должна делать?

— Да, — ответил я. — Лечь, повернуться к стене и спать.

— Но…

— Обойдетесь, — оборвал я. — Леди, лучше спите! Для вас безопаснее. Я сейчас весьма зол. У меня сейчас совсем другие желания.

Она сказала с готовностью жертвы:

— Только скажите!

— Пойти перебить всех в Ордене Марешаля, — сказал я зло, — выстроить флот и проложить железную дорогу!

— Поняла, — произнесла она торопливо. — Сплю, сплю…

Поспешно легла, отвернулась и затихла, а я даже не посмотрел на шикарную лиру зада, в черепе стучат молотки, а за металлической решеткой на окне носятся нетопыри и злорадно скалят белые зубы, в то время как глаза зловеще горят красным.

Потом зашумел дождь, но тихий и ласковый, воздух стал влажным, словно я уже плаваю по морю, я посопел, но все равно не засну, не стоит и ложиться, а только ради утех… нет, это мелкая радость плебеев.

Утром сэр Жерар не вошел, а вбежал в кабинет, донельзя встревоженный, так не похожий на всегда сдержанного, строгого и даже мрачного секретаря.