Угрюмый роман - Ния Артурс

Я опускаюсь все ниже и ниже, дразня ее и целуя, пока ее пальцы не хватают меня за волосы и не угрожают вырвать каждый волосяной фолликул из кожи головы.

Еще.

Она вскрикивает, и воздух с шумом покидает мое тело.

Я взрываюсь. Я разрываюсь на миллион маленьких кусочков, разваливаюсь в ее руках. От ее сладких, ласковых прикосновений. На то, как содрогается ее тело и слезы текут по ее лицу, когда она разваливается на части.

Она прижимается ко мне всем телом, ее рука на моем плече, бедра раздвинуты, волосы падают ей на лицо, пряди слегка приподнимаются при каждом затрудненном вдохе.

Я беру ее на руки, прижимаю к груди и иду в ее спальню.

— Даррел.

— Мы еще не закончили, — рычу я.

Но когда я закончу с тобой, Санни, у тебя не будет другого выбора, кроме как сказать "да".

Я не проводил каждый день в Джон Херст, тоскуя по Санни Кетцаль, чтобы не видеть, как ее спина выгибается над кроватью, как ее бедра сжимают мои уши, или как ее губы произносят мое имя в настойчивой мольбе, как будто я держу ее жизнь в своих руках. Как будто я единственный, кто стоит между ней и здравомыслием.

Она хочет чувствовать вину, и я не буду поощрять это. Она драгоценна. Она прекрасна. Она — все. Она не молит о пощаде, чтобы я мог очистить ее совесть. Я этого не допущу.

Я учу ее до тех пор, пока она не научится произносить мое имя без тени стыда. Я ласкаю ее до тех пор, пока ее губы не расслабляются, а мое имя не переходит в искаженные стоны удовольствия. Я двигаюсь вместе с ней, пока звезды, которые вспыхивают в ее глазах, не вспыхивают и в моих.

Она у меня.

Она моя.

Это другое. Это нечто большее.

Потому что я люблю ее.

Мои глаза широко открываются, и она лежит на подушке рядом со мной, солнечные лучи падают на разбитые губы, а смуглая кожа краснеет там, где я ее укусил. Ее волосы торчат над головой, а тушь для ресниц высохла в потоке слез, стекающих по подбородку.

Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.

Мы дышим вместе. Делаем огромный глоток воздуха, который призван успокоить наши сердца и желания, которые с ревом возрождаются к жизни при малейшем прикосновении, улыбке или слове.

Я довел ее до предела ее сил. Я чувствую это по ноге, которая перекинута через мою. Она все еще немного дрожит, все еще вялая и тяжелая. Ее пульс учащается, рука, которую я держу у нее на сердце, говорит мне, что она сожгла калорий столько, сколько нужно, чтобы пробежать марафон.

Я целую ее в макушку, чтобы помочь ей прийти в себя, но это только заставляет меня желать ее еще больше. Не только физически. Всеми возможными способами обладать ею. Я хочу, чтобы она была в моей постели каждое утро и снова перед сном. Я хочу ее завтра, и через год, и через сто лет после этого.

Я поднимаю руки, чтобы притянуть ее тело к себе, надавливая на ее живот, пока она не сворачивается калачиком. Пока я не смогу поджать под нее ноги, чтобы мы подходили друг другу, как организованные ложки.

Мое сердце разрывается. Я чувствую весь ужас, неуверенность, отчаяние, смешанные с моей потребностью в ней. Это осенило меня внезапно.

Санни прижимается к моей груди. Ее волосы щекочут мой подбородок, и пот, стекающий по ее телу, смешивается с моим потом.

— Я так устала, — бормочет она, ее губы едва произносят слова.

— Окситоцин.

Она бормочет. — Что?

— Это гормон, вырабатываемый гипоталамусом. Он вызывает возбуждение, но после того, как оно спадет, вы можете почувствовать себя измотанным. Он также известен как ”гормон объятий", потому что он способствует прижиманию к вашему партнеру.

Она смеется и смотрит на меня сверкающими глазами. — Ты снова пытаешься меня завести?

— Ты справишься с этим? — Спрашиваю я, проводя языком по ее шее.

— Не так быстро. Дай мне сначала отдышаться. — Она снова кладет голову мне на грудь. — Даррел, твое сердце бьется так быстро.

— Адреналин и дофамин.

— Я знаю это. — Она поднимает палец. — Дофамин вырабатывается, когда мы делаем то, что доставляет удовольствие.

— Верно. Это прекрасно описывает то, что здесь произошло.

Она смеется.

Я тоже хочу улыбнуться, но время уходит. Она захочет встать и поискать еду. Она захочет поговорить о том, что я обсуждал с адвокатом. Она оставит позади дымку удовлетворения, чтобы вернуться в реальный мир, а я буду скучать по своему окну.

Санни переплетает наши пальцы. Она притягивает мою руку к своим губам, затем целует костяшки пальцев до самого локтя. — О чем ты только думаешь, скряга.

— Скряга?

— Я практически слышу, как крутятся шестеренки в твоем мозгу, Гастингс. Нам следовало бы спать, или флиртовать, или… Я не знаю. Но ты думаешь так усердно, как только возможно, и извергаешь из себя науку о мозге. Так что либо ты такой после интимной близости, либо у тебя что-то на уме. — Она оглядывается через плечо, чтобы установить зрительный контакт. — Выкладывай.

— Я… — Я провожу руками по ее бокам. По изгибу талии и изгибу бедер. По животу. У нее на груди.

Она тихо стонет. — Не отвлекай меня, Гастингс. Говори своими словами.

— Санни.

Она тихо вздыхает. — Рычать запрещено. Я пытаюсь сосредоточиться.

Я облизываю губы, утыкаюсь головой в изгиб ее шеи и шепчу: — Выходи за меня замуж.

Она замирает.

Мои руки сжимаются вокруг нее. Она пахнет мной. Как мы. Как и все грязные вещи, которые я делал с ней на кухонном столе, у стен и на этой кровати.

Я не вижу ее лица. Услышала ли она меня? Меня отвергли? Было ли это большой ошибкой?

Мой аналитический ум врывается в центр внимания, сбивая меня с ног и пытаясь засосать слова обратно. Я упрямо сопротивляюсь этому и цепляюсь за свой солнечный ум, за ту часть меня, которой не нужно, чтобы что-то имело смысл, прежде чем я отдамся этому.

— Санни, — я приподнимаюсь на локте и смотрю на нее сверху вниз, слегка притягивая ее тело, чтобы видеть ее лицо, — ты слышишь меня? Я хочу чтобы ты… стала моей женой.

— Это неожиданно, Даррел.

— Я думал об этом. Если мы поженимся, то сможем оставить мальчиков.

Ее лицо становится непроницаемым.

— Санни?

Ее губы дрожат.

Я начинаю паниковать. Я ее сломал? — Санни, скажи что-нибудь?

— Ты сейчас серьезно? — Она принимает сидячее положение.

Я моргаю. — Я