Русалии - Ирина Яш

сказав. Вечером Снежа прошептала мне на ухо о том, что она беременна и на следующее утро мы просто расписались. После обеда она собрала свои вещи и переехала ко мне. Всё это прошло почти незамеченным окружающими – моя мама к тому времени уже умерла, Покровский беспробудно пил, а мать Снежаны только равнодушно пожала плечами вслед уходящей дочери.

Спустя месяц на станции ко мне подошёл Бонье – я ждал утреннюю электричку, чтоб ехать в институт. Он просил зайти к нему вечером для разговора.

– Говорите здесь.

– Я не хочу разговаривать на людях. Прошу тебя, Владимир, это очень важно.

Владимир! Никто меня так не называл, я сам не помнил это чужое имя. Я посмотрел в его синие глаза и растерянно кивнул.

Вечером он сказал мне, что только вчера узнал о том, что мы со Снежей поженились. Знай он раньше, что у нас роман, то жизни бы не пожалел, чтоб разорвать его. Я оторопел:

– Но почему?

– Вам нельзя жениться, и тем более, иметь ребёнка. Вы дети одного отца. Мои дети.

Он перебрался в Березень вслед за моей матерью, чтоб издалека следить за тем, как я расту, а брошенная им когда-то беременной мать Снежаны, приехала за ним, в безумной надежде вернуть его. Смешной любовный треугольник, принесший столько слёз!

Почитай отца своего… Я в кровь разбил ему лицо, от ужаса, от безысходности произошедшего. А дома я сразу всё рассказал Снежане. Бледнее снега, она прошептала бескровными губами:

– Что же нам делать, ненаглядный мой?

– Я соглашусь с любым твоим решением и всё приму, – ответил я. Малодушие, которое я не прощу себе и на смертном одре.

Утром, пока я спал, она собралась и уехала в город. Сделала аборт. И вернулась совсем другой. Никогда больше я не видел моей ясноокой девочки, с весёлым смехом, поминутно заглядывающей мне в глаза. Один раз мне удалось остановить её, удержать от прыжка. Один раз она прыгнула. Потом ещё раз, но тогда она зацепилась подолом платья за карниз и провисела час вниз головой, молча и не прося о помощи.

– Шизофрения, – спокойно сказал пожилой равнодушный доктор со стеклянными глазами.

– Этот диагноз, насколько мне известно, ставят всем неудавшимся самоубийцам, – пытался сопротивляться я.

– Да. Но в её случае я поставил бы этот диагноз даже без попыток суицида. У Вашей жены шизофрения, молодой человек. Крепитесь.

Я всё равно любил её. И она меня любила. Нельзя сказать человеку, что правила игры внезапно изменились и ждать, что он в одну минуту перестанет чувствовать! Нельзя!!! Мы теперь спали в разных комнатах, но жить друг без друга не могли, хоть эта жизнь вместе и делала нас самыми несчастными людьми на свете.

Я оставался мужчиной. Не знаю, догадывалась ли Снежана о моих похождениях, а скорее надеялась, что я храню ей верность, как она мне. Верность друг другу, нашей покалеченной любви, надежде на избавление… Какое избавление? Я сам не знаю! Но мы оба в глубине своих детских душ робко надеялись, что случится какое-то чудо, волшебство, мы сможем снова быть вместе, опять станем мужем и женой, родим детей, о которых так мечтали…

С Юлей Максимовой у меня была, как и с другими, ничего не значащая связь, интрижка, ещё до её замужества. Мы недолго встречались. Расстались. Потом, в общей компании, она познакомилась с моим другом, вышла за него замуж, я был на свадьбе, искренне желал молодым счастья. Как-то мы с ней случайно столкнулись в городе, решили по-дружески посидеть в кафе, немного выпить… Она стала говорить, что любит, не может меня забыть, я не устоял, мы снова стали спать с ней. Подлость и свинство, я мучился от угрызений совести, но всё равно продолжал. Почему? Не знаю. Я не оправдываюсь, и снисхождения не жду, просто рассказываю, как было.

Встречались мы с ней в городе – я уже не впервые снимал для подобных целей квартиру. Деньги у меня были, их становилось всё больше, карьера шла в гору, будто в награду за поломанную судьбу, за неродившихся детей.

Снежа, всё глубже, уходила в себя и в религию. Её мать, неожиданно для всех, вышла замуж и уехала куда-то с мужем. Она продала дом и забрала все деньги, больше мы о ней не слышали. Снежана, казалось, и не заметила, что потеряла мать. Она каждое воскресенье ходила в церковь, стояла службу, истово молилась, но я уже не знал, о чём она думает. Мы стали другими.

Наша связь с Юлей прервалась на год, она родила сына, на удивление быстро восстановилась, похорошела, мы снова были вместе. Это продолжалось уже несколько лет и я, хоть и не любил её, стал испытывать привязанность и даже нежность. У меня были и другие женщины за эти годы, но я всё время возвращался к ней. Она была готова уйти от мужа по первому моему слову, я знал, что она любит меня и может родить мне ребёнка. Я стал задумываться над тем, что у меня есть ещё шанс всё исправить, зажить по-человечески… И Снежа это почувствовала. У неё с годами, с её болезнью, развилось какое-то звериное чутьё на моё настроение, порой мне казалось, что она читает мои мысли!

Я не знаю, что произошло в тот день. Юля привезла своего малыша на детский праздник, мы с нею встретились в моей квартире, машину я оставил на въезде в город, и поехал на метро. Я часто так делал, чтоб не стоять в многокилометровых пробках. Мы с ней выпили шампанского, это было не в первый раз, стало уже традицией, она полюбила вино в последнее время, но всё было контролируемо, да и за руль садиться нам обоим нужно было только через несколько часов… Потом мы забрали сынишку Юли с праздника, они высадили меня на моей парковке и отправились домой, в Березень, а у меня была назначена короткая деловая встреча там же, на северной окраине. Когда я возвращался домой, то видел мельком, в темноте, чью-то съехавшую в кювет машину, инспекцию, Скорую… Я проехал мимо.

Я пришёл домой, Снежана сидела возле разожжённого камина и пила горячее красное вино. Я очень удивился. Доктора запретили ей спиртное из-за её диагноза и постоянного приёма лекарств, и всё, что она себе позволяла, был бокал игристого в новогоднюю ночь. Она посмотрела на меня пустыми глазами, натянуто улыбнулась:

– Здравствуй, Владюша…

– Что случилось? У тебя насквозь мокрая куртка и ботинки все в грязи!

Она говорила какими-то обрывками фраз:

– Голова болела… С