Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

сковало, он смущенно опустил глаза, не в силах взглянуть на сбившихся в лифте людей, и в нетерпении ждал только, когда же будет нужный ему этаж.

Выбравшись, наконец, из лифта, Майский оказался на просторной полукруглой площадке, со всех сторон от пола и до самого потолка окруженной вместо стен тонированными стеклами, через которые открывался замечательный панорамный вид на зеленеющий город. На площадке не было совершенно ничего, кроме нескольких мусорных урн и цветов в больших узорных керамических горшках, так что, выйдя из лифта, Майский даже на секунду решил, что он по ошибки приехал в какой-то тупик, но оглянувшись, увидел сразу за собой, слева, проход. Свернув в этот проход, он попал в невероятно длинный коридор, тянувшийся через все здание и заканчивающийся где-то вдалеке. Коридор этот был похож скорее на тоннель: солнечный свет сюда не проникал вовсе, а искусственное освещение показалось Майскому таким слабым, что он даже засомневался, имеется ли оно вообще. Впрочем, это первое впечатление, возникшее в большей степени от того, что он прошел сюда из ярко освещенной стеклянной площадки перед лифтом, через пару секунд начало проходить: глаза Майского привыкли к тусклому свету, и он смог уже ясно рассмотреть все вокруг.

С правой стороны коридора в ряд друг за другом шли двери кабинетов, коих здесь было никак не меньше полусотни, а слева непрерывающейся вереницей висели стенды с образцами всевозможных заявлений, бланков, форм и прошений, разъясняющие нерадивым гражданам строгий порядок оформления документов для каждого департамента, отдела или чиновника. Представленные здесь образцы регламентировали всевозможные аспекты, вплоть до самой последней буквы и запятой, как будто подаваемые бумаги рассматривались потом не наделенными способностью логически мыслить людьми, а какими-нибудь бездумными роботами, так что стоило чуть-чуть ошибиться в должности человека, на имя которого пишется обращение, или, например, озаглавить бумагу вместо слова «заявление» словом «ходатайство», как глупая бюрократическая машина уже не в силах была понять суть написанного, и бумагу требовалось подавать заново. Под стендами вдоль всего коридора стояли стулья для ожидающих приема граждан и изредка, где-то через каждые пятнадцать метров — столы, на случай, если кому-нибудь понадобится что-то записать. Коридор, также как и холл внизу, был переполнен людьми и здесь стояла невыносимая духота. Почти все стулья были заняты; при этом многим посетителям не нашлось места и они, ссутулившись, стояли возле кабинетов, подпирая плечами стены, или с недовольными минами ходили в нетерпении взад-вперед.

Пройдя по коридору почти в самый его конец, Майский нашел нужный ему кабинет. Здесь, к счастью, находилось сравнительно немного людей, так что никто не стоял и, более того, имелся даже один свободный стул. Установив очередность (перед ним было всего три человека), он расположился на пустующем стуле, оказавшись рядом с молоденькой пухлой девушкой в розовой ажурной блузке. Пока Майский устраивался, она внимательно наблюдала за ним, а когда он сел, отчего-то приветливо, легко и широко ему улыбнулась. Но в ответ на столь располагающую улыбку он нахмурился, отпрянул от девушки и, с нескрываемым раздражением поворотившись в другую сторону, выставил ей почти всю свою тыльную часть. Девушка растерялась, покраснела и вконец смутилась, а Майский, устроившись таким образом — полу боком, стал дожидаться своей очереди.

II

Очередь продвигалась довольно быстро и уже через полчаса в кабинет зашла девушка, следом за которой должен был идти Майский. Это несколько приободрило его: он выпрямил спину и поерзал на стуле, произведя при этом затяжной и громкий вдох, как бы набираясь решимости и подготавливаясь к тому, чтобы, не мешкая войти в кабинет, когда дверь снова откроется. Но просидел он в таком расправленном положении не больше минуты, как незаметно для себя самого вновь ссутулил спину, опустил плечи, будто под непосильным гнетом, и опять уткнулся взглядом в папку, которую держал на коленях и за время ожидания успел изучить насколько, что закрытыми глазами мог указать на каждую ее особенность, каждое пятнышко или трещинку.

Одет Майский был в темный костюм с синим отливом поверх белой рубашки без галстука, а на ногах у него были черные туфли, по виду настолько миниатюрные, что и не каждая девушка смогла бы примерить их на свою ногу. Он продолжал обливаться потом, сидя в душном, наполненном людьми коридоре в своем пиджаке, но даже и не думал снимать его. Пиджак был единственной одеждой, в которой его левая рука, или вернее частичное ее отсутствие, не так сильно бросалось в глаза окружающим и поэтому он всегда носил костюм, невзирая ни на время года, ни на жару, стоявшую на улице, а кофту или футболку надевал исключительно в том случае, если находился в компании хорошо знакомых ему людей.

Внешность Майский имел совершенно непривлекательную и невзрачную. Несмотря на солидный возраст, у него была фигура незрелого юноши: низкий рост сочетался в нем с сильной худобой, очень тонкими руками и ногами. Голова Майского также была небольшой, с миниатюрными чертами лица: маленьким носом и детскими губами. Из-под его бледной истонченной кожи фиолетово-синими выпуклыми дорожками выдавались вены на висках, лбу, шеи и кисте руки, и по той же причине вокруг больших голубых и как-то по-детски округленных глаз расходились темные воспаленные круги. Все это придавало Майскому очень нездоровый вид. Вдобавок, он был коротко обрит, так что волос на его голове можно сказать не было вовсе; но даже если бы он и не стригся какое-то время, то их не на много бы и прибавилось. Еще в юности Майский с невероятной быстротой начал лысеть и к тридцати годам что-то более-менее приличное наличествовало у него на голове только в небольшой области по бокам над ушами и сзади над самой шеей. Как ни любил он свои волосы и как ни старался оттянуть момент расставания с ними, в конце концов, у него не осталось выбора и ему пришлось обриться почти что наголо, отчего лицо его стало повторять своим контуром совершенно правильную окружность, с торчащими только чуть больше чем надо кончиками ушей, которые, впрочем, на общем фоне почти не бросались в глаза. Однако, как и большинство мужчин, у которых в силу обстоятельств отсутствуют волосы на голове, Майский несознательно начал компенсировать этот недостаток разведением разнообразной растительности на своем лице. Он отпустил маленькую рыжую бородку, закольцевав ее с такими же рыжеватыми усами и, невзирая на то, что и здесь волосы у него были довольно жидкими, никогда больше полностью их не сбривал. В целом, внешне он походил на шестнадцатилетнего юношу, который вдруг, неожиданно